Михаил Каратеев - Русь и Орда
– Вона! – насмешливо произнес Боброк. – Стало быть, это мне только привиделось?
Слово «привиделось» внезапно вдохновило Кабычея, который до этого и сам не знал еще, что станет врать в свое оправдание.
– Не спал я, княже, Богом тебе клянусь, – проникновенным голосом сказал он. – А было мне в тот самый час небесное видение.
– Видение?! Да ты, никак, из разбойников одним скоком во святые угодил?
– Нешто только святым бывают видения, княже милостивый? Господь печется о всех. Может, через тоё самое восхотел Он наставить меня на путь правды и святости! Мало, что ли, святых смолоду бывали разбойниками?
– Вишь, куда ты наметил! Только не поспеешь ты стать святым, ежели так службу несешь!
– Помилосердствуй, княже, не прими греха на душу! Нешто моя в том вина, что на службе Господь послал мне видение?
– Что же такое тебе привиделось?
– Глянул я, княже, ненароком на небо и вот вижу: летит с ордынской стороны облако великое и прямо на Русскую землю! Полыхают с того облака молоньи и громы, спущается оно все ниже, и вот почала выходить из него несметная рать. Но тут, со стороны полуденной, внезапу пришли два витязя юных, в светлых одеждах и с вострыми мечами в руках… Надысь, было то святые Борис и Глеб! И приступили они без страху к татарским воеводам, рекуче: «Кто вам, поганым нехристям, сыроядцам [349] проклятым, дозволил тревожить Святую Русь?» И как почали сечь басурманов своими мечами, индо стон смертный пошел по всей ихней орде! В недолго время посекли всех до единого и само облако то искрошили в шмотья… А после, гляжу, – святой Глеб прямо сюды идет, до мене! И тут я в страхе сомлел и сник, – энто как раз в тот самый миг было, когда ты подошел и вдарил, думая, что я заспал…
– Ну и здоров ты врать! – подивился Боброк.
– Пусть я в землю врасту, ежели солгал тебе, всесветлый князь! Истинно так все было, как я сказал. Надо быть, в этом знамение Божье, что пособят нам посечь татар святые Борис и Глеб!
Боброк пристально поглядел на Кабычея, усмехнулся, малость подумал, потом сказал:
– Ну слушай теперь меня, провидец: в иное время я бы с тебя за такое велел спустить три шкуры. Одну за то, что в дозоре спишь, а другие две, дабы уразумел ты, что меня не столь легко обмануть. Но возблагодари Господа: сегодня нам твое «видение» вельми сгодится. С зарею будет тебе смена, – ходи по полкам и всем пересказывай то, что и мне сказал!
Утром по всему стану только и судачили о том, что некоему святой жизни мужу, Фоме Кабычею, от Бога было в ночи знамение, чтобы русские воины шли в битву с верою и без страха, ибо будут среди них невидимо сражаться святые Борис и Глеб, коим Господь велел посечь орду. Слыша такое, даже робкие укреплялись духом, и только лишь в сотне Кабычея, где он был хорошо известен, люди дивились и не знали, что думать.
– Это наш Фомка-то святой жизни муж? – говорил Васюк Сухоборец, высокий и жилистый воин, судя по щеке, изуродованной шрамом, уже побывавший в битвах. – С эдаким святым повстречаться в лесу не приведи Господь!
– Шалыган как есть! – подтвердил другой воин, Юрка Сапожник. – Чтоб меня ноне убил первый татарин, коли не соврал он про тоё видение! Таким шпыням видениев не бывает!
– Кто знает, братцы! Может, оно и вправду было, – промолвил огромный, похожий на лешего, но миролюбивый Федяй Зернов. – Не токмо попам да боярам Господь чудеса являет. Сподобляются того и простые люди!
– За простых людей кто говорит! Да Фомка-то ведь разбойник!
– Ну и што? Разбойник о бок с самим Христом был распят!
– Эко сказал! Нешто наш Кабычей с того стал лучше? Что хошь говори, а не поверю я, чтобы ему было видение!
– А чего бы он стал врать-то?
– Вона, чего! Тут и дите уразумеет: выпялиться хотит перед людьми, вот и врет!
– Он ловок, Фомка-то! За тую выдумку ему еще, гляди, и перепадет чегось!
В этот миг из-за ближайшего куста появился и сам Фома Кабычей. Он не шел, а шествовал, словно епископ, весь преисполненный сознанием своей значимости. С минуту все молча глядели на него, потом кто-то засмеялся, а Васюк сказал:
– А вот и сам преподобный угодник грядет! Здрав буди, честной отец! Так было тебе, говоришь, видение?
– Вестимо, было, – буркнул Кабычей.
– Ан врешь!
– Ан не вру! Ты поди послухай: все войско о том гутарит!
– Стало быть, всем приспел наврать. Ты что на язык, что на ноги скор. Коли совести нет, энти небылицы плести можно: поди узнай – было оно или не было?
