Admin - o 18466e8fb342a663
приподнимал от натуги передок… На секунду он замирал, а затем медленно, как бы
нехотя, выбрасывая из-под гусениц щепу, подавался вперёд. Какие-то мгновения, казалось, ничего не происходит: трактор двигался, а будка стояла на месте, как ни в чём не бывало...
Потом передняя стенка вздрагивала, выгибалась в сторону берега и медленно
складывалась, как карточный домик. А из-под обломков, ведомый дымящимся от
напряжения тросом, выползал, отряхиваясь от сора, омываемый солёной волной
смонтированный на трубчатых салазках рыбонасос. Тяжелые валы таранили причал;
толстенные доски, покрывающие пристань, освобождённые от многотонной тяжести,
взлетали; сквозь проломы в настиле били в небо пенящиеся фонтаны брызг. Ветер
завывал, валил с ног, швырял пригоршнями в глаза жгучую влагу - хотелось бросить всё и
бежать!..
И ужас, и восторг, одновременно.
И всё время где-то на периферии зрения, на берегу - втянувшая голову в плечи,
спрятавшая руки в рукава, с дымящейся папироской во рту, тщедушная фигурка
боцмана…
- Ну, что?.. Съел?!- оглянулся я на Океан, сплюнул солёной водой под ноги и, сняв
залитые очки, сошёл последним на берег.
Моя спина выражала презрение к недавнему ещё исполину.
Он что-то ворчал ещё вдогонку, скрипел плахами разваливающейся пристани, но я не
слушал… Он мне был уже неинтересен.
В боцманском вагончике - не протолкнуться. В тепле на меня вдруг навалилась свинцовая
усталость, глаза закрывались сами собой.
«Главное сделано, остальное – завтра… Всё - завтра», - устало думал я.
Поблагодарив ребят, раздал премиальные, не обделив и Палыча. Чуть обогревшись и
выпив по стакану разведённого спирта, все разошлись по домам.
- Палыч, пожри, наконец, сдохнешь!
- Неэкономично, Петрович. Выпью спиртяжки - три дня на хавку не тянет.
*
Вечером хмельной Лыков играл «Маленький цветок». Над засыпающим посёлком плыла
божественная мелодия Сиднея Беше…
Сидя на крылечке своего дома, я слушал музыку, смотрел на небо, и мне казалось, будто
кровоточащая, но всё ещё живая душа уставшего от жизни боцмана, взывает к Небу,
просит прощения и молит о чём-то, только им одним известном.
«А что будет с моей душой?» – терзался я, в тоске глядя на вершину Мосинской сопки, за
которой скрывался Октябрьск...
*
Срок трёхлетнего договора у Оксаны закончился, она уволилась с работы и уехала на
родину в конце декабря. Перед самым её отъездом в контору на моё имя пришло письмо, коротенькое, с одним только её запорожским адресом.
Зиму я прожил в забытье. Работа, работа, работа…
К весне, перед началом путины, меня вызвали в Николаевск.
Ну, думаю, утвердят директором. А что? План годовой мы перевыполнили. Зиму
отработали без ЧП. Рыбобазу к путине подготовил. Скоро полгода и за директора, и за
механика один вкалываю, и справляюсь.
Прилетел: Главному механику - икорки баночку трехлитровую, как и положено; девочкам
из «кадров» – коробку конфет. Люда приготовила.
Смотрю: Валентин Иванович глаза отводит, «делового» из себя изображает.
- Чего вызвал, Валентин Иванович? – спросил я Главного механика без экивоков.
- У нас вроде бы порядок. Этот раз даже комиссию не присылали, доверяете, значит…
Бойцов, тяжко вздохнул и положил передо мной исписанный синими чернилами лист:
- Ознакомься.
- Так… Виноградова Полина Ивановна, старший засольный мастер, бывшая жена
сбежавшего Гаврилыча «информирует руководство комбината о недостойном звания
советского руководителя поведении И.О. директора рыбобазы Бурова М.А.».
Полина писала о том, что, дескать, я последнее время стал груб с подчинёнными,
заставлял работать людей сверхурочно, в выходные дни, нарушая тем самым трудовое
законодательство. Клеймила мою «бытовую распущенность». Мол, сожительствовал с
двумя женщинами. Вследствие чего доктор Мирошенко О.М., не выдержав унижения,
вынуждена была бросить любимую работу и уехать. А специалист она для района
нужный. Дескать, в настоящее время Буров М.А. живёт в гражданском браке с завмагом
Афанасьевой Л.П., отношения свои не узаконивает, тем самым унижая молодую женщину.
