Миядзава Кэндзи - Недетские сказки Японии
- Сова, говорят, что птицы спустились с неба - ноги поджали и спустились. А еще говорят, что они все были белыми. Это правда?
Если это так, то почему же сейчас они такие разноцветные: кто трехцветный, кто пепельный, кто красный – кто во что горазд.
Сова, услышав начало моего обращения, мгновенно широко открыла глаза:
- Ага, попался на удочку!
Однако мое упоминание о трехцветных птицах резко испортило ей настроение.
- То, что вы говорите, совершеннейшая ерунда. Трехцветной может быть только кошка. Птица не может быть трехцветной.
Я обрадовался, что сова попалась в расставленные мною сети, и спросил:
- Так что, выходит, среди птиц не было кошек?
Услышав это, сова как-то нехорошо заерзала на ветке.
«Вот он, нужный момент», — подумал я и добавил:
- Где-то все-таки я слышал, что кошки входили в разряд птиц. И козодой мне говорил об этом, и ворона, кажется, говорила то же самое.
Сова горько рассмеялась, пытаясь сбить меня тем самым с толку, и добавила:
- Однако у вас большие связи.
Но меня так просто с толку не собьешь.
- И тем не менее это правда. К тому же об этом говорил мне ваш друг козодой.
Сова поерзала на ветке еще какое-то время и потом проронила:
- Это была кличка.
Сказала как отрезала и отвернулась.
- Так это была кличка? Чья? Чья? Эй, сова, послушай! Кошка —чья это была кличка?
Сова немного приподнялась на ветке, обратив свой прозрачный взгляд к луне, — весь ее облик выражал затруднение. Ничего не поделаешь, видно было, что разговор подходил к развязке. Сова сделала как могла интересное лицо и выпалила признание:
- Это была моя кличка.
- Ах вот как! Это была ваша кличка. Ваша кличка — Кошка. Хотя вы совсем не похожи на кошку — так я говорил, с интересом разглядывая совиное лицо, а сам про себя думал: «Ну вылитая кошка».
Сова, поморгав глазами, как бы страдая от яркого солнечного света, отвернула лицо в сторону. Казалось, она вот-вот заплачет. Это не входило в мои планы. Я так неумело пошутил над ней, что довел ее до слез. Мне было жаль ее. Сначала ведь у нее было такое хорошее настроение, она обратилась ко мне со своей историей, а я так подтрунил над ней, что отбил у нее всякое желание разговаривать. Я был расстроен и начал поспешно оправдываться:
- Ведь так много разных видов птиц. Я так понимаю, что раньше у них были различные форма тела и голос, а цвет перьев был одинаковым, он был у всех белым. Однако сейчас все изменилось, правда ведь? Хотя и сейчас есть совершенно белые птицы, например цапля или аист. Они не изменились, не так ли? — Пока я это говорил, сова постепенно поворачивалась в мою сторону, а к концу моего объяснения она уже согласно кивала головой, как бы вторя моим речам.
- Это великолепная трактовка. Птицы действительно сначала все были полностью белыми, что являлось причиной страшной неразберихи. Очень часто бывало, что фазан или какая-нибудь горная птица со спины окликнет другую: «Госпожа большая синица, добрый день», на что эта птица, сделав нехорошее лицо, молча обернется, и окажется, что это чиж. Или, например, маленькая птица сидит на ветке, и вдруг ей кто-то издалека кричит: «Господин чиж, заходите в гости», а оказывается, что это длиннохвостая овсянка. Тогда овсянка начинает думать, что ее любят меньше, чем чижа, ведь звали в гости не ее, разозлится и перелетит подальше. Все это в действительности приводило не только к тому, что больно ранило чьи-то чувства, но и к тому, что в делах возникала страшная путаница и даже суд строгого господина грифа Кордона не мог решить эти проблемы.
- Да, похоже, вы совершенно правы. Действительно неудобно. И что же случилось потом?
А-а, лист дерева на дубе сверкает и колышется. Но почему-то только один лист. Почему он колышется? — так, думая совершенно о другом, задал я вопрос сове.
Однако сова совсем не обиделась, а, наоборот, с радостью продолжила разговор:
- И здесь все птицы, все без исключения, пришли к негласному соглашению, которое они хоть и не произносили, но глубоко в сердце все разделяли. Соглашение это касалось того, что надо что-то делать, надо, применяя смекалку, как-то изменить ситуацию. Иначе, если дело так и дальше пойдет, цивилизация птиц остановится в своем развитии.
- Да, это так. Без перемен никак нельзя. У нас, у людей, тоже.