– Знать хочешь, было или не было? – озлился Фома. – Ну, слухай сюды, жеребец меченый: идем со мною до Волынского князя!
– До Волынского князя? А на что он нам дался?
– А на то дался, что в тую самую пору он до мене подошел и конец того видения мы с ним вместях глядели! Вот и выкуси!
– Эвон что? – протянул Васюк. – А может…
– Чего еще может? – сурово оборвал его десятник Гридя Хрулец. – Хватит языком-то трепать! Ежели Волынский князь к тому причастен, стало быть, прими за истину и больше нишкни! Чай, у него голова получше твоей!
Глава 13
Выеде же Челибей из полку татарского хоробруя, велик и страшен, подобен есть древнему Гольяфу. Видев же то чернец Пересвет и напустися на него и рече – «игумен Сергий, помози молитвою своею!» Он же паки устремися противу ему и ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжеся, и спадоша оба с коней на землю и умироша, ни един же от единого не отыиде.
Вологодская летопись
Перед восходом солнца густой туман заволок Куликово поле. Покуда он не рассеялся, битву начинать было нельзя, но к шести часам все уже стояли на своих местах в боевой готовности. Воины в последний раз опробовали седловку коней, половчее приладили оружие и теперь томились ожиданием, ежась от утренней прохлады и изредка перекидываясь словами. Многие, – особенно те, кто еще не бывал в сражениях, – истово и часто крестились, творя про себя молитвы.
В восьмом часу заиграли трубы, и перед войском появился князь Дмитрий. На белом коне, в сверкающих золотом доспехах и в накинутой на плечи красной епанче, он объезжал полки, коротко напутствуя их на подвиг. Все воеводы стояли уже на своих местах, и только окольничий Иван Кутузов вез за великим князем развернутый черный стяг с золототканым Спасом.
– Братья, – говорил Дмитрий, – бейтесь крепко с татарами, ибо за веру отцов стоите и за Святую Русь! Ныне день Пресвятой Богородицы [350] , на помощь Ее и на доблесть вашу возлагаю все мои упования! Коли днесь победим, – конец поганому игу навеки, а вам вечная слава! Бейтесь же, не щадя живота, и смерти не бойтесь, ибо если оплошаем и пустим татар на Русь, жизнь наша будет хуже смерти!
Закончив объезд, Дмитрий подъехал к группе воевод, стоявших впереди Большого полка.
– Редеет мгла, – сказал он, – скоро с Божьей помощью и начнем. Время уже и мне изготовиться к сече.
– Али ты не готов, княже? – с удивлением спросил боярин Бренко, оглядывая доспехи и оружие Дмитрия. – Кажись, у тебя все на месте и в справности.
– Слово мое было еще в Коломне: буду биться сегодня как простой воин. Пойду наперед, а ты за меня станешь в Большом полку.
– Одумайся, Дмитрей Иванович! Такое великому князю не подобает. Должен ты стоять под стягом на высоком месте и блюсти сражение, дабы всякий воин, видя, что жив ты, укреплялся духом и лучше бился. Бойцов у нас не счесть, а государь ты один!
– Дабы все государя видели на своем месте, наденешь мой доспех и епанчу, и стяг мой при тебе будет. Сменяемся и конями. А я, как положил себе перед Господом и перед моим народом, так и сделаю. – С этими словами Дмитрий сбросил свой алый плащ и начал отстегивать ремни золоченых оплечий и нагрудного зерцала.
– Княже! Не делай того, молю тебя! – воскликнул Бренко.
– Коли себя не жалеешь, нас пожалей, – сказал Микула Вельяминов. – Ну, как убьют тебя, что с Русью станется? Вотчич твой Василей отрок еще, не удержать ему бремя власти в столь трудную пору.
– На вас уповаю, братья. Как мне с юных дней были вы твердой опорою, так и его не оставите своею помощью. А я не могу инако: ужели хотите, чтобы, всех вперед призывая, сам я позади схоронился? Не токмо словом, но и делом хочу послужить Руси впереди других и дать пример слабым [351] . На, надевай, – добавил он, протягивая Бренку свой шлем-ерихонку, – нету нам времени для разговоров!
Бренко, еле сдерживая слезы, надел доспехи и епанчу великого князя и сел на его коня. Дмитрий, оставшись в простой кольчуге и надев на голову стальной шишак, поданный ему кем-то из воевод, мало чем отличался теперь от рядового воина.
– Ну, Миша, давай простимся, всяко может случиться, – сказал он Бренку. – С детских лет был ты мне набольшим другом, будь таковым и сыну, ежели что.
– В том не сумневайся, Дмитрей Иванович! Только ужели мыслишь ты, что, на твое место став, я сегодня меча не выну? Что хошь после со мною делай, но как бы ни обернулось, – назад я отсюда шагу не подамся, как и сам бы ты не подался!
– Стой крепко, но на рожон не лезь. Сам даве сказал, что войско должно государя под стягом видеть. Ну, храни тебя Христос! – и, трижды поцеловав Бренка, Дмитрий вскочил на его коня и поскакал вперед.