Полина Ивановна не забыла сообщить, что, когда из комбината приезжает начальство,
Бурова не найти – водку, мол, пьют. А работа, в это время, стоит…
Небрежно отстранив листок, я поднял возмущённое лицо:
- Ну и что? У Полины мужик сбежал осенью, и теперь она ненавидит всех, кто ходит в
штанах, – раз. Пока не приехал Гаврилыч, исполняла обязанности директора кто?
Виноградова! А тут я, как чёртик из табакерки, выскочил – два. Выговор я ей объявил не
далее, как за прошлый месяц: полторы тонны поржавевшей селёдки по отливу в море
выбросили из-за её халатности, между прочим… Да вы сами приказ согласовывали –
три…
- Очень похожую жалобу прислала твоя сожительница: Афанасьева Людмила Пантелеевна.
Бойцов заглянул в лежащий перед ним второй листок.
– Людмила Пантелеевна – это кто? «Людка-продавщица»?
Бескровные губы Главного механика тронула улыбка.
- Да всё ты знаешь, Валентин Иванович! Не тяни кота за хвост, к чему прелюдия?
- Заявление сожительницы читать будешь?
- Не буду!.. Говори, зачем вызвал.
Главный механик снял очки, помассировал покрасневшие веки. Лицо Бойцова, как только
он снял очки, мгновенно утратило сдержанно-официальное выражение, столь ему
свойственное, и к которому я привык. Передо мной сидел усталый, донельзя замотанный, немолодой уже человек.
- Есть мнение руководства комбината назначить директором рыбобазы Кривая Падь
Рагулю Александра Григорьевича, выпускника Николаевского индустриального
техникума. Специальность по нашему профилю.
- Что-то фамилия знакомая, не сынок ли это нашего Заместителя директора? - зло
усмехнулся я.
- Внук…
Валентин Иванович надел очки, и его лицо сразу же изменилось: стало непроницаемым, а
усталые человеческие глаза спрятались за блестящими стёклами и превратились в
револьверные дула, направленные мне в голову.
- Прошу, как говорится, любить и жаловать. И настоятельно рекомендую - голос Главного
механика набирал мощь - оказать помощь молодому специалисту, не имеющему
достаточного опыта руководящей работы.
- Понятно, Валентин Иванович… Значит, каждый за себя?!
- Решение, принятое руководством комбината, обсуждению не подлежит, - перешёл на
официальный тон Главный механик.
- Работайте, Михаил Андреевич, - и поаккуратнее там с женщинами. Разберитесь
наконец…
- В таком случае, Валентин Иванович, прощевайте, как говорит Рагуля.
Я встал из-за стола.
- Пойду в отдел кадров, напишу заявление по всей форме.
Я кивнул на отдельно лежащую на столе «телегу» и, не дожидаясь ответа, вышел из
кабинета начальника.
«Очень кстати пришлись конфеты», - подумалось мне.
*
Людмиле о том, что знаю про её заявление, я ничего не стал говорить: она была по-своему
права. Молча собрал пожитки, те же самые, с которыми полтора года назад прилетел в
Кривую Падь, только ружья не было.
Послушал немного про «ёлки зелёные» и пошёл восвояси. Две недели, которые было
положено отработать по закону перед увольнением, прожил в холодном бараке для
сезонников, отремонтированном к заезду рабочих. По ночам мои одинокие шаги гулко
отдавались в пустом помещении. Насыщенное спиртными парами дыхание клубами
вырывалось из сердца…
Во время ревизии материальных средств, находящихся у меня в подотчёте, Главный
бухгалтер без всякого смущения «повесил» на меня пятьдесят тонн недостающего
дизельного топлива.
- Семён Яковлевич, вам не стыдно? – скорее для порядка, чем в надежде пробудить
совесть финансиста, спросил я.
– Полтора года тому назад я по вашей, между прочим, просьбе подписал акт. Хотя
недостача солярки составляла тогда двести тридцать тонн. Не у кого было принимать дела.
Впрочем, всё понятно, - ответил я на молчаливое сопение Главбуха.
- Каждый за себя!..
В отделе кадров рыбокомбината мне предлагали работу в другом населённом пункте, но я
отказался. В конце концов, вычтя из моей зарплаты стоимость пятидесяти тонн солярки, подъёмные, выданные по приезду, и стоимость проезда из Ленинграда на Сахалин, - три
года-то я не доработал, как-никак! - выдали на руки трудовую книжку и что-то около
пятидесяти рублей, на которые невозможно даже было купить билет до дома.
«Ничего, ничего, ничего!..», - напевал я весело, садясь в автобус.
Потёртый на сгибах и пожелтевший листок с адресом любимой я аккуратно спрятал за
обложку паспорта.
Глава 12
В Семиречье меня занесло совершенно случайно, будто порывом осеннего ветра сухой,
оторвавшийся от ветки листок.
