Антоний (Храповицкий) - Можно ли стяжать любовь не веря в Святую Троицу?
Еще более известен Иоанн Златоуст, как проповедник милосердия, любви и чистоты девства, грозный обличитель вельмож и богачей. Он не стал бы ради одного охранения церковных обычаев настаивать на вещах безразличных, и не робея осуждал украшение храма, если оно делалось в ущерб нищелюбию. Однако и он, пламенный защитник и проповедник истинных догматов и обличитель ариан 10, ныне вновь наводнивших Европу и Россию, утверждая, что одно принятие догматов без соответствующей добродетели не дарует человеку спасения, не признает возможной истинную добродетель без принятия "догматов благочестия" как необходимого ее основания: только внешние дела милосердия может исполнять неверующий или еретик, но таковой не может совершенствовать свою душу.
Правда, и у самих Отцов нечасто встречаем мы нарочитое указание нравственного значения каждого догмата веры, ибо они излагали их полемически, с одной стороны защищая Св. Писание от притязаний ариан и монофизитов 11, истолковывавших его в своем смысле, а с другой — показывая, что православное учение о Троице не противоречит самому себе. Вот почему отеческие богословствования нечасто входят в рассмотрение самого содержания догматов, но обращаются в область доказательств и опровержений.
Живая, исполненная благоговейной любви религиозность древних христиан сама по себе оказалась достаточно чуткой, чтобы соединить с каждым догматом веры горячее чувство и молитвенное прославление. Это видно из бесчисленных священных песнопений и молитв в честь Троицы и воплощения Сына Божия, столь дорогих и возвышенно-умилительных для всякого христианского сердца.
Не будучи ни философом, ни богословом; не умея выразить в форме точных понятий почерпнутое из догматов назидание, всякий сознательно молящийся христианин не остается без духовного плода от догматических истин, каждая из которых соединяется в его уме с прославлением или прошением и таким путем приближает его мысль к Всесвятейшему Существу и тем придает особенную живость религиозному чувству. "Не было бы, братие, ничего несправедливее нашей веры, если б она была уделом одних мудрых и избыточествующих в слове и в умственных доводах, а простому народу надлежало бы так же оставаться без приобретения веры, как без золота" 12. Вот почему для доброго христианина даже краткий и сжато выраженный Символ веры всегда будет не только перечнем догматических положений и дорогим знаменем церковно-христианского единства, но и прославляющей Св. Троицу молитвой, источником нравственного подъема.
Если же в настоящее время возникает сомнение в спасительности догматов, то первоначальной причиной тому является не развитие критических запросов, а внутреннее отчуждение душ от Церкви, от общей дружной молитвы, нравственная замкнутость и холодность сердца (см. 2 Петр. 2—3 и Иуд. 1—20). В секты или в рационализм впадают именно такие люди, которые отпадают не от Православия, но от безверия или практического язычества; истинные же сыны Церкви всегда будут любить ее догматы. Тем не менее, любви этой еще недостаточно для полного совершенства в вере: дерзкие запросы непокорных сердец требуют раскрытия самого нравственного содержания догматов, это необходимо для их воссоединения с Церковью.
Впрочем, не только ради них, но и ради самой истины святых и Божественных Откровений достойнейшим делом христианского любомудрия будет исследование о том, какая именно нравственная идея содержится в каждом догмате. Это не то, что в наших богословских курсах подразумевается под нравственным приложением догматов: в последних речь идет по преимуществу об утверждении воли к исполнению уже данных и ясно определенных заповедей в смысле правил христианской деятельности. Когда же говорят о нравственной идее догмата, то разумеют такую нравственную истину, которая по самому существу своему содержится в том или ином догмате и без него потеряла бы свою значимость, как, например, без положения о свободе воли теряется всякое значение нравственной ответственности. Так понимали спасительность догмата Отцы Церкви.
