Франсин Риверс - Сад Лиоты
Взглянув на свой «Ролекс», он понял, что если не отправится прямо сейчас в университет, то обязательно опоздает на лекцию профессора Вебстера. Он бросил карандаш на стол и быстренько собрал рюкзак, вскинув его на плечо, вышел за дверь и захлопнул ее за собой. Шагая к зданию своей альма-матер, Корбан обдумывал, как он может получить у профессора Вебстера разрешение не делать это нелегкое задание. Должна же быть какая-то лазейка, чтобы ускользнуть от следующих встреч с этой старой летучей мышью.
Энни заглянула в библиотеку, чтобы выписать названия книг о Моне и Ван Гоге, а заодно поискать телефонный справочник Окленда. Рядом с номером телефона Лиоты Рейнхардт в списке значилась только улица. Может, когда Энни увидит эту улицу, она вспомнит бабушкин дом. По дороге из библиотеки девушка остановилась у большого книжного магазина и купила карту Окленда.
Как только Сьюзен отперла дверь и с пакетом продуктов вошла в комнату, попугай крикнул из клетки, стоявшей у окна:
— Вызывай полицию!
— Я здесь живу, Барнаби. Противная птичка. Ты опять намусорил?
— Я только недавно пылесосила, — заметила Энни с улыбкой.
Сьюзен поставила пакет с продуктами на столешницу.
— Никакого от него спасения. Он опять принялся разбрасывать зерна. Думаю, он решил во что бы то ни стало засеять всю квартиру, чтобы обеспечить себя пропитанием на следующий год. Глупая ты, невежественная птица, Барнаби. Слышишь, совершенно невежественная!
Барнаби расправил крылья, распушил перья, словно его возмутило такое несправедливое оскорбление, затем снова разгладил крылышки и вытаращился на нее с презрением.
— Че бушь делать?
Сьюзен с Энни расхохотались.
— Ты обладатель самых ужасных манер, Барнаби. Ума не приложу, зачем вообще полицейскому понадобилось держать у себя дома живое существо. Разумеется, Раулю не нужно было выводить тебя на прогулку, не так ли? Все, что ему следовало делать для твоего полного счастья, — это включать телевизор и оставлять корм. К сожалению, телевизора у нас нет.
— Твое имя у всех на устах, — запел попугай.
— Ты у нас не навечно, знаешь ли, — проговорила Сьюзен и принялась раскладывать содержимое пакета.
— Думаю, он может остаться у тебя дольше, чем ты планировала, — предположила Энни.
— Рауль сказал, что через неделю или около того он вернется из Лос-Анджелеса. — Сьюзен посмотрела на птицу. — Слышишь, Барнаби? Через неделю тебя здесь не будет, душка.
Энни улыбнулась:
— На автоответчике для тебя сообщение. От Рауля.
Сьюзен закатила глаза:
— О, нет. Плохие новости?
— В зависимости от того, как ты к ним отнесешься. — Улыбка на лице Энни стала шире. — Рауля взяли на работу, и он внес залоговую сумму за меблированную квартиру. Проблема в том, что в этой квартире не разрешается держать домашних животных.
— Это не домашнее животное. — Сьюзен показала пальцем на птицу. — А как насчет скарба Рауля? Ему все равно следует приехать сюда…
— Перед отъездом он все вещи сложил в коробки.
— Он знал. Почему же он просто не продал птицу?
— Эй, Китти, Китти! — проскрипел попугай.
Энни рассмеялась:
— Рауль сказал, что ты окружишь Барнаби заботой, он уверен в этом. Никому другому он не может доверить любимца, разве что заядлой птичнице.
— Безмозглой курице, ты имеешь в виду! — Она вперилась в попугая. — Классно! Просто классно!
— 911! — заверещал Барнаби, великолепно имитируя Уильяма Шатнера, и заголосил, как сирена. — 911!
— Если еще хоть одно слово вылетит из твоего клюва, ты будешь ощипан, упакован и заморожен, как этот цыпленок!
Сьюзен закинула упаковку куриного мяса в небольшую морозилку.
— Не бойся ее, Барнаби. — Энни снова рассмеялась. — Она этого не сделает.
— Ты так думаешь? Я просто скучаю по своему кенару, вот единственная причина, по которой я согласилась нянчиться с этим первым. Кенар был такой душка. А этот — пиранья в перьях! — Она окинула взглядом разложенную на полу карту. — Планируешь путешествие?
— Недальнее.
Энни расправила угол карты и отметила желтым маркером предстоящий ей путь.
— Кто у тебя в Окленде?
— Моя бабушка. — Энни смущенно улыбнулась. — Но я даже не знаю, о чем говорить с ней.
