Ярослав Кузьминов - Раздвоение
нужен сам по себе не только девушкам, но всем вообще. Стало наваливаться понимание,
что он действительно не в порядке, и одноклассники презирают его справедливо. Чувство
неполноценности до этого было всегда зыбким, как понимание неизбежности смерти.
Теперь оно все чаще обретало реальность. В такие моменты, когда он со всей ясностью
понимал, что это не игра и не телепередача, что он действительно в главной роли и что у
него действительно проблемы, — в такие моменты ему становилось жутко до такой
степени, что он плакал. Это не были слезы досады, это были именно слезы ужаса. Чувство
смерти стало обретать реальность тогда же (позже в его жизни оно снова перестало быть
реальным). Иногда он вставал утром с постели и вдруг ясно представлял, как состарится и
умрет, и для него все кончится. Он чувствовал, как будто у него дряхлое, бессильное тело,
у него отказывают легкие, и он начинает задыхаться, понимая, что вот и пришел конец.
Позже, вспоминая этот страшный период острейшего восприятия, длившийся пару
месяцев, он думал, что именно тогда впервые осознал, что живет.
Он присмирел и перестал быть высокомерным с одноклассниками. Он стал
напрашиваться на вечерние посиделки на школьном дворе и дни рождения. Его жалели и
брали, он сидел тихо, смеялся, когда все смеялись, и ни в коем случае не пытался
претендовать на внимание девушек — самый дефицитный товар, борьба за который
доводила до драк. Не потому что боялся драк, а потому что считал себя низшим
существом, которое просто не имеет права на что-то претендовать. Несмотря на смирение
и осторожность, драка все же не миновала его и поставила крест на общении с
одноклассниками, которое только-только начало налаживаться заново.
В младших и средних классах драки не были для него в диковинку, он относился к
ним спокойно и потому никогда не оказывался предметом травли. Собственно, помня, что
он может за себя постоять, его не трогали, даже когда он начал замыкаться и стал гадким
и жалким. Думая об этом периоде позже, Сергей приходил к выводу, что про него тогда
решили, что он повредился в уме и перестал быть полноценным человеком.
Раньше драки не были для него чем-то сложным, и для того, чтобы избивать двух
своих «малышей», ему тоже не нужно было преодолевать внутренних барьеров. Однако в
той последней его драке переживания оказались намного болезненнее.
Сергей, по привычке, не претендовал на внимание и «был со всеми», поэтому у
него как-то не могло уложиться в голове, что один из парней начал над ним издеваться.
Сергей пропускал выпады до тех пор, пока не обнаружил себя единственным предметом
насмешек всей компании. Это было совершенно непривычное ощущение. Раньше он
всегда был одним из смеющихся и видел жертву насмешек со стороны. Теперь, в шкуре
43
этой жертвы, он ощутил странное горько-сладкое чувство, в котором боль смешивалась со
смакованием обиды. Какое-то время он был ошарашен и бездействовал, но вдруг до него
дошло, что происходит, и он сказал заводиле: «Я тебя изобью, если не прекратишь» —
«Ой, да ладно, он меня изобьет! Ты же стал шизиком, у тебя кусок мозга вырезали, ты
теперь даже мочиться не можешь, не то что драться... Эй, эй... да ты чего!» Сергей хотел
ударить его ногой, но не смог. Вместо этого он закрутил парню руки за спину и повалился
с ним на асфальт. Тот орал: «Да снимите с меня этого психа», но это была та редкая драка,
в которой заново и надолго определяется статус одного из дерущихся. И компания не
делала попыток их разнимать. Сергей долго лежал на парне, не давая ему высвободиться,
и пытался преодолеть неожиданный барьер в своем разуме, мешающий наносить человеку
ущерб. Наконец, он собрался с духом, взял парня за волосы и, что было силы, ударил его
головой об асфальт. Поднялись крики. Он успел ударить еще два раза, прежде чем его
оттащили. Парень лежал на боку, закрыв лицо ладонями, и стонал. Когда Сергей увидел
сочащуюся между пальцев и падающую каплями кровь, он завизжал и стал вырываться;
его не пускали, но он укусил одну из вцепившихся в него рук и бросился бежать. Добежав
до дома, он сел у входа в подъезд и молча зарыдал. Ему было жалко избитого парня.