Удерживая христиан от попытки подводить догматические истины под логические и метафизические рубрики и шаблоны той или другой философской школы и возбраняя измышления новых, неоткрытых в Священном Писании, свойств Божиих и вообще проповедуя о непостижимости Божественного естества, они всегда прибавляли 13, что Господь открыл нам о Себе лишь столько, сколько необходимо для нашего спасения и христианского совершенства. Например, св. Иоанн Дамаскин в I главе "Точного изложения православной
веры" говорит: "Бог, яко всеведущий и промышляющий о пользе каждого, открыл все, что знать нам полезно и умолчал о том, чего не можем вместить"14. И если, как мы видим, слово Божие учит нас, что познание богооткровенных истин доставляет нам нравственную свободу и может быть проверено опытом нравственной жизни, то благодаря той же Св. Библии можно убедиться, что отсутствие добродетелей христианских в человеке, если он не есть сознательный враг истины, может служить доказательством того, что он не знает Бога: Кто не любит, тот не познал Бога (1 Ин. 4, 8; ср. Ин. 8, 35 и 14, 17). Итак, добродетель и познание свойств Божиих неразрывно связаны между собою и, следовательно, те существеннейшие, важнейшие Божеские свойства, которые излагаются в учении о Св. Троице, должны содержать в себе особенно важную нравственную идею. В чем же именно она заключается?
1. Речь была произнесена епископом Антонием (Храповицким) в 1892 г., когда он состоял в каноническом общении с Русской Православной Церковью. Поэтому мы сочли возможным ее опубликовать. Взгляды митрополита Антония (Храповицкого), которых он придерживался будучи главой русской православной церкви за границей, мы не разделяем. Ред.
2. Штундисты — сектанты в южных областях России. Отвергают Церковь, таинства, посты и почитание икон.
3. Дописывая эти строки, мы получили с почты новую июльскую книжку "Душеполезного Чтения" за 1892 год и нашли в ней ответ старца Амвросия сомневающимся в православных догматах. Сомневающийся пишет: "Евангелистам принадлежат очень немногие догматы. Они были выработаны Вселенскими Соборами. От догматов до духа христианского, как до звезды небесной, далеко". Эта мысль была высказана в 1875 году. Тогда они были сомневающиеся, теперь они уже отрицатели.
4. Тюбингенская школа — направление в немецком протестантском богословии. Основана в 1830 г. Бауэром. Занималась критикой текста Библии. Наиболее ярким представителем этой школы был Ф. Штраус.
5. Штраус Ф. Давид (1808—1874) — немецкий философ. В своем сочинении "Жизнь Иисуса" отрицал достоверность Евангелия.
6. Ренан Ж. Эрнест (1823-1892) — французский писатель и философ. Призывал Иисуса Христа как историческую личность, но отвергал Его как Бога. Отрицал все сверхъестественное в Новом Завете.
7. Ричль — последователь Тюбингенской школы.
8. См. "Слово о соблюдении доброго порядка и пр.", ч. I, с. 155 и 185.
9. Слово к ста пятидесяти епископам.
10. Ариане — еретики; унижали достоинство Сына Божия, называя Его "высшей тварью, через которую Бог сотворил весь мир".
11. Монофизиты — еретики; отвергающие человеческое естество в Иисусе Христе.
12. Слова св. Григория. Т. III.
13. См. также: св. Григорий Богослов, Слово 32, 1844 г., особенно со стр. 151.
14. Прп. Иоанн Дамаскин. "Точное изложение православной веры". Гл. 1, М. 1844.
НЕПОСТИЖИМОСТЬ УЧЕНИЯ О СВ. ТРОИЦЕ
Может быть, читатель уже предубежден против дальнейших исследований мысли: возможно ли говорить о назидательности учения, представляющего собою непостижимую тайну, которая, если не прямо противоречит законам человеческой логики, то во всяком случае никак не может быть подведена под категории нашего мышления? С этого недоумения мы и начнем свое разъяснение: рассмотрим прежде, в чем заключается несродность этой истины нашему разуму. Конечно, не в том, что Господь представляется единым с одной точки зрения и троичным с другой: таковы ведь и многие предметы вещественные; троична и в то же время едина жизнь нашего сознания.
Известны из древности и еще два подобия — солнца, светящего и греющего, и источника, нераздельно соединенного с рекой. В дополнение к этим подобиям можно подобрать еще великое множество других примеров, и для разъяснения триединства Божия, выраженного в столь общем виде, они были бы вполне достаточны.
Но они становятся весьма мало убедительны, когда мы излагаем учение Троичности точнее, когда говорим, что именно три Лица составляют одно Существо, когда, перечисляя три Божеские Лица, воспрещаем говорить, что у нас три бога, но утверждаем, что Бог един. Легко было бы усвоить догмат о единстве Божием, если бы говорилось, что существуют три божеские силы, или три действия, или три проявления, или даже три жизни, но как приблизить к разуму и чувству догмат о том, что единый по существу Бог троичен в Лицах?
