Unknown - Unknown
– У нас к еде заказ выпивки обязателен, – предупредил служитель. – Что прикажешь подать, госпожа?
Северга не стала мудрствовать и попросила хлебную воду: уж она-то подавалась всегда и везде. Напиток принесли в небольшом хрустальном кувшинчике. Цвет Северге понравился: золотисто-янтарный, тёплый. На вкус – тоже ничего; не высший сорт, конечно, но и не гадкая дешёвка.
– Мы наших уважаемых гостей абы чем не поим, – похвалился служитель. – Хоть городок у нас и невелик, но стараемся держать доброе имя заведения на должном уровне.
– Вывеска вот только подкачала, – хмыкнула Северга.
– А что? – пожал плечами служитель. – По-моему, весёленькая.
– Ну, если вы поставили цель рассмешить посетителя, то вам это, пожалуй, удалось неплохо. – И Северга выпила первую чарку.
На закуску принесли бочковые грибы, но Северга их не любила и попросила лучше отварных земняков с маслом и слабосолёной рыбой. Клубни оказались сладковаты – не иначе, подмороженные, но под хлебную воду сошло и так. Когда по телу заструился приятный, тёплый хмелёк, боль в спине притупилась весьма существенно, и это натолкнуло Севергу на мысль прикупить живительной водицы в дорогу: сидеть ей предстояло очень долго – поясница просто отвалится и ноги занемеют.
– Братец, а вы напитки на вынос продаёте? – полюбопытствовала она.
– А как же! – поклонился тот. – Сколько угодно, сударыня. Но только в ваш собственный сосуд.
Ей нацедили полную флягу объёмом в три таких же кувшинчика, какой стоял на столе. Северга его уже почти прикончила, но второй заказывать не стала. Напиваться в стельку она не собиралась, хотела лишь притупить боль в спине и в сердце. Последняя, увы, от хмеля только усугублялась.
Навья вернулась в комнату ожидания. Повозка ещё не прибыла, и мучительное для спины сидение продолжилось. Если б не лёгкое обезболивание хлебной водичкой, которая плескалась в Северге и грела её изнутри, ей бы пришлось весьма туго. Время от времени навья разминалась, прохаживаясь хромой, прыгающей походкой от окна к окну. Боль отдавала то в одну ногу, то в другую, распространяясь по задней стороне бёдер к коленям и ниже, к ступням; похоже, началось то самое воспаление, о котором предупреждала Бенеда. Садясь и откидываясь затылком на холодную стену, Северга думала: «Темань, девочка, зачем? Нет, я не умру сразу же следом за тобой, у меня иная судьба, но тебе удалось подкосить меня. Этот удар ещё побольнее того: ты совершенствуешься в этом... Впрочем, быть может, я и заслужила всю эту боль. Тебе я причинила её не меньше».
При извозных отделениях принимали и переписку, и Северга, пользуясь возможностью, составила послание-заявление своему непосредственному начальнику, пятисотенному Вертверду. Она просила о внеочередном отпуске – начиная со дня своего ранения и с открытой конечной датой, но в целом – не более сорока пяти дней. Восемнадцать из них уже истекло. Северга надеялась, что так её хотя бы не сочтут самовольно отлучившейся; Вертверд был несколько вспыльчивым, но разумным и ей благоволил, а потому Северга не очень беспокоилась. В письме она обтекаемо упоминала чрезвычайные и уважительные семейные обстоятельства, из-за которых ей и приходилось отлучаться, а также выражала надежду на то, что г-н пятисотенный войдёт в её положение.
Северге доложили, что повозка её ждёт. С ворчанием: «Наконец-то! В этой дыре умереть можно», – навья поплелась во двор, где её ждал крытый кузов и четверо дюжих носильщиков. Ребятушки эти были раза в два больше Северги; мускулистые, огромные, с блестящими бритыми черепами, гружёный седоками и скарбом кузов они поднимали, как лёгкую коробчонку. На эту работу брали только самых сильных и выносливых мужчин. На случай нападения разбойников они были вооружены; впрочем, Дамрад довольно успешно боролась с преступностью в своих землях с помощью многочисленной сыскной службы, и разбойничьих шаек на дорогах орудовало мало. Смертную казнь Владычица применяла широко, считая, что содержать заключённых в тюрьмах годами слишком затратно, да и страх перед высшей мерой поубавит прыти у наглецов. И это, в целом, работало. Трупы повешенных грабителей болтались вдоль дорог, пока полностью не истлевали – в назидание остальным.
– Красавцы, – присвистнула навья, окинув взглядом дюжих носильщиков.
– Других не держим, – усмехнулся главный смотритель отделения. – Распишись, госпожа, в бумаге, что заказ исполнен.
Северга поставила закорючку и вскочила на сиденье. Имущества у неё с собой было немного – один вещмешок. В дороге она время от времени прикладывалась к фляге, и боль отступала, но в теле постоянно плавал умеренный хмель. Северга поддерживала этот уровень опьянения, который не затрагивал ясности разума, только уменьшал чувствительность. Ночами, правда, приходилось иногда выпивать больше: спина начинала ныть сильнее. Носильщики строго придерживались расписания и заходили во все города и сёла по назначенному пути следования, подбирая седоков; в отделениях Извозного Дома можно было привести себя в порядок, поесть или что-либо купить. Северга почистила сапоги и снова наполнила флягу хлебной водой, на сей раз получше качеством, а когда вернулась, в повозке сидели попутчицы – женщины в чёрном. Одна была совсем юной девушкой, с шелковистыми тёмными волосами и глубокими чёрными глазами, тонкими чертами свежего личика и невинным ротиком; сопровождала её госпожа зрелых лет, очевидно – её матушка. Ехали они, по странному совпадению, на похороны какой-то родственницы. Северга невольно залюбовалась красивой девушкой, но наткнулась на суровый взгляд её матери.
– Сударь, так откровенно разглядывать незнакомых людей – неприлично, – заметила госпожа строго и поучительно. – Уважать женщин вас не учили?
– Прости, досточтимая госпожа, – усмехнулась Северга, подчёркивая дружелюбие обращением на «ты». – У меня и в мыслях не было обидеть ни одну из вас. Женщин я уважаю, потому что и сам... то есть, сама в некотором роде принадлежу к этому полу.
Чопорное лицо старшей из попутчиц удивлённо вытянулось.
– Кхм... Вот как! Честно говоря, ваш мундир ввёл меня в заблуждение. Прошу прощения за ошибку.
После выяснения настоящего пола необычной попутчицы девушка посмотрела на неё с некоторым любопытством. Может быть, оттого что за свою юную жизнь ещё не видела женщин на военной службе, а может, что-то в облике Северги её привлекало. Они с матушкой обсуждали вполголоса какие-то свои семейные дела, а у Северги некстати заныла спина, и ей пришлось отхлебнуть из фляжки. Мать царапнула её своим неприветливым взглядом, острым, как птичий коготок.
– Простите, а вы не могли бы воздержаться от этого?
– Чем это тебе мешает, госпожа? – Северга закрутила пробку и убрала флягу.
– Пьяные попутчики – не очень приятное соседство, – последовал ответ.
Северге пришлось собрать в кулак всё своё терпение и навыки светского обхождения, чтобы не рявкнуть этой занудной матушке в лицо. Самым мягким, самым вежливым и извиняющимся голосом она объяснила:
– Прости, госпожа. Я ещё не совсем оправилась после тяжёлого ранения в спину, поэтому вынуждена принимать это немудрящее обезболивающее средство. Путь я держу домой, и тоже, как и вы, по не очень весёлому поводу, к сожалению. Дорога долгая, приходится всё время сидеть, и спина начинает меня сильно беспокоить. Если ты боишься, что я начну буянить и безобразничать, то напрасно. Ничего подобного не будет, не волнуйся.
Старшая попутчица издала горлом «кхм, кхм», а её дочка, проникнувшись к Северге сочувствием, начала:
– Матушка, пусть госпожа...
Она слегка запнулась и всмотрелась в наплечники навьи, пытаясь понять её чин, и Северга подсказала:
– Сотенный, сударыня.
– Благодарю, – улыбнулась девушка и продолжила: – Пусть госпожа сотенный офицер принимает своё обезболивающее. Поверь, нас это совершенно не касается и никоим образом не мешает нам.
Матушка лишь высокомерно изогнула бровь и ничего не ответила, а Северга едва приметно приподняла уголки суровых губ:
– Благодарю, милая госпожа. Ты очень добра.
– Меня зовут Рамут, – блеснула девушка в улыбке белыми зубками.
Один звук этого имени, ворвавшись в унылое, тесное пространство повозки, сделал его теплее и подхватил Севергу мягкой улыбчивой волной.
– Надо же, – проговорила навья. – Какое совпадение. Одну... хм, очень дорогую мне особу зовут точно так же. Ты позволишь?
Северга протянула девушке руку, и та дружелюбно вложила в неё свою. Навья приложилась губами к гладкому чёрному шёлку перчатки, сквозь который чувствовалось щемяще-нежное тепло. А про себя она думала: «Рамут... Ты и здесь меня поддерживаешь, спасительница моя светлая». Ей казалось, будто это её дочь каким-то своим непостижимым волшебством послала ей в попутчицы эту милую барышню, доброта которой согревала сердце. Навья мысленно улыбалась этому нежданному и приятному привету издалека, но на её жёстких губах, как обычно, ничего не отражалось.
