Александр Афанасьев - Русские заветные сказки
— Где ты, сорока, была?
— Да на колу сидела.
— Да что ж ты оттуда улетела?
— Да напакостила.
— А, напакостила! Черт же те в шею, так ты и здесь напакостишь.
Был я добрый молодец, пошел к синю морю дубище-коренище рубить. Как отрубил я коренец, он ударил меня посередь яец, так вот и теперь у меня рубец. Пошел я оттедова по под[121] синим морем и зашел в кузницу: «Кузнецы, кузнецы, скуйте мне топор, крепок и востер». Взял топор и иду по пад рекою, а там прачка: я етую прачку кляпом в срачку, она в воду, я на колоду, высек из п…ды лобок и уехал на тот бок.
Стоит поп на льду, подпер х…ем бороду. Е…ена мать — дочку е…ут на лубочку[122]; лубочек вот гнется, черна п….да трется — потирается, разъе….ается. Трах, трах, трах! Е…ет старуху монах на осиновых дровах — три полена в головах.
В п…де черви завелись, немножечко проточили — три карсты проскочили. Гарнизонный капитан в п…де роту обучал. Сам на секеле[123] стоял, да и саблею махал, нигде края не достал-
Из монастыря боголюбова идут старцы станицами; впереди идет сам игумен, ничего он не гунит[124]. «Состроим же, братия, келью под елью, проторим дорожку из деревни, чтоб молодые бабы ходили, печеные яйца носили, нас, молодцов, кормили».
Задумал наш дядюшка жениться на сивой кобыле. Стали мы своего дядюшку женити в четыре свахи дубовыя, пята[125] сваха вязовая. С той радости наш дядюшка усрался, кругом говном об клался, домой пришел — не сказался.
Худо — не худо
Жернова по воде плавают, на них собака сидит, голову согнувши, хвост в жопу воткнувши, повизгивает, лапу полизывает.
— Ты ехал мимо архиерейского дома?
— Ехал: там кони поседланы, седоки посажены, в трубы играют, черт знает — кого е…ена мать величают! Говорят, архиерея на соловой кобыле венчают.
— А ростовского медведя видел? — Видел.
— Каков? — Серый!
— Какой, е…ена мать, медведь? Пошел к х…ю, не бредь! — Это волк.
— Х…й тебе в лоб! У нас волк по лесу побегивает, ушми подергивает. — Это заяц.
— Кляп ты знаешь! Это трус. — Говна тебе кус!
Первое знакомство жениха с невестой
У одного старика был сын, парень взрослый, у другого дочь — девка на поре. И задумали они оженить их.
— Ну, Иванушка, — говорит отец, — я хочу женить тебя на соседской дочери, сойдись-ка с нею да поговори ладнее да поласковее!
— Ну, Машутка, — говорит другой старик, — я хочу отдать тебя за соседнего сына, сойдись-ка с ним да ладнее познакомься!
Вот они сошлись на улице, поздоровались.
— Мне отец велел с тобой, Иванушка, ладнее познакомиться, — говорит девка.
— И мне то ж наказывал мой батька, — говорит парень.
— Как же быть-то? Ты где, Иванушка, спишь? — В сенцах.
— А я в амбарушке; приходи ночью ко мне, так мы с тобою и поговорим ладнее…
— Ну что ж.
Вот пришел Иванушка ночью и лег с Машуткою. Она и спрашивает:
— Шел ты мимо гумна?
— Шел.
— А что, видел кучу говна?
— Видел.
— Это я насрала.
— Ничего — велика!
— Как же нам с тобою поладить? Надо посмотреть, хорош ли у тебя струмент?
— На, посмотри, — сказал он и развязал гашник[126], — я этим богат!
— Да эдакой-то мне велик! Посмотри, какая у меня маленькая!
— Дай я попробую: придется ли?
И стал пробовать. Х…й у него колом стоит; как махнет ее — ажно из всех сил она закричала:
— Ох, как больно кусается!
— Небось! Ему места мало, так он и сердится.
— Ну вот, я ведь сказала: для него мало!
— Погоди, будет и просторно.
Как пробрал ее всласть, она и говорит:
— Ах, душечка! Да твоим богатством можно денежки доставать!
Покончили и заснули. Проснулась она ночью и ну целовать его в жопу — думает, в лицо, а он как подпустил сытности — девка и говорит:
— Вишь, Ваня, от тебя цынгой пахнет!..
Два брата — жениха
Жил-был мужик; у него было два сына, парни большие. Стал старик со старухою советоваться:
— Какого бы сына оженить нам — Грицька или Лавра?
— Женим старшего, — сказала старуха. И стали они сватать за Лавра и сосватали
ему невесту на самую масленицу в другой деревне. Дождались святой недели, разговелись; вот и собирается Лавр вместе с братом Грицьком ехать к невесте; собрались, запрягли пару лошадей, сели на повозку
— 94 —
Лавр, как жених, за барина, а Грицько за кучера — и поехали в гости. Только выехали за деревню, как Лавру захотелось уже срать; так налупился на разговенах!
