Неизвестно - Улащик
Максим заходит к ней, если и не часто, то во всяком случае раз в неделю. Женя сообщила, что Максим сейчас сильно ослабел. Летом как-то с кем-то еще пошли за город, взяли с собой выпивку и закуску. Выпили понемногу ( мужчины) по пол-литра, но Максима после этого рвало так страшно, что он сейчас почти не пьет совсем. Женя стала настаивать, чтобы я на обратном пути зашел в УРО, чтобы встретиться с Максимом. Я зашел, но оказалось, что тот был весьма не рад этому. В чем дело - не знаю и сейчас.
Были и еще вольности, которые в последующие годы казались совершенно немыслимыми: з/к ездили к дальние города (Барнаул, Бийск) в командировки. После убийства Кирова (декабрь 1934 г.) всех бывших в командировках срочно вызывали обратно, многие из бесконвойных были переведены в подконвойные и вообще стали прижимать, но 5 февраля 1935 г. я уехал из лагеря, и что происходило дальше, не знаю, знаю лишь то, что были ликвидированы зачеты, причем их не только не стали делать впредь, но и ликвидировали те, которые з/к уже имели, т.е. были ими заработаны. В результате получилось, что если срок у з/к заканчивался, скажем, завтра и он уже собрался уезжать, то вдруг ему сообщали, что поскольку зачеты отменяются, то ему полагается еще отсидеть годик или два-три и т.д. А это ведь страшнее, чем получить тот самый срок в начале.
Через день-два после приезда стали спрашивать - кто тут грамотный? Это означало - кто из Вас может грамотно писать. Среди прочих грамотным оказался и я, и нас повели в здание тюрьмы, чтобы оформлять документы на вновь прибывших в лагерь, среди них находились документы и наши.
Старик, руководивший этим делом (тоже з/к), просил нас работать побыстрее, так как предвидится еще большой этап, а до его прихода нужно обработать уже имеющиеся материалы. Мы старались. Все же лучше сидеть под крышей, чем копать котлованы или хотя бы грузить картошку. Работа над документами оказалась полезной и в другом смысле. Нам не давали (старались не давать) наших собственных дел, что вполне понятно. Однако каждый из нас, попросив соседей, таки получил и свои материалы. В моем деле (как я, впрочем, и ожидал) переписчик спутал (из-за неясности формулировки) срок окончания моей отсидки: вместо 1935 показал 1938 г. Я сказал об этом старику. Тот встревожился - откуда я знаю, но, забрав дело, сам переписал нужные документы, и таким образом я спасся от неизбежной неразберихи при окончании срока.
Самым главным для всех нас было питание. Изголодавшие в течение длительного срока, получавшие и в лагере скудный паек, все говорили только о том - где бы достать чего-либо поесть. В те времена Сибирские лагеря были в первую очередь сельскохозяйственными. Очевидно, создавая их, Гулаг намеревался, используя целинные земли Сибири, организовать в широком размере производство продуктов питания - зерна, мяса (свиного) и молочных продуктов. Промышленные предприятия, имевшиеся в системе лагерей (овчинно-шубный завод, маслодельный), занимали небольшое место. Среди з/к , по крайней мере среди недавно прибывших, распространились слухи о роскошной жизни, т.е. о хорошем питании в отделениях (лагпунктах), раскинувшихся около Мариинска: там огромные картофелехранилища и всегда можно испечь себе картошки, там масса моркови, которую можно есть и сырой, там сотни коров и можно добыть если не молока, то «обрата» - отходов при переработке молока, там нет заборов и люди ходят вольно и т.д.
Узнав обо всем этом, мы начали расспрашивать, в каком из отделений всего лучше и как туда можно попасть. Между прочим, я спросил - нет ли в лагере белорусов, надеясь встретить знакомых. Да тут половина лагерников белорусы, ответили мне. А нет ли минских? Есть и минские, сколько угодно, - ответили мне. А кто, например? Да вот, например, начальник строительства в Сусловском отделении - Галенчик. Ого! А как его зовут? Выяснилось, что зовут Михаил Игнатьевич. Так. Значит, это Миша, почти сосед по Вицковщине, ближайший приятель брата . Теперь стало ясно, где в лагере обетованное место. Нужно пробиваться в Суслово. Я послал туда записку, и через какое-то время мне сказали, что я направляюсь в Суслово в распоряжение начальника Стройчасти.
Поездка из Мариинска в Суслово, с точки зрения более позднего времени, тоже может показаться фантастикой. Меня просто выпустили за ворота тюрьмы и сказали, чтобы шел па станцию, садился в поезд и ехал одну станцию, а там спрашивал, как попасть в лагерь (может, есть подводы, а то и на своих двоих). Таким путем я попал в Сусловское отделение Сиблага.
