А. Андреев - Москва в очерках 40-х годов XIX века
Люди, кучера, лакеи
В Москве, где живут широко, почти в каждом доме бывает потребность в наемных людях. Несмотря что мы живем в такое время, когда почти всякий сжимается в комок, как еж, в столице есть дома, где нанимаются люди единственно для посылок с вопросом: о добром здоровье, о спокойно проведенной ночи, о том, поедете ли вы в театр или на Кузнецкий мост и какое намерены одеть сегодня платье. Страсть посылать существует между прекрасным полом до такой степени, что красавица, проснувшись и не получив подобных посланий от своих приятельниц, часто бывает скучна; по этой-то причине в Москве при множестве крепостных людей порядочный семьянин почти всегда имеет надобность в наемных людях и по этому-то случаю толпы людей с прокормежными видами наполняют столицу. Нельзя не догадаться, как бывает испорчена нравственность этих людей, частью от праздной и ленивой жизни их при месте, а преимущественно при приискании его, когда какой-нибудь отосланный от своего барина человек, получа паспорт, слоняясь, ищет себе место. В это время харчевни и кабаки ему – денное убежище, ночью же бренное тело его отдыхает в темных подвалах, где эти люди получают ночлег за ничтожную плату у проживающих там разных мелочных промышленников. Страсть посещать разные грязные убежища Бахуса до того укореняется в них, что какая- нибудь московская красавица, посылая un billet doeux к своей кузине, никак не воображает, что письмецо из ее миленьких ручеек побывает в кабаке прежде, чем дойдет до роскошного будуара, и часто сальное пятно грубой закуски безобразит изящность милого послания. Когда вы станете нанимать в услужение человека, и если на вопрос, пьешь ли ты вино, будущий вассал ваш, охорашиваясь, ответит: «пить пьем, а пьяного не увидите», – бегите от него, как от чумного, потому что вы его действительно не увидите; он будет пить в кабаке, а протрезвляться в полиции. Если будете наблюдать за образом мыслей и поведением людей, находящихся в услужении в разных домах, то увидите резкие противоположности в лакее московского магната с лакеем какого-нибудь мелкого помещика, страшную разницу между кучером сенатора и кучером протоколиста. Люди, соображаясь со званием и преимуществом господ своих, играют между собою также свои роли; лакей магната едва удостаивает наклоном головы лакея мелкого чиновника, а кучер секретаря с особенным уважением смотрит на кучера сенатора и часто гордится, если удостоится его почетного знакомства. Лакеи стараются подражать привычкам своих господ, например, они, встречаясь между собою, также жмут друг другу руки и спрашивают о здоровье; получая ответ: слава Богу, – они обыкновенно говорят, что, слава Богу – лучше всего. Это равняется нашим форменным приветствиям, делаемым на французском языке; на вопрос же, где вы вчера были-с? люди отвечают: в сенате, в клубе, в театре, в собрании и т.п.; смотря по тому, где было угодно побывать вашей особе и где поэтому вздумалось вам оставить в передней ваше средство.
Войдя в переднюю незнакомого вам богатого человека или вельможи, вы всегда можете смекнуть, приветлив или горд хозяин. Когда хозяин приветлив, добр и справедливый человек по службе, то, если вы и не носите на себе отпечатка богатства и чинов, люди встанут при вашем появлении и вежливо скажут, когда вы можете видеть их барина. Если же, войдя в переднюю, увидите, что один из людей храпит на ларе, другие двое играют преспокойно в шашки, не обращая на вас внимания, а четвертый лежит на спине, задравши кверху ноги, нисколько не думая снять с вас шинели, говорите смело, что хозяин этой передней дерет часто голову перед теми, кто его ниже, и сгибается в три погибели перед тем, кто его повыше; что бедняка он не обласкает, и если вы ищете покровительства, то прием его, при раздражительности ваших нервов, будет иногда вам очень горек. Если войдете просителем в переднюю небольшого должностного человека и увидете, что слуга вас принял вежливо, пошел обыкновенным образом доложить барину, можете надеяться, что чиновник этот выслушает ваше правое дело и сделает, что должно, по закону. Если же в этой передней встретит вас человек неопрятно-пасмурный, хладнокровно дующий в самоварную трубу, в то время когда вы с ним говорите, или такой чересчур вежливый, что побежит, сломя голову, извещать о вас барина, а провожая, станет просить на чай за то, что доложил, знайте, что этот чиновник, хоть и предобрый и прелюбезный, но уже иногда чересчур любит благодарность.
