Орехов Виталий - Демиургия
В этом бессмысленном мире есть, однако же, что-то, что дарит надежду, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего, который, несомненно лучше вчерашнего и уж с позавчерашним ни в какое сравнение и идти не может. Это движение надежды для многих является мотивом жить, для избранных является самим смыслом существования души, несомненно, бессмертной. Принцесса, которая относилась к избранным из избранных, относится к ним и сейчас и будет относиться и после конца времен к сословию, чья суть выше понимания, выше всех категорий и выше небес над Ипанемой, оценила мгновенно, меньше, чем за время, что мое невежество не будет исправлено никакими орудиями, насколько искусны они бы не были, что любое движение ее будет воспринято не только не верно, но и нарочито напротив, что увещевания о том, что такси занято, будет не идти ей и что ехать нам с принцессой предстоит в одно сторону, идет дождь, а у невежды нет зонта, при том, что вокруг больше нет ничего, похожего на такси хотя бы отдаленно, позволили произойти чуду, которое называется счастьем, хотя это наиболее неподходящее название для ощущения счастья. На английском, которые британцы зовут «языком белых воротничков» принцесса провела аудиенцию, в которой сообщила, что готова разделить со мной такси, если я своим влажным видом не испорчу ее августейший наряд. Невежда и помыслить не мог о подобной удаче и согласился (хотя о понятии «соглашение» не могло быть и речи, это следовало бы означить капитуляцией) с принцессой и вошел в экипаж, который тут же помчался в сторону восточной границы мыса, недалеко от Костакабаны.
Недалеко от Костакабаны, не далее, чем в полумиле вы найдете укромное место, которое благодаря причудливому своему расположению освещается лишь два раза в день — утром, когда солнце встает приветствовать холод ночи, чтобы, однако, незаметно, подобно разрушительной болезни уничтожить его, и вечером, перед самым заходом красного, устающего солнца, когда оно пахнет персиками, словно фруктовый рынок во время продажи урожая. Там какой-то плотник, видимо, один из немногих своих коллег догадавшихся о смысле своей работы, поставил беседку, раскрасил ее в свой любимый цвет – изумрудный, и лакировал куда более тщательно, нежели был лакирован мой стол. В этой беседке почти никогда никого нет, поскольку добраться туда можно только зная путь, а он как тайна мастера, которая передается от отца к сыну, хранится лишь несколькими людьми, большинство из которых никогда не воспользуются своим тайным знанием. Так мы учим тригонометрию в классах, чтобы потом с трудом отнимать суммы денег друг от друга. Так мы постигаем, что значит любить, а потом дарим розы три раза в году, по определенным числам. Принцесса, которая являлась избранной из избранных, знала, что секунда стоит того, чтобы прожить ее, умело обходила условности мира и я виделся с ней в этой беседке, сначала редко, потом часто, а потом я забывал, что такое редко и часто, потому что я видел принцессу. Мы не замечаем, что здоровье – это здоровье, что книга – это Книга, что Деньги – это деньги. Так я не замечал до поры, что принцесса, с которой я имел возможность, счастье, случай, судьбу, что в принципе, есть один и тот же перевод слова, которое мы правильно и назвать не можем, познакомиться – Принцесса. Забывая о времени, иногда о пространстве, а потом обо всем, что было в мире кроме Принцессы, я забывал о мире самом. Он терял смысл, становился невесомым и посему просто испарялся в моем сознании. А она так любила цветы…
Она так любила цветы только того сорта, и того цвета, которые ей дарил я, и в этом заключалась для меня загадка, потому что какие бы цветы не дарил Принцессе влюбленный невежда, она называла их лучшими и красивейшими на Земле, и невежда и помыслить не мог чего-то другого. Так получалось, что все лучшие и красивейшие цветы на Земле дарил он ей, и потому другим оставалось довольствоваться тем, что есть. Принцесса знала все, она была умнее невежды просто потому, что она принцесса, а он невежда, и этим только начинался список, содержащий все превосходства Принцессы над невеждой. Ее смех можно было сравнивать лишь со звоном ангельских колокольчиков, которые слышат только дети, но он был слаще и приятнее. Только тот, кто слышал голос принцессы, знал, что такое катарсис, и знал, зачем жить. Я знал, зачем жить. Беседка в полумиле от Костакабаны стала для меня Меккой, а я – самым правоверным мусульманином в мире. Я приходил задолго до того, как принцесса назначала мне туда прийти, и готов был не уходить оттуда никогда. Принцесса никогда не приходила в назначенное время, но ее взгляд мог перевести стрелки часов назад на столько, сколько будет нужно, и потому невежда забывал о времени, пространстве, о себе, о жизни, о мире, обо всем. Я видел и слышал только Принцессу. Я любил.