— Брат Грицько! — говорит он, — останови лошадей.
— Зачем?
— Посрать хочу.
— Экой ты дурак! Ужели ты станешь на своей земле срать? Потерпи маленько, съедем на чужое поле — там вали хоть во все брюхо!
Нечего делать, понатужился Лавр, терпит — аж в жар его бросает и пот прошибает. Вот и чужое поле.
— Ну, братец, — говорит Лавр, — сделай такую милость, останови лошадей, а то невтерпеж, до смерти хочу срать!
А Грицько в ответ:
— Экой ты глупый! С тобой пропадешь; отчего не сказал, как ехали мы через свое поле: там смело бы сел и срал, покуда хотел. А теперь сам знаешь: как срать на чужой земле! Еще, не ровен час, какой черт увидит да поколотит нас обоих и лошадей отберет. Ты поверни маленько; как приедем к твоему тестю на двор, ты выскочи из повозки и прямо в нужник, и сери себе смело, а я тем временем лошадей выпрягу.
Сидит Лавр на повозке, дуется да крепится. Приехали в деревню и пустились к тестиному двору; у самых ворот встречает своего будущего зятя теща:
— Здравствуй, сынок, голубчик! Уж мы тебя давно ждали!
А жених, не говоря ни слова, выскочил из повозки и прямо
в нужник. Теща думала, что зять стыдится, схватила его за руку и говорит:
— Что, сынок, стыдишься? Господь с тобой, не стыдись, у нас чужих людей никаких нет, прошу покорно в избу.
Втащила его в избу и посадила за стол в переднем углу. Пришло Лавру невмоготу, начал под себя валить и насрал полные штаны, сидит на лавке, боится с места пошевелиться. Теща-то суетится: наставила перед гостями закусок, взяла штоф С вином в руки, налила и подносит первый стакан жениху. Только поднялся жених за стаканом и встал на ноги, как поплыло говно вниз по ляжкам да в голенища — пошла вонь на всю избу.
Что за причина? Почему воняет?
Теща бросается по всем углам, глядит: не ребятишки ли где напакостили? Нет, нигде не видать, подходит к гостям:
— Ах, любезные мои! У нас на дворе-то не совсем чисто; может, кто из вас ногой в говно попал, встаньте-ка, я посмотрю, tie замаран ли у кого сапог.
Осмотрела старуха Грицька — ничего нет, подошла к Лавру:
— Ну-ка, зятек, ты как приехал на двор, так и побежал к нужнику; не вляпался ли ты в говно?
Стала его щупать, и только дотронулась промеж колен, всю руку выпачкала. Заругалась она на жениха:
— Что ты, с ума сошел, что ли? Кой черт тебе сделалось! Ты, верно, не в гости приехал, а насмехаться над нами, подлая твоя душа! Еще не пил, не ел, а за столом обосрался! Ступай же к черту, будь ему зять, а не нам!
Тотчас призвала старуха свою дочку и говорит:
— Ну, дитя мое любезное! Не благословляю тебя выходить за этого дрянного засерю, выходи за его брата — вот тебе жених!
Тут Лавра в сторону, а в передний угол посадили Грицька, начали пить, есть и прохлаждаться до самого вечера. Настигла ночь, пора и спать ложиться. Старуха говорит гостям:
— Ну, ступайте с Богом спать в новой избе, а ты, доченька, снеси туда перину да постели жениху; а этому засере ничего не стели, пущай на голой лавке валяется!
Вот легли они спать: Грицько на перине, а Лавр скорчился на лавке; не спится ему, все думает, как бы отомстить брату его насмешку. Слышит, что Грицько заснул крепко; он встал с лавки, взял стол и тихонько перетащил его к самым дверям, а сам опять улегся на лавке. В самую полночь проснулся Грицько, встал с перины и идет до ветру прямо к дверям; подошел, да как ударится о стол. "Что такое? Где же двери?" — думает он. Воротился назад, давай искать: куда ни сунется — все стены. Куда же двери-то девались? А срать так приспичило ему, хоть умирай! Что делать? Сел у стола и насрал такую кучу, что на лопате не унесешь. Насрал и задумался: "Дело-то неладно, надо говно до утра убрать!" Поглядел кругом и увидел в стене большую щель; как ляпнет — в щель-то не попал, а прямо в стену; говно отвалилось назад да прямо ему в рыло. Утерся Грицько руками, забрал еще пригоршь, бросил в другой раз — опять то же самое. И стены вымазал, и себя самого выпачкал. Надо умыться: стал искать воды; искал-искал и нащупал в печи чугун с красной краской, что яйца к празднику красят; вытащил и стал умывать руки и голову: "Ну, теперь ладно будет!" Лег Грицько спать, и только заснул, брат его взял потихоньку стол и перенес на старое место. Стало совсем рассветать; пришла невеста жениха будить.