Проходя мимо какого-нибудь барского дома в Москве, по людям вы всегда узнаете, когда барин уехал в гости или ненадолго в деревню; тогда обыкновенно у крыльца праздный человек бренчит на гитаре или балалайке, горничная девушка в черном переднике с кармашками и сеточкою на голове грызет орешки и смеется над комплиментами другого лакея-меломана, который, делая ей глазки, поет с присвистом под музыку своего товарища какую-то смешную и не совсем скромную песню. Вечером мальчики, одетые казачками, возятся у ворот, таская друг друга за волосы; на дворе большие лакеи и кучер в поддевке стоят кучкою и скалят зубы или играют в орлянку; поваренки ездят верхом друг на друге, девушки, одетые с большим старанием, резвятся в горелки, пищат и хохочут, как обыкновенно хохочут горничные, не от чего-либо смешного, а от радости, что господа уехали.
В каждом сословии есть непременно свой любимый предмет для разговора: приказный толкует о делах даже и тогда, когда ему в глаза лезут мальчики; армейский капитан строит комплименты барышне, а сам так и норовит сказать что-нибудь о своем полковнике; отъявленный франт умеет всякий разговор окончить суждением о каком-нибудь модном фраке или плаще; игрок, довольно молчаливый в обществе, всегда красноречив, когда говорит об игре; праздный волокита ни о чем больше не бредит, как о своих часто сомнительных победах; помещик толкует об урожае; мнимый аристократ – о политике, брюзгливая старуха всегда сплетничает, запоздалая невеста всех злословит, доктор с женою толкует о практике; мелкий писатель порет дичь (нелепость, вздор, чепуху) о литературе, стараясь обратить разговор на свое пустое сочинение; дамы и девушки всех возможных кругов, смотря по обстоятельствам, говорят о политике и о науке, о театре и о бале, о музыке и о погоде, о башмаках и о мужчинах, нередко об их носах и даже панталонах – словом, в обществе бывает редкость, когда столкнутся несколько человек и примут общее, нелицемерное участие в разговоре, потому что каждого и каждую занимают совершенно разные предметы; но общество господских людей лишено этого неудобства: у них у всех один общий, любимый разговор о своих господах.
Когда люди между собою знакомятся, то они не тратят время по-пустому в беседах о погоде, напротив, спешат узнать друг от друга, хороши или худы у них господа. По разумению московского лакея, барин его бывает добрым господином, когда он, видя усердную службу, любит своего слугу, награждает за верность и не преследует за какую-нибудь маленькую вину, как существо, которое будто не должно иметь никаких слабостей; когда он его колотит по скулам за всякую безделицу от того только, что возвратился сердитым из клуба, где продулся в пух, или поссорился с актрисою, у которой неожиданно застал незнакомых ему гостей. Горничная любит своего барина, когда он не таскает ее за косы, не ломает ей гребенок и не бьет понапрасну за то только, что девушка красивее своей госпожи и барин иногда за нею шибко приволакивает. Она обыкновенно называет барыню ангелом, когда удачно справляет ее маленькие комиссии и имеет общие с нею секреты от барина. Человек говорит худо о своем господине, когда помещик не понимает верной службы, и что бы слуга ни сделал доброго, он все смотрит на него как на Хамово семя, когда барин плохо кормит лакея и только что не говорит: ты хоть воруй кур у соседа, а не смей просить у меня харчей и обуви. Слуга особенно ругает такого барина, который под веселый час шутит слишком фимильярно с человеком, а потом вдруг задаст ему такую таску без всякой причины; иногда же человек не любит барина за то, что он ему не позволяет воровать, наряжаться в господское платье, ходить в кабак и в распивочную лавку, где часто собирается очень приятное общество для московского слуги.
Горничная обыкновенно называет свою барыню ехидною, когда та придирается к ней за всякие пустяки, не пускает гулять в праздники, злится, что у девушки хорошенькая талия, слишком полная грудь, и запрещает носить такую прическу, которая нравится горничной, когда злая барыня из одного каприза не выдает ее замуж за лакея-меломана и когда коварная помещица, разлучая нежно любящие сердца, между тем беспрестанно подсматривает за ними и чуть заметит какие-нибудь шуры-муры, то как раз меломана упечет в солдаты, а девушку острижет и отдаст замуж за деревенского мужика. Чем лакей образованнее, тем сильнее ненавидит ливрею, объявляющую всем и каждому, что он не что иное, как человек. Он обыкновенно старается занять такую должность, которая бы давала возможность ходить без галунов; нередко лакей чуть не плачет, когда по фантазии московского щеголя ему приходится носить какие-нибудь малиновые панталоны с золотою лампасою; в это время он обыкновенно подвергается насмешкам горничных и задорных мальчиков, которые его при всяком удобном случае называют холуем.
