Татьяна Харитонова - Правый
-Наслышан. Да ты не обижайся. Она с давлением лежит на диване. А ей нельзя волноваться.
Задохнулась от обиды:
-А мне можно?
-Ты сильная. Представь, что это пьеса. Ну, не мне тебя учить.
-Тогда тебе карету. И поскорее. – Бросила трубку и разрыдалась. - А чего, собственно? Перевод в московский театр был той же золотой горой, с самоцветами, как Любочка сказала. Все комплименты из той же сказки. А она купилась. Женщины любят ушами. Развесят уши и любят, любят. А эти уха-жоры, уха-пожиратели сначала вешают на них лапшу, а потом жуют ее вместе с ушами.
Я проснулась с утра
Со мной что-то не так.
Вместо просто лапши
На ушах Доширак.
Вот и стихи стала писать. Не все так плохо. Стану великой поэтессой и напишу о нем какую-нибудь гадость, чтобы весь мир узнал.
Весь мир ни о чем не узнал. Миру было не до того. Рост цен на нефть, падение доллара занимали мир гораздо больше. Хотя странно. Создатель сотворил все в этом мире, все, кроме денег. Деньги - творение человека. Создал человек себе деньги, а они его и погубили. Попал человек. Попал в плен. В плен к бумажке.
Зарабатывать эти самые бумажки в родном городе стало невыносимо. Свою гримерку возненавидела. Собрала вещи, Любочку и уехала в Саратов к подруге, с которой вместе учились когда-то. Мама уезжать не захотела. Долго и надрывно ссорились, плакали, прощались. Но было одно обстоятельство, значительно облегчившее Любе переезд: в пригороде Саратова жила тетка, сестра мамы - Полина Петровна. Старенькая, одинокая женщина. У нее был маленький чудесный домик. Тетушка очень любила цветы, особенно бархатцы. Каких только сортов у нее не было. Все оттенки желтого и оранжевого радовали потрясенную Сонечку. Она, как Герда, бегущая за Каем, попала к доброй волшебнице и забыла обо всем. Осенью поступила в театр, Любочку оформили в садик. Для матери - одиночки это была не проблема. Жизнь потихоньку наладилась. Как гром среди ясного неба – смерть мамы. Она скоропостижно скончалась от сердечного приступа прямо на работе. Мир для Сони потускнел, как будто красок убавилось. Стал серо – коричневым. Мучила вина. Бросила, уехала. Думала только о себе. Но постепенно все улеглось. Жизнь потекла, как прежде. Мамину квартиру поменяла на Саратов. Свила новое гнездышко. Но хозяина в нем так и не появилось. Мужчин не воспринимала серьезно. Ее близорукость душевная сменилась новой болезнью – дальтонизмом. Мужчины стали серыми. Все. Стало неинтересно. Стала видеть в них все больше недостатки. Знала наперед, кто что скажет, о чем подумает. Зеленка мерещилась долго, а все ссадины с тех пор мазала исключительно йодом. Но поклонников у нее было много, и через пару лет все позабылось. Правда, Любочка всегда была какой – то чужой. Молчаливая, серьезная девочка, она всегда находила себе занятие, подолгу играла со своими игрушками в уголке, а когда подросла, и вовсе отдалилась от Сони. Никаких девичьих тайн, никаких секретов. Все сама. Даже уроки. Училась очень хорошо, легко, не напрягаясь. Читать научилась, складывая буквы в витринах магазинов. Первое слово – аптека – прочитала, когда они утром бежали в детский сад. Сонечка и не поняла, торопилась. А когда увидела Любашу с книгой Чехова на коленях, несказанно удивилась.
-Ты что делаешь, Люба?
-Читаю.
-Ты умеешь?
-Умею.
-Ну-ка, прочитай,- Сонечка перевернула страницу.
-Да-ма с со-бач-кой!
-Молодец, когда ты научилась?
-Не знаю. В садике.
-Я тебе куплю детскую книгу.
-Ладно. А пока я про собачку почитаю.
-Про собачку? Про какую собачку?
-Про эту. – Любаша еще раз ткнула пальчиком в название.
-Это совсем не про собачку. Это для взрослых. Тебе это еще рано.
Так Любаша и росла рядышком. И взрослела. И отдалялась.
Ее независимость и самостоятельность импонировала Сонечке, была удобной. Правда, дерзила и спорила по любому поводу. Если Сонечка говорила, что это черное, дочь упрямо твердила – белое, если Сонечка просила надеть теплую куртку, Люба уходила в легком плаще. В итоге, Сонечка сдалась и перестала заниматься воспитанием дочери.
Любочка как-то незаметно выросла и в девятом классе, после очередного скандальчика, сообщила маме, что беременна.
Они завтракали на крохотной кухоньке. Люба пила кофе и накручивала щипцами челку.
-Съешь бутерброд лучше! Что это за завтрак? Худющая, как велосипед.
Соня сделала Любочке бутерброд с колбасой и положила на блюдце. Лицо у девочки исказилось, она бросила щипцы и метнулась к раковине. Приступ рвоты был долгим и мучительным.
-Любочка, что с тобой? Отравилась чем-то? Что ты вчера ела?
-Да не знаю я. Макароны с котлетой в столовой. Вечером салат с тобой вместе ели.
-Странно, мне хорошо. Наверное, столовская котлета.
-Да нет, меня уже давно тошнит.
-А живот? Живот болит?
-Ничего не болит. Просто тошнит и все!
Соня все поняла. Это был шок, сродни тому, зеленому. И переезд не спас бы.
-Ты что? Беременна? Боже! Ты сошла с ума!
-Нет. Это не сумасшествие, это точно беременность!
-Я поняла! С ума сойду я!
Люба умылась и села на табуреточку, ножка косичкой за ножку, девочка – ангелочек, с косичками, как у Пэппи.
-Какой срок?
-Три месяца уже!
-Чего молчала, дура!
-А чего говорить? – потянулась, как кошка, спрыгнула с табуретки.
-Нет! Люди добрые! Она что, не понимает? А школа?
-Что школа? Живот будет расти – брошу школу.
-Недоумок, какая из тебя мамаша? Ты же не родишь!
-В животе не останется. Прокесарят. Я прочитала.
-Ты бы что-то полезное читала. Учебники школьные, классику.
-Толку, что ты ее читаешь?
-А что у меня не так?
-Знаешь, мама, все у тебя так. Только я у тебя не так. Я это знаю!
Соня замерла. Жизнь рухнула, обвалилась, как стена. Она ее строила, эту стену, а стена взяла и обвалилась.
-Что делать будем? Аборт поздно.
-А я и не собираюсь. Аборт! Убивать живого человека!
Соня вздрогнула, как от пощечины.
-Как растить будем?
-Молча.
-А папаша то кто?
-Ты его не знаешь!
-И не надо. Главное, чтобы он знал!
-И он не знает. В тундре заблудился. Тем более, я сама не уверена. Может он, а может и не он вовсе!
-Люба!
-Что, Люба? Пятнадцать лет Люба. Все, мама! Хватит. Поговорили. Мне в школу.
- Люба! Может, еще не поздно? У меня гинеколог знакомый, Люба!
Входная дверь хлопнула. Ушла.
- Так, позвонить Ирине Петровне. Договорится. Пусть хоть посмотрят эту дуру! Господи! Что делать! Вот несчастье на мою голову. Глупая! Дура! Хоть бы спросила, посоветовалась!
Сонечка разрыдалась, упав на маленький кухонный столик. Она вовсе не готова стать бабушкой. Как эта девчонка не понимает? Пеленки, распашонки, присыпки, аллергии. Кормить не сможет, это факт. Искусственные смеси, больной животик! – Сонечка представила искаженное болью лицо младенца.
Интересно, мальчик или девочка? – Воображение услужливо подсунуло картину – она с коляской на аллее в парке. Недоумевающие прохожие. Очень молодая бабушка. Или мама. Красный шарф развевается по ветру. Красиво.
Ну как, милый мой читатель? Банально? Согласна! Зеленка, коляска. Ну а в целом, довольно правдоподобно. В нашей стране беременность настигает девочек – подростков достаточно часто. Причем, знания о контрацепции, так старательно пропагандируемые всякими центрами планирования семьи, в данном случае лишь развращают наших подростков. Слово «целомудрие» вообще непонятно. Спросите у современной девушки, что такое целомудрие? Маленький соцопрос. Не знают. Но не будем о грустном. Поехали. Я познакомлю тебя еще с одной героиней моей истории. Вернее, с двумя. Ну, ты сам все поймешь.
***
Ну и соседка у вас!
Парень-проводник, по- видимому, студент поежился
- Орет, слюной брызжет, мол, поезд стоит на каждой станции, каждому столбу кланяется, как будто я не проводник, а машинист. Хотя причем тут машинист? Не по его воле остановки, расписание такое.
Парнишка просмотрел билет, помог поднять на подножку тяжелую сумку с абрикосовым вареньем. Поезд по праву мог бы претендовать на памятник советским железным дорогам и стоять возле вокзала, рядом с бодро выкрашенным зеленой краской паровозом времен Великой Отечественной. Убитый временем и очень грязный. В плацкартном вагоне, в который посчастливилось купить билеты (лето - время пик) людей было мало, наверное, часть пассажиров должны подсесть позже, на крупных станциях. На соседнем месте сидела мрачная женщина. К ее недовольству Аня была готова, поэтому с опаской заняла полку напротив.
- Кошмар! Сколько он будет топтаться на месте?
-То ли еще будет. На станции Ильма будет стоять почти полтора часа!
-И кто только составляет такое расписание движения? Больше стоим, чем едем! Ася, не прыгай! Сядь.
Женщина была очень интересной. Возраст ее определить было сложно. Худенькая, смуглая. Она могла быть молодой бабушкой или зрелой мамой. Кольца, браслеты, цепочки в большом количестве притягивали взгляд. Хотелось рассмотреть все, что на ней было надето. Но ее руки были в движении, они нервничали, поэтому все ее браслеты тихо позванивали. Нежно-розовый цвет одежды не шел к ее смуглой коже, но блузка была свободной и удобной. А широченная юбка в белый горох радовала глаз сама по себе, не обращая внимания на сердитую хозяйку.
