Александр Янов - Россия и Европа- т.2
Как, однако, сделать, чтобы эта возвращенная при первых Романовых стабильность не переросла в перманентную, «византийскую» стагнацию, новая элита не знала, ничего лучшего, нежели «особнячес- тво» и «русский бог», не придумала. «Особый путь» привел к тому, что Россия просто выпала из истории. Время политических мечтаний, конституционных реформ, лидеров, подающих надежды (ведь и в разгар Смуты были еще и Василий Шуйский, и Михаил Салтыков, и Прокопий Ляпунов), миновало. Праздник кончился, погасли огни, и все вдруг почувствовали, что на дворе беззвездная ночь. К власти пришли люди посредственные, пустячные, лишенные элементарных государственных навыков, люди, которых хватало лишь на изобличение грехов своих предшественников, но которым недоставало ни души, ни разума, чтобы выработать конструктивную программу возрождения страны.
«Московское правительство в первые три царствования новой династии, — говорит Ключевский, — производит впечатление людей, случайно попавших во власть и взявшихся не за свое дело. При трех-чет ы- рех исключениях все это были люди с очень возбужденным честолюбием, но беэ оправдывающих его талантов, даже беэ правительственных навыков, заменяющих таланты, и — что еще хуже — совсем лишенные гражданского чувства»?6
26 В.О. Ключевский. Цит. соч., с. 238.
Нет ни одаренных дипломатов (А. Л. Ордин-Нащокин как раз и был одним из упомянутых счастливых исключений), ни выдающихся военачальников, «а наши послы, отправленные к европейцам, — ужасался Юрий Крижанич, — навлекают на свой народ неописуемый позор своей необразованностью и грубостью»?7 Нет даже информации о том, что творится в других странах. Прибыв в 1656 г. в Тоскану, стольник Чемоданов с удивлением узнал, что «герцога Франциска», которому адресованы его верительные грамоты, не только сменил другой правитель, но и этого другого давно уже низложил третий. А несколько лет спустя посол Потемкин, прибывший в Испанию, только на месте обнаружил, что Филипп IV, к которому он прибыл с царским посланием, уже два года как умер.
Понятно, что все это означало. Европейская традиция Киевской Руси, поднявшая было голову после монгольского ига при Иване III и реформистском правительстве Алексея Адашева в 1550-ые, оказалась снова растоптанной в Московии. Достаточно вспомнить, как оживлены были отношения Руси с Европой в киевские времена, как тесны были связи, как деятельно распространялось тогда в стране европейское образование, чтобы в этом не осталось ни малейших сомнений.
«Известия XI и XII вв. говорят о знакомстве тогдашних русских князей с иностранными языками, об их любви собирать и читать книги, о ревности к распространению просвещения, о заведении ими училищ даже с греческим и лотинским языком, о внимании, которое оказывали они ученым людям, приходившим из Греции и Западной Европы. Эти известия говорят не о редких, единичных случаях, не оказавших никакого действия на общий уровень просвещения: сохранились очевидные плоды этих просветительских забот и усилий... выработался книжный русский язык, образовалась литературная школа, развилась оригинальная литература, и русская летопись XII в. по мастерству изложения не уступает лучшим анналам тогдошнего Запада»?8 Так можно ли усомниться, что беззвездная ночь фундаменталистской Московии наступила именно из-за крушения в стране европейского просвещения, из-за крутого обрыва всех этих связей и уст-
в.О. Ключевский. Курс русской истории, М., 1937. т. з, с. 256.
в.О. Ключевский. Сочинения, М., 1957, т. 2, с. 274.
ремлений? Если русская летопись XII века не уступала европейским анналам, если церковная Реформация XV века началась в Москве на поколение раньше, чем в Европе, если Россия была первой из великих европейских держав, провозгласивших себя в 1610 году конституционной монархией, то отныне придется ей бесконечно догонять Европу. Важно запомнить, что даже своей парадигмой «догоняющего развития», омрачившей все последующие столетия, обязана Россия именно московитскому провалу.
Глава вторая
Московия:векш Б6СПЛ0ДНЫЙ
ВвК Неудивительны, согласитесь, при таком положении дел и внешне-политические итоги столетия, как подводит их удручен но тот же Ключевский:
«Не жалели ни людей, ни денег, чтобы и разгромить Польшу, и посадить московского царя на польский престол, и выбить шведов из Польши, и отбить крымцев и самих турок от Малороссии, и захватить не только обе стороны Поднепровья, но и самую Галицию... И всеми этими переплетавшимися замыслами так себя запутали и обессилили, что после 21-летней изнурительной борьбы на три фронта и ряда небывалых поражений бросили и Литву, и Белоруссию, и правобережную Vкрай ну... и даже у крымских татар в Бахчисарайском договоре 1681 года не могли вытягать ни удобной степной границы, ни отмены ежегодной дани хану».29 Но точно такая же печать мертвенного бесплодия лежала на всем, что пыталось предпринимать московитское правительство и дома. Хозяйство стагнировало, денег в казне хронически не хватало, вот и стало его главным занятием придумывать как бы похитрее оттягать их у населения. Мысль дьяков истощалась в бесконечных попытках обобрать народ, к ним, собственно, и сводится вся финансовая история Московии. Вот, например, с какой слоновьей грацией попыталось в 1646 году правительство провести финансовую реформу, обложив пошлиной соль. Для успокоения народа был одновременно отменен самый тяжелый и ненавистный прямой налог — «стрелецкие и ямские деньги». Но,
29
Там же, с. 239.
как и следовало ожидать, цена соли подскочила вшестеро и тысячи пудов рыбы, главной народной пищи во время постов, сгнили — из-за того, что рыбопромышленникам оказалось не по карману ее посолить. Естественно, потребление соли резко упало, и вместо дохода казна понесла большие убытки. И что же предприняло правительство? В 1648 году оно восстановило «стрелецкие и ямские деньги», придав новому закону обратную силу, т. е. приказало взыскать отмененный налог за все три прошедших года — 46,47 и 48-й! Страна ответила грандиозным «Соляным бунтом». «Воттебе, изменник, за соль!» — приговаривала толпа, избивая до смерти дьяка Назария Чистого, автора «соляного» проекта. Но правительство-то осталось прежним. И денег в казне все также не было. Соблазнительно рассказать здесь и историю «медного бунта» 1662 года, которым закончилась еще одна, почти невероятная правительственная афера, но отошлю читателя к 51-й лекции «Курса русской истории» В.О. Ключевского, где она описана с неподражаемым стилистическим блеском.30 Расскажу вместо этого лишь коротенькую повесть о московских злоключениях табака.
В1634 году царским указом объявлен он был «богоненавистным и богомерзким зельем», и за его курение с той поры назначалась смертная казнь. И все было бы хорошо и благопристойно, но 12 лет спустя правительство не только отменило этот запрет, но и объявило казенную монополию на продажу табака. Теперь он свободно продавался всем желающим отравлять свои легкие, но стоил, правда, не дешевле золота. Самое интересное, однако, что в 1648 году, после «соляного бунта», табачную монополию отменили тоже и снова ввели в силу указ 1634-го. Иначе говоря, за курение опять грозила смертная казнь.
«Нет никого веселящегося
Глава вторая Московия: век XVII
В ДНИ СИИ!» Ситуация, с которой мы столкнулись, очень, согласитесь, странная. Ирония даже втом, что XVII столетие, когда после великой Смуты страну возглавил режим с бесспорным мандатом помирить всех со всеми и установить, наконец, тишину и порядок, осталось в истории именно
30 Там же, сс. 223, 226.
как «бунташный век». Уже во втором поколении нового режима выяснилось, что, отрезавшись от еретической Европы, страна безнадежно топчется на месте, что правительство исправить положение неспособно и раз за разом доводит дело до упора, до крови, до мятежей и восстаний. Вот их краткая сводка. В 1648 году — «соляной бунт» в Москве и мятежи в Козлове, Сольвычегодске, Устюге, Томске. Восстания в Пскове и Новгороде в 1650-м. «Медный бунт» 1662-го. Страшный разинский мятеж в Поволжье в 1670-1671 годах. Путч Соловецкого монастыря, шесть лет продержавшего на своих стенах раскольничье знамя. Сам великий церковный Раскол, всколыхнувший страну от Путивля до Архангельска и принесший Московии инквизицию, грозные аутодафе и трагические «гари», в которых десятки тысяч людей умирали за право креститься двумя перстами.
Так выражалось недовольство «низов». Но недовольны были и «верхи». Ощущение непокоя, неустроенности, сиротливости и тревоги, постоянное ожидание не то «невиданных мятежей», не то светопреставления, пронизывает всё общество сверху донизу. Все знали, что плохо, но никто не знал, как сделать, чтобы стало хорошо. Закрепощаемое крестьянство, естественно, видело все зло в помещиках, которых следовало вешать, взрывать и топить в крови. При случае так и делали. Но ничего не менялось.
