Михаил Каратеев - Русь и Орда
Хорош был и Юсуф, хотя совсем не походил на старшего брата. Лицо его нельзя было назвать красивым, но оно было приятно; ростом он уступал Рустему, но был коренаст и очень широк в плечах, – от всей его слегка неуклюжей фигуры веяло несокрушимым здоровьем и силой. Он мало внимания обращал на свою внешность, был неразговорчив и не по летам серьезен, в службе исправен и в битве храбр, хотя показать себя с выгодной стороны как-то не умел. Но Карач-мурза знал, что при всем этом в войске и товарищи, и подчиненные любили его больше, чем Рустема.
– Я думаю, вы никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь сомневался в храбрости вашего отца и говорил, что когда другие идут в битву, он предпочитает оставаться сзади, – сказал Карач-мурза, когда сыновья подошли вплотную к столу. – Но вот, скоро орда выступает в боевой поход, а я уезжаю в другую сторону и буду находиться далеко от того места, где поют стрелы, сверкают клинки сабель и падают с плеч головы отважных. Такова воля великого хана, которую я должен исполнить. Но сегодня я радуюсь тому, что уезжаю от войны, и сам готов был просить великого хана, чтобы он освободил меня от участия в ней.
Промолвив это, Карач-мурза приостановился, пристально глядя на сыновей. Глаза Рустема выражали недоверие и любопытство, словно бы он догадывался, что отец пошутил и сейчас обернет дело по-иному. Лицо Юсуфа хранило каменную неподвижность.
– Вы знаете, кто был ваш дед, – продолжал Карач-мурза, – и знаете, почему мы стали ордынцами. Но могло быть иначе. И если бы сорок лет тому назад стрела, пущенная рукою татарина, пролетела на одну ладонь левее и не попала в сердце вашего деда, – и я, и вы сегодня оттачивали бы наши русские мечи, чтобы защищать родную землю от того нашествия, которое на нее готовит сейчас великий хан Тохтамыш, наш нынешний и случайный повелитель. Все мы его верные слуги. Но руке того, кто еще чувствует в себе кровь карачевских князей, сабля, которая поднимается против Русской земли, должна казаться непомерно тяжелой. Эта земля только по воле случая не стала нашей родной землей, и стоит она на костях народа, который никогда не посягал на чужое, а только защищал свое священное право на волю и на мирную жизнь. Такой народ, если даже не считать его своим народом, всегда достоин уважения, и я, ваш отец, поклялся никогда не поднимать против него оружия. Вы это должны знать. Знает это и великий хан, потому он и посылает меня сейчас в Самарканд.
– Вас я ни к чему не принуждаю, – закончил Карач-мурза, помолчав немного. – В ваших жилах течет больше татарской крови, чем в моих, и вы имеете право чувствовать себя татарами. Но мне бы не хотелось, чтобы мои сыновья вступили в землю моих отцов как ее враги. И если вы захотите, этого можно избежать.
С минуту длилось молчание. Потом Рустем сказал:
– Я уважаю страну твоих предков, отец, и уважаю народ, которым они правили. Но я татарин и воин. И разве нельзя воевать с тем народом, который уважаешь? Воюют даже татары с татарами и русские с русскими.
– Ты говоришь о другом: это войны правителей, а не народов. В такой войне никто не хочет обратить побежденных в своих рабов.
– Для воина война есть война, отец! Ему все равно, кто начал войну и что сделают с побежденными. Его дело воевать. И я только воин! Едва я начал понимать человеческую речь, мне уже объяснили, что такое война, и сказали, что я рожден для того, чтобы стать воином. Первыми моими игрушками были лук и сабля. Все мужчины, которых я уважал, были воинами и учили меня искусству войны. И ты учил, отец! Теперь я не могу стать другим! Я служу великому хану Тохтамышу и пойду не рассуждая на всякую войну, на которую ему угодно будет меня послать… Если ты ждал от меня других слов, – мне жалко, что я тебя огорчил, отец!
Карач-мурза ответил не сразу. Все, что говорил Рустем, было ему слишком понятно, хотя и больно кольнуло его в сердце. Да, Рустем настоящий татарин, и как осудить его за это, если даже отец его родился в Орде и сам до сих пор не сумел понять – русский он или татарин?
– Я сказал вам то, что считал нужным, и хотел, чтобы вы меня поняли, – промолвил он наконец, и в голосе его прозвучал холод, неожиданный для него самого. – Но вы уже взрослые люди, и каждый вправе решать сам за себя. Твои слова мне понятны, и я не осуждаю тебя. Но помни, что даже победная война не всякому приносит удачу и славу и что в наши решения последнюю поправку вносит Аллах… Ну, а ты? – помолчав, обратился он к Юсуфу, до сих пор не промолвившему ни слова.