Разговор, правда, немножко о другом — касательно языков была такая же проблема. Ну так что же было дальше?
Было решено срочно обратиться к коршуну, чтобы он открыл свою покрасочную мастерскую.
Я подумал, что разговор привел нас, как я и предполагал, к покрасочной мастерской коршуна, и невольно рассмеялся. Это оказалось несколько неожиданным для совы, и тогда я, оправдываясь, поспешно добавил:
- Вот ведь как. Коршун открыл свою покрасочную мастерскую. Наверное, у него были такие длинные руки, что ими было очень удобно подхватывать окрашенный материал и складывать в чан.
- Вы совершенно правы, — ответила сова.
- Этот коршун был страшный ловкач. Без сомнения, он открыл покрасочную мастерскую, предварительно просчитав всю выгоду от нее. Действительно, у этого коршуна были длинные руки, и ему было очень удобно помещать птиц в чан с краской.
- А-а, — вскрикнул я, — так окрашиваемым материалом было само тело птицы! Какая, однако, это была опасная затея! — Я невольно вскрикнул, но сразу осекся, потому что испугался, что это опять обидит сову. Однако сова не обиделась, а даже, наоборот, с удовольствием продолжила свой разговор.
В этот вечер в лесу ветра не было, тишина была как в омуте. На восточном небосклоне уже висел золотой серп. Дуб железистый и сосна стояли тихо, словно мертвые. А единственным неспящим существом, внимательно слушавшим совиный рассказ, был я. Вся эта обстановка приводила сову в необыкновенно хорошее настроение.
- Да, сложно передать словами, какова была радость птиц.
Особенно велика была радость воробьев, синиц, крапивниц, белоглазок, длиннохвостых овсянок и мухоловок — птиц, которых постоянно все путали. Они кричали от радости, кружились, прыгали, взявшись за крылья, и скорее неслись в покрасочную мастерскую коршуна.
«Интересные вещи она рассказывает», — подумал я.
- Вот ведь как это было.
Да, теперь понятно.
Выходит, все птицы отправились на покраску?
- Да, все пошли. И орлы, и страусы, и даже большие птицы - все, не спеша, отправились к коршуну. Заказы у всех были разные. Одна говорила: «Покрасьте меня как-нибудь, без особых прикрас», а другая:
«А меня покрасьте тщательно, избегайте дурных тонов, в крайнем случае я могу допустить мышиный цвет».
Коршун с самого начала работы был в необыкновенном расположении духа, хватался за работу и красил всех направо и налево. На крутом берегу реки из красной глины он вырыл круглую яму и залил туда краску. Он брал птицу в клюв и, широко расставляя ноги, опускал ее в чан с краской.
Конечно же, самым сложным делом была покраска головы и лица. Смотреть на это было просто больно. Голова — еще терпимо, ее можно было покрасить, свесившись головой вниз. А при покраске лица приходилось клюв птицы помещать в воду, что, конечно же, доставляло всем ужасное мучение. Если по невниманию во время покраски какая-нибудь птица делала вдох, то весь желудок, все кишки прокрашивались и становились либо красными, либо черными.
Зная это, птицы, перед тем как поместить лицо в краску, делали глубокий вдох. После погружения в груди у них оставалось много дурного газа, который надо было выдохнуть. Тяжелее всего было маленьким птицам, ведь у них и легкие были маленькими.
Когда они не могли больше переносить погружения, говорят, они поднимали свое личико и так страшно кричали, будто умирают. Ну и тогда, понятно, лицо оставалось непрокрашенным. Например, у белоглазки вокруг глаз остались белые непрокрашенные места, а у длиннохвостой овсянки остались не погруженными в краску обе щеки.
Тут я решил подтрунить над совой:
- Вот как. Вот как. Вот оно что. А я думал, что белоглазка и овсянка сами попросили, чтобы им не окрашивали эти белые пятнышки.
Сова немного растерялась и, переведя взгляд в глубину леса, куда-то в темноту, ответила:
- Нет, здесь ваше мнение ошибочно. Это все произошло из-за их маленьких легких.
Тут я решил, что пришло время вставить свое замечание:
- Если все так, как вы говорите, то почему же и у белоглазки, и у овсянки с обеих сторон симметрично белые пятнышки одинаковой формы и в одинаковых местах? Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы им не хватило воздуха и они прервали покраску, то белое пятно осталось бы, скорее всего, либо с одной стороны у глаза,либо сверху на лбу.
Сова на какое-то время закрыла глаза. Лунный свет спускался на лес подобно свинцу — тяжелому, но светлому. Сова наконец-то открыла глаза, голос ее звучал несколько ниже обычного:
