Анатолий Солодов - Красные тюльпаны
Оглянувшись, видя, что за ним никто не гонится, он пошел тише, но то и дело с опаской косился на окна домов. Сердце сильно колотилось в груди.
«Вроде пронесло», — думал Сережка. Но тревожась, что тот немец, которого он видел в окне, выбежит на улицу и станет его разыскивать, не долго думая, свернул в проулок, спрятался за поленницей дров. А когда отдышался и понял, что опасность миновала, вернулся на улицу, перебежал на другую сторону.
Он подошел к низенькому заборчику и заглянул во двор.
Возле крыльца худенькая девочка, лет двенадцати, в платке и телогрейке, колола дрова. Работа эта, видно, была не по силам ей — березовое полено никак не раскалывалось.
Сережка недолго наблюдал за ее неуклюжими взмахами топором — ему вдруг захотелось помочь девочке, и он на миг забыл о своем деле, открыл калитку и шагнул во двор. Подойдя к девочке, он деловито сказал:
— Ты поперек сучка-то не коли. Вдоль надо. Оно скорей и расколется.
Девочка выпрямилась, поправила сбившийся платок на голове, недружелюбно смерила Сережку взглядом:
— Да оно никак не поддается.
— Дай я попробую.
Девочка протянула Сережке топор.
Он снял с плеча сумку, положил ее в сторонку на снег, поплевал на ладони, крепко обхватил топорище и, крякнув, с силой ударил по полену вдоль сучка. Полено треснуло.
После третьего удара чурбак разлетелся на две половинки. Расколов их на мелкие полешки, Сережка справился со вторым, третьим чурбаками.
— Хватит теперь? — спросил Сережка.
— Очень даже хватит. Спасибушко. А то я совсем замаялась.
— Не стоит благодарности. Дело привычное.
— А ты чей будешь? — поинтересовалась девочка.
— Ничей, — не задумываясь, ответил Сережка.
— Как это — ничей? — удивленно взглянула девочка на него.
— Да так вот, ничей, и все тут. Сирота, — буркнул Сережка, закидывая сумку через плечо.
— А откуда идешь? — спросила девочка и стала собирать дрова.
— Издалека. Немцы деревню сожгли. Один я остался теперь. Вот и иду к тетке в Нелидово, — пояснил Сережка.
Он взглянул за ворота и в конце улицы увидел немца, который быстро шел в его сторону.
Сережка кинулся в сени, девочка с охапкой дров поспешила за ним. И когда она вбежала на крыльцо, Сережка шепнул: «Молчи», закрыл за ней дверь и задвинул засов. Войдя в избу, девочка кинула дрова около печки, подбежала к окну. Мимо прошел немец.
Сережка из-за плеча девочки тоже наблюдал за ним, и ему даже показалось, что это тот самый фашист, которого увидел в доме на краю деревни.
— Он что, тебя ищет, что ли? — спросила девочка.
— Кто его знает.
— Чего же ты испугался его?
— Я давеча в один дом постучался. А немец увидел меня и к себе звать стал. Ну я и убежал.
— Нюра, отойди от окна, — окликнул девочку тихий женский голос.
Сережка оглянулся и увидел лежавшую на койке женщину, укрытую под самый подбородок пестрым лоскутным одеялом.
— Кто это? — спросил он шепотом девочку.
— Мамка моя. Болеет она. Доктора у нас в деревне нет, лечить некому, к немецкому лекарю не пойдешь.
— Давно у вас немцы стоят? — будто невзначай, спросил Сережка.
— Да уже пять дней как налетели. Раньше-то только проездом на больших машинах. У тех на рукавах белый цветочек пришит был.
— А сейчас много их у вас?
— Десять машин грузовых. Машины все крытые и размалеванные пестро.
— Это, видать, саперная часть к вам наехала, — с видом знатока сказал Сережка.
— Нет, не саперы, — возразила Нюра. — Дядя Василий сказал, что это каратели. Они все с автоматами и пулеметами. Пушка у них. Люди между собой говорят, что немцы в лес пойдут. Против партизан воевать будут.
— А есть у вас партизаны?
— Кто их знает. Должно быть, есть, раз каратели понаехали, — ответила Нюра и подозрительно поглядела на Сережку. — Тебе это зачем надо?
— Да это мне ни к чему. Я это просто так спросил.
— Так тебе и поверила.
— Правду говорю, к тетке мне надо, вон еще сколько идти. Далеко. А потому скажу тебе по секрету: если бы партизан встретил, то обязательно бы к ним попросился. Может быть, и приняли меня.
— Я бы тоже к партизанам ушла, — вздохнув, сказала Нюра. — Только вот мамку жалко. Ее теперь одну никак нельзя оставлять. Только нас не возьмут партизаны.
— Это почему же?
— Потому как малы еще. Партизаны взрослые все, с бородами.