Я любил, когда вечером Принцесса смотрела мне в глаза, потому что я готов был утонуть, раствориться в ее взгляде, я и сейчас готов бросить этот мир навсегда, только бы увидеть эти глаза вновь. Все сокровища мира блекнут, Кох-И-Нор ничтожен, а Шах бесцветен и тускл, когда Вы смотрите в эти глаза. Нет ярче ничего, и самый яркий из света, который вы видели, сделает незрячими Вас, но никогда не согреет Вашу душу. Принцесса умела это. «Она Совершенство», – говорил я себе и боялся моргать, я не мог пропустить ни атома ее взгляда. Иногда она грустила и я смотрел в небо, и спрашивал, чем виноват я перед ним, кроме того, что родился невеждой из невежд, но Принцесса опять улыбалась и я забывал все, я был готов носить ее на руках от Северного полюса к Южному и обратно, только бы видеть, как она улыбается… Я продолжаю вспоминать…
Я продолжаю вспоминать, она улыбается, я смеюсь, с нами сидят родители Принцессы, они тоже смеются, они видят, что такое цепочка поколений и от этого укрепляется их звено, в этой бесконечной веренице истории рода, где начало и конец утеряны… Принцесса улыбается так тепло, что от этой улыбки можно согреть руки в холодную погоду, особенно в сезон дождей. Кажется, я счастлив. Она прекрасна.
Она прекрасна, она Принцесса, не может быть иначе, она одна, и то, что она у Вас делает Вас не только самым счастливым, но и самым богатым человеком на Земле, ответственность сохранить такое сокровище, ценность которого измерена быть не может. У Вас на руках Принцесса, Вы чувствуете, она Ваша, она счастье, она жизнь. Никто не будет счастлив так, как счастливы Вы. Никто ни будет счастлив так, как счастлив я. Никогда.
Никогда не видел я в ее глазах что-нибудь, что бы можно было назвать предвестником этих литер, синих чернильных, живых и, увы, несвободных литер, которые освещаются розовым солнцем молодого дня. Перечитывая письмо в третий раз я спрашиваю ее: «Почему?» и не нахожу ответа. Я думал, я задаю неправильный вопрос, я курю, тарабаню стол пальцами, и не понимаю. Я не люблю не понимать, меня беспокоит это состояние, я трачу слишком много энергии на беспокойство, но я ничего не могу с собой поделать. Земля не виновата, что она крутится вокруг своей оси, и не виновато Солнце, что освещает Землю, дает жизнь розам, Ипанеме, Принцессе и мне. И я не виноват, что не могу перестать спрашивать себя, задавать бессмысленнейший из вопросов «Почему?», пожалуй, самый глупый из всех, после вопроса «Зачем?», и думать. Мысли рождаются в моей голове как Гольфстрим у Либревиля, не умирают по дороге, и продолжают инициировать новые и новые мысли. «Почему?». Я поднимаю глаза и вижу рассвет. Скоро совсем светает…
Светает… Я сижу за столом. Открывается дверь. Входит Принцесса.
– Ты прочитал?
– Почему?
– Ты много вспоминал?
– Да, очень много, а ты?
– Да я согласна…. Дорогой, так было надо. Теперь я навсегда твоя. Навсегда.
Без слов я бросаюсь к ней. Из рук падает клочок бумаги, на котором читаются только остатки слов, уже не имеющие ни смысла, ни роли, не цели…. Так теряется смысл, читаются лишь некоторые слова «женой», «нет», «расстаться»… Мгновение спустя теряются и они в пучине забвения… Их не слышно, не возможно прочитать никак. Я закрываю глаза. Я с Принцессой. Навсегда.
Победа
Было холодно, потому что февраль не пускал март согреть мир. Тогда я не знал почему, потому что никто не знал. Соседняя страна, с которой мы разорвали всяческие отношения обвинила нас в агрессивной политике за Монте-Эрматр, кусок земли в три на четыре километра. Странно, мы приехали с Марлен из соседней страны только полгода назад, у нас был отпуск и это было замечательное время, мы отдохнули на побережье, наслаждались лучами солнца, освещавшего курорт Сан-Актуан де Рьию, купались в море и считали, сколько дней осталось нам не думать ни о чем, кроме заказа ужина в ресторане. Марлен тогда сказала, что беременна и что рада, что я узнаю это в Сан-Актуан де Рьюи, который, конечно, является Раем на Земле, а мы, конечно, Адамом и Евой в этом Раю. Кажется, это было после того, как мы на новом Бьюике отправились любоваться закатом в местечко под названием Хуассто-эль-Эспадроме. Прекрасный вечер, было ощущение, что солнце собиралось бухнуться в воду, но оно вошло в горизонт так незаметно и медленно, как нож входит в теплое масло, не нарушая внутренней структуры брикета. Она сказала, что беременна, и что счастлива. Я не помню, что ответил, и не мог запомнить, потому что я был весь погружен в счастье, я чувствовал его буквально повсюду, и особенно рядом с собой, оно материализовалось в Марлен, оно стало Марлен, и только когда я это понял, я осознал, как сильно я люблю ее.