– Я думаю, отец, что если ты надолго уедешь в Самарканд, а Рустем уйдет на войну, кому-нибудь нужно остаться в нашем улусе.
– Это истина, – промолвил Карач-мурза, с благодарностью взглянув на младшего сына, лицо которого продолжало оставаться невозмутимым. – Поезжай в улус, там давно не было хозяйского глаза. Завтра я скажу великому хану, что посылаю тебя туда.
Глава 18
И повеле царь Тохтамыш в городах вользских торговцы руские и гости избити, а суды их с товаром отъимати и попровадите к себе на перевоз. А сам с яростью собра вой многы и со всею силою своею перевезеся на сю сторону Волгы и поиде изгоном на великово князя Дмитрея Ивановичя и идяше безвестно, внезапу и с умением, да не услышан будет на Руской земле поход его.
Московская летопись
К началу июля сборы Тохтамыша были закончены, – в его распоряжении имелось теперь двадцать три тумена отборного и хорошо снабженного войска. С Руси тоже приходили благоприятные для него известия: там нападения татар никто не ждал, князь Дмитрий находился в Москве и войска при нем было немного. В самой Орде и на всех рубежах ее было спокойно, – таким образом, ничто не препятствовало походу, и все, казалось, сулило ему удачу.
Но Тохтамыш понимал, что едва он отдаст приказ о выступлении и все узнают, что он идет не на Азербайджан, а на Русь, – туда сейчас же полетят гонцы с извещением об этом, которые значительно опередят его войско и дадут князю Дмитрию время приготовиться к отпору.
Знал он и то, что такое предупреждение Московскому князю пошлет кто-нибудь из находящегося в Сарае русского духовенства или из купцов, которых было много во всех крупных городах Орды. Поэтому незадолго до начала похода во всех поволжских городах, от Сарая-Берке до Великого Булгара включительно, в заранее назначенный день по велению великого хана были перебиты все русские купцы, а товары их взяты в ханскую казну. Православного духовенства Тохтамыш уничтожить не решился, да в этом и не было особой надобности: все оно жило в Сарае, на русском епископском подворье, которое было приказано крепко караулить, не выпуская оттуда ни одного человека.
Чтобы возможно дольше сохранить свое движение в тайне, Тохтамыш пошел не через Рязанскую землю, как обычно ходили татарские орды на Русь, а по левому берегу Волги. И, только миновав Великий Булгар, переправился на русский берег недалеко от Нижнего Новгорода, а отсюда, обходя крупные города, лесами двинулся прямо на Москву.
Но если о приближении Тохтамыша не знали в Москве (во всяком случае, так думал великий хан), то в Нижнем Новгороде о нем стало известно, едва только орда начала переправу.
Князь Дмитрий Константинович о сопротивлении, конечно, и не помышлял. Не зная, пойдут ли татары прямиком на Москву или по пути разграбят его столицу, до которой им было рукой подать, он совершенно растерялся: что предпринять? Бежать из Нижнего в Суздаль, как он обычно в таких случаях делал? Послать гонца к Московскому князю, извещая его об опасности, и просить помощи? Но эту мысль он тотчас отбросил: помощь из Москвы все равно не поспеет вовремя, а если так, – зачем предупреждать князя Дмитрия Ивановича, с которым у него старые счеты? Пусть ныне и он отведает татарских гостинцев, как не раз случалось Нижнему Новгороду! Наикраше будет, пожалуй, самому поладить с Тохтамышем, чтобы не грабил Нижнего, да потрафить ему сколь возможно: ведь великое княжение он теперь у Московского князя беспременно отымет, а кому и передать-то его, как не Суздальско-Нижегородскому князю, который и прежде над Русью княжил [368] , а ныне, не в пример иным, выказывает полную покорность великому хану?
Придя к такому решению, Дмитрий Константинович велел позвать к себе обоих сыновей, Василия и Семена.
– Живо собирайтесь в путь, – сказал он молодым князьям, когда те явились, – поедете к хану Тохтамышу, на перевоз. Скажите ему, что Нижегородский князь шлет низкий поклон и доводит, что он как прежде был, так и навеки ему, великому хану, будет другом и верным слугой. Да пусть не гневается, что не даю ему помоги против Московского князя: не ведал я того, что идет он войною на Москву, и потому войска собрать не успел. Но чтобы усердие мое к себе он видел, даю ему, вместо того, самое мне дорогое: обоих сынов своих, которые пойдут с ним на Москву и, чем будет надобно, ему, царю нашему, не жалея себя, помогут. Да на всем том бейте ему челом, чтобы не велел грабить Нижнего и иных городов наших!