— Тоже мне, придумала, — рассмеялся Сережка. — Да если хочешь знать… — Он хотел вгорячах еще что-то добавить, но вовремя остановился и только крепко сжал губы, а потом чуть слышно проговорил — Меня бы они приняли.
— С какой стати?
Сережка тихо, но внятно ответил:
— Потому как сирота я. И потом немцы всю нашу деревню спалили. Партизаны бы меня поняли.
— Может, и поняли, — примирительно согласилась Нюра. — Но только не сыскать их.
— Да помолчите вы, — сердито прервала их разговор Нюрина мать. — Не болтайте, о чем не следует…
— Ой, заговорилась я с тобой, — всполошилась Нюра. — Мне еще печку топить надо и еду сготовить.
Девочка нащепала лучины, принялась растапливать печку.
Сережа посмотрел в окно. Улица была пустынна, он собрался было уходить, но передумал и решил повременить.
— Можно, я у вас побуду немного? — спросил он Нюру.
— Сиди. Мне что, жалко, что ли? — ответила девочка. — Вот воды сейчас вскипячу, заварю мятой, и чаю попьем.
— Да ты разденься, мальчик, — посоветовала Нюрина мать. — Как тебя зовут?
— Сережа.
— Иди, Сережа, к печке поближе.
— Спасибо, — поблагодарил Сережка.
Он снял холщовую сумку, скинул пальто, присел на табуретку возле печки, протянул руки к огню.
Когда вода вскипела, Нюра бросила в чугунок пучок сухой мяты, дала настояться. Она поставила на стол миску с вареной свеклой, отрезала три небольших кусочка черного хлеба, затем разлила по чашкам душистый настой.
Нюрина мать приподнялась с подушки, сказала дочери:
— Ты Сережу-то угости. Пусть согреется.
— Сейчас. — Нюра подала матери чашку чая и ломтик хлеба со свеклой, подошла к Сережке и просто сказала — Садись с нами чай пить.
— Спасибо, — замялся Сережка. — Не хочу. Я сыт.
— Пойдем. Спасибо потом говорить будешь. А то мама обидится.
— Нечего стесняться, — сказала женщина. — Садись, грейся.
Сережке было так неловко, что убежал бы, но и совсем отказаться он не мог — некрасиво. Пришлось сесть к столу. Нюра подвинула ему чашку и скромное угощение.
Он неторопливо пил чай, понемногу откусывал кусочки хлеба со свеклой, а сам думал, как бы половчее, незаметно выбраться из деревни.
Поблагодарив Нюру и мать, Сережка отодвинул чашку, встал.
— Ты попей еще, — сказала Нюра. — Жаль, что без сахара. А то бы еще вкуснее было.
— И на том спасибо.
— И тебе тоже, что дров наколол.
— Выходит, не задаром ел, — улыбнулся Сережка.
Он подошел к Нюриной матери, поклонился.
— Вы уж простите меня, может, помешал вам. Пойду я, далеко идти.
— За что прощать-то? — вздохнула женщина. — Ступай, Сережа, счастливо тебе.
Он не спеша оделся, еще раз поблагодарив Нюру и ее мать, вышел из избы..
В другие дома Сережка больше не заходил — все, что ему надо было разведать, он довольно легко узнал из разговора с Нюрой, и сведения эти оказались верными: в том он убедился, когда на выходе из деревни увидел немецкие грузовики, крытые брезентом.
«Значит, правду сказала Нюра, — подумал Сережка. — Молодец. Запомним».
Когда за бугром скрылись последние избы, Сережка прибавил шагу, а потом побежал: ему хотелось поскорее миновать этот густой темный лес и засветло добраться до следующей деревни.
Она открылась сразу же, как только вышел на опушку. Сережка постоял, прислушался: все было тихо. Теперь он уже не робел, как в первый раз, а смело зашел в четыре избы подряд, попросил милостыню. В двух хозяйки подали ему по небольшому черствому кусочку хлеба, а в других отказали, сославшись на то, что самим есть нечего. Поговорить ни с кем из взрослых ему толком не удалось, но зато на горке он увидел мальчишек с санками. От них он узнал, что в деревне несколько дней находились немцы на восьми мотоциклах, вчера все до единого уехали в сторону Соснухи. Машины были с колясками, из чего Сережка сделал вывод, что фашистов было не менее шестнадцати человек. А вооружены, как сказали мальчишки, все автоматами, и, кроме того, они приметили на трех мотоциклах пулеметы.
Тем временем стемнело. Довольный собой, Сережка прошел эту большую деревню до конца и попросился в одной избе на ночлег.
Командир партизанского отряда, направляя в разведку Сережу Корнилова, наметил маршрут так, что он выглядел на карте в виде неровной дуги, одним концом упиравшейся в Вышегоры, потому что от этой деревни до кордона лесника был самый короткий путь.