Для центрального пункта отделения было отведено несколько тысяч гектаров земли, для его командировок (их первоначально организовали три) еще несколько тысяч. Когда- то на этом месте была тайга, памятником чего остались огромные, около метра в диаметре, пни кедров, но к моему времени от этого ничего не сохранилось. Кажется, км.20 от железной дороги в обе стороны леса не было, т.е. росли березки, осинки, иногда были деревья лет по 50, но в общем это было голое поле, кое-где поросшее кустарником или молодым лиственным лесом. Строительный лес привозили на станцию, а оттуда транспортировали на место стройки на лошадях. Зато земля - это метр чернозема, никем никогда не паханного. Урожаи на нем были огромные, но из-за бестолковости едва ли не большая часть его пропадала или раскрадывалась.
Отделение, в то время только создававшееся, раскинулось на местности, полого спускавшейся к небольшой речушке - Юре (приток р.Кии, Кия приток Чулыма, Чулым впадает в Обь). Заборов из колючей проволоки, вышек и прочего лагерного убранства не было видно. Среди каких-то домишек высился двухэтажный сборный дом, называвшийся в то время «Дом ШО», что значило (будто бы) «Шведский остов».
Перед «ШО» стояла какая-то хата-пятистенка. Оказалось, что это контора, сердце отделения. Около находилось еще несколько совсем уж хатенок и строилось несколько бараков. Впрочем, один барак, в линию с «ШО» был готов. В стороне от этих построек был виден высокий плотный забор с вышкой. Там, оказалось, находятся подконвойные. Их утром выводили под конвоем на работу, а вечером уводили туда же. В двух небольших бараках подконвойных находилось человек 80-100, временами меньше.
В стороне от жилых построек находились разного рода хозяйственные строения: овощехранилища, зернохранилище, конный двор, коровник. На одном участке работа кипела особенно энергично. Тут строились ЗОССы.
Галенчик рассказывал, что когда его назначали начальником строительства, то все начальники подчеркивали, что главной его задачей будет строительство ЗОССов; все остальное не так спешно. Галенчик был смущен: он никогда не слышал о стройке с таким названием, предполагая, что это нечто совершенно новое, технически самое совершенное. Как-то осторожно он завел разговор о ЗОССах с одним из з/к и тот ему сказал, что ЗОСС - это примитивный свинарник, а происходит такое хитрое название от слов «Зонально-опытная свиноводческая станция». Строились свинарники так: основу составлял сруб в 3-4 венца. Крыша была покатая из драни. Промежуток между срубом и крышей заплетался плетнем и обмазывался глиной. Все это делалось в спешке и поэтому весьма успешно разваливалось или по крайней мере рассыпалось или расползалось во время дождей. Сейчас несколько раз читал о «знаменитой Мариинской тайге». Очевидно, это тайга, находящаяся где-то в районе Мариинска, но к северу или югу от Мариинска, не знаю и теперь, тогда же выражение «Мариинская тайга» даже не слышал. Вообще, в краю, знаменитом на весь мир тайгой, т.е. лесом, леса резко недоставало и при постройках сараев употребляли саман, который в условиях холодного и относительно влажного климата был явно непригоден, во всяком случае непригоден в лагерных условиях, где все делилось отменно скверно.
Очевидно, наиболее удачным примером нелепости лагерного хозяйства в Суслове служит история о мельнице-электростанции.
Из Мариинска в Суслово я ехал с грузным мужчиной, назначенным мельником в Сусловскую мельницу, которую оканчивали строители. Бывший буденновец Головко был очень доволен своим назначением: Будем булки есть вдоволь», - говорил он. Расщедрившись, приглашал на пир и меня: «Приходи, я и тебе дам булку». Однако, когда мы приехали, то мельница (водяная на р.Юре) еще далеко не была закончена, даже стены не были выведены полностью. Стройку продолжали вести зимой, когда рабочих не гоняли в поле, Дело шло к завершению, как вдруг случилась беда. 31 марта 1934 г. нас подняли криком: «Аврал. Вставай все. На мельницу». Несмотря на весеннее время, мороз оказался в 30 градусов. Все помчались на мельницу. Оказалось, что речушка, истоки которой находились на юге, в предгорьях Алтая, казавшаяся такой смиренницей, показала свой нрав. Она пробила ход под будущим водосливом и грозила смыть его совсем. Пробиваясь через узкое промытое отверстие, речушка гудела. В литературе, вернее в газетных статьях того времени, много писали о геройстве лагерников при постройке того или иного объекта. В особенности, оказывается, отличались «отчаянные тридцатипятники» (уголовники), которые в случаях, подобных нашему, кидались в ледяную воду, заделывая прорыв. Среди собравшегося па берегу народа пошел разговор на эту тему, но в ироническом смысле: «Ну, ты, Багдасов, герой. Чего стоишь? Скидай бушлат и сигай в воду!». Все понимали, что место это не героическое и что охотников кидаться в воду, хотя бы ее было и до колена, здесь нет. Летом 1934 г., когда здание было готово и нужны были лишь какие-то доделки, чтобы пустить мельницу в ход, пришли сильнейшие дожди, и речушка опять напроказила. Проектировщики Стройчасти засели составлять проект доделок, нормировщики подсчитывали, во что это обойдется (сколько трудодней), затем на мельнице опять стало ковыряться несколько человек. При моем отъезде в начале февраля 1935 г. мельница была примерно в том же виде, как и летом 1934 г.