Всхлипывая после рыданий, он почувствовал, что подкатывает тошнота. До квартиры он
добраться не успел, его вырвало на лестничной клетке, и он долго стоял и смотрел на
рвоту. В тот раз в нем что-то порвалось, и за прошедшие годы он больше ни разу не
ударил человека. У него не поднималась рука.
Одноклассники стали сторониться его и разговаривали с ним осторожно. Школа
подошла к концу, оставив по себе холод и отчуждение, вместо ярких воспоминаний о
гулянках и выпускном бале.
Он без проблем поступил в институт, потому что последние полгода зарылся в
подготовку, чтобы заглушить чувство реальности жизни и сопутствующий страх. К
началу первого семестра шок от смерти отца прошел. И только когда он прошел, Сергей
понял, что он вообще имел место. Только тогда он, собственно, впервые стал
целенаправленно искать отношений с девушкой. До этого он искал заменители, избегая
прямо формулировать свою проблему.
Тогда же зародился расчет и утилитаризм в его отношении к женщинам. Если со
всеми однокурсниками будет контакт, думал Сергей, то и девушка появится. Картину
отношений он видел четко. Он будет обниматься с девушкой на переменах между парами,
на виду у однокурсников. Они будут много гулять по городу, им обязательно встретится
его бывший одноклассник и поймет, что Сергей очень даже себе ничего, раз обзавелся
такой красивой девушкой. Однажды они загуляются допоздна и окажутся недалеко от его
дома (об этом Сергей позаботится), она останется у него на ночь, и у них будет секс. Для
нее станет привычным приезжать к нему несколько раз в неделю и спать с ним. Потом она
станет у него жить, и он будет иметь доступ к ее телу, когда пожелает.
Но девушки как-то не хотели идти с ним на контакт. Когда они были пьяные, они
общались с ним охотнее. Одну такую напившуюся он однажды наполовину раздел в
общежитии, но пришел парень, с которым она, оказывается, встречалась, и отколотил
Сергея, выбив ему зуб.
Денег у матери было мало, и он не мог вставить керамический протез. Так и ходил
с дыркой на месте клыка и мучился вопросом, насколько это портит его внешность.
«Каким-то чудом» девушки из его компании стали шептаться, что ему нужен
только секс, ради этого он и тусуется, но никто ему не дает, потому что он «стрёмный».
Он никак не мог взять в толк, как они сделали такой вывод. Ему казалось, что он скрывает
свою мотивацию хорошо, и всем кажется, что он просто общительный парень.
В минуты отчаяния он думал, что у него врожденное, заметное всем, кроме него,
уродство, которое обрекает его на несчастную, одинокую жизнь.
Только на втором курсе он смог, наконец, найти себе девушку. Она была из
другого института и не знала о приобретенной им славе. Познакомились они в
44
поликлинике, как это часто бывает. Она была совсем не такой красивой, как девушки, с
которыми он представлял себя в постели, когда мастурбировал. У нее была скудная грудь
и тощая попа. Жидкие, неопределенного цвета, волосы, она забирала в простой хвост, и
они никогда не пахли возбуждающие. Они не пахли никак. У носа она почти всегда имела
пару прыщиков, и у нее временами пахло изо рта. Но зато она соглашалась приезжать к
нему, покорно ела вечно пересоленный, по его мнению, суп мамы и давала ему без
вопросов, хотя иногда после секса плакала и просила ее не трогать. Их отношения — от
первого полового акта до последнего (так Сергей измерял длительность отношений) —
продолжались полгода. Настала чертова университетская практика. Она уехала куда-то в
Карелию, а он остался в Москве. В первые дни ему казалось, что он не выдержит разлуки
и убьет себя. И без того мучительная и бесцветная жизнь теряла смысл, если из нее к тому
же вычесть секс.
Приехала она совсем другой: с чистой кожей на лице, со стильной короткой
прической, окрашенной в вишневый цвет, в одежде, делавшей фигуру очень заманчивой.
А еще — с другим парнем.
За время их отношений Сергей привык думать, что его проблема решена навсегда,
и теперь совсем незачем общаться с однокурсниками. Он перестал выпивать с ними и
поздравлять их с днем рождения, в результате они, и так средненького о нем мнения,
просто вычеркнули его из общественной жизни. Теперь он узнавал о тусовках, когда те