— Придумаешь что-нибудь.
Сьюзен плюхнулась на старенький диванчик, купленный ею на распродаже домашней мебели. Ее отец с двумя братьями перевезли его в своем пикапе и втащили в подъезд дома. Поскольку диванчик не вместился в узенький лифт, они на руках протащили его через четыре лестничных пролета, чтобы втиснуть в небольшую квартирку, где Сьюзен накрыла стол и угостила их сэндвичами, свежеиспеченным печеньем и газировкой.
— Когда ты надумала ехать? — Сьюзен откупорила бутылку содовой.
— Завтра. По графику до четырех часов я свободна, и занятий курсах у меня тоже нет.
— А давно ты не виделась со своей бабушкой?
От смущения щеки Энни покрылись румянцем.
— Думаю, года четыре. Точно не помню.
— Четыре года? — Сьюзен отпила немного газировки и покачала головой. — Не проходит и двух недель, чтобы я не виделась с кем-нибудь из своих родных. Их, знаешь ли, у меня очень много.
Энни, приходившая к подруге в гости, видела в небольшом доме Картеров как минимум трех дядюшек Сьюзен и около дюжины кузенов. Среди ее многочисленных родственников, которые говорили очень громко, перебивая друг друга, она всегда чувствовала себя неловко. Мужчины, как правило, смотрели по телевизору какую-нибудь спортивную передачу, а женщины, сгрудившись на кухне, готовили, болтали, смеялись.
— А часто они ссорятся между собой?
— Еще как часто! Всегда кто-нибудь раскипятится по какому-нибудь поводу. Самые жаркие баталии обычно ведутся за обеденным столом, когда дядя Боб и дядя Чет заводят речь о политике или когда Мэгги вставляет свое словцо о равноправии. Папа вспыхивает по любому поводу.
Энни несколько раз видела старшую сестру Сьюзен и нашла ее остроумной и довольно привлекательной.
— Мэгги тоже защищает права женщин?
— Только когда того требует ситуация. Эго происходит всякий раз, когда она навещает родителей. — Сьюзен улыбнулась. — Папа считает, что женщине, у которой есть дети, приходится работать, потому что у детей слишком большие запросы. Разумеется, кто работает, как мама, по призванию, является исключением из этого правила. Всякий раз Мэгги начинает спорить с папой, говоря, что женщинам также хочется жить в красивом доме, расположенном в безопасном для детей районе. А это возможно лишь при условии, что работают оба родителя. Папа заявляет, что обстановка в районах была бы намного спокойнее, если бы мамы сидели дома и как следует следили за своими детьми. Слово за слово. — Она рассмеялась. — Порой так разойдутся, что не унять.
— А они долго сердятся друг на друга?
— Не больше часа. Смешно признаться, но Мэгги сказала мне, что уйдет с работы сразу же, как только забеременеет, так решили они с Энди. Послушать ее, так она отстаивает теорию контроля за рождаемостью и оплаты муниципальных детских садов. Но правда заключается в том, что сестра очень похожа на отца и они оба любят хороший добрый спор за обеденным столом. Папа берет на себя роль «адвоката дьявола» — спорщика по призванию. Какое бы мнение ни прозвучало, он обязательно высказывает противоположное. Говорит, что спор — прекрасный способ научиться логично думать, и называет его интеллектуальным фехтованием. — Сьюзен сделала большой глоток содовой. — Никто не обижается.
Энни даже не могла вообразить, что произойдет, если вдруг такое фехтование начнется в доме ее матери и кто-то ради веселья станет с ней спорить. В таком случае спорщик должен будет прикрываться бронежилетом. Две минуты словесного поединка — и мать обратит его в кровавый спорт. Палки и трости смолотят мне кости, но слова никогда не сокрушат меня. Тот, кто придумал эту присказку не знал ее матери. Нора Гейнз могла любого разделать под орех своим языком.
Энни опять испытала тошнотворное чувство вины. Что за дочь она такая?
Сьюзен поднялась со своего места.
— Мне лучше заняться оставшимися продуктами. — Она открыл холодильник, вытащила контейнер и открыла его. — Чудеса в решете! Мне следует отнести это моему младшему брату и предложить произвести научные исследования.
Энни отвлеклась и не слушала.
Расстояние между восточной стороной холмов, где находится Блэк-Хоук, и Оклендом, лежащим на берегу залива Сан-Франциско, относительно небольшое. Да еще туннель, проложенный прямо сквозь холмы. Дорога хорошая. И ехать недолго. Максимум тридцать минут. Если посчитать, сколько раз ее семья ездила к бабушке Лиоте, то надо признать, что с таким же успехом она могла жить хоть в Нью-Йорке.
