Вячеслав Алексеев - Стрелочники истории — 2
К 11 часам вечера залогинцы похоронили убитых, в том числе героических танкистов, заминировали подбитые танки и бронетранспортеры, и тронулись в первый рейд по лесам, мимо Вилейки и Молодечно.
Одну пушку пришлось подорвать — тащить было не на чем, а вторую прицепили к трофейному Ганомагу и батальон прикрытия, а добровольцев набралось на батальон, потащил ее к «партизанской железной дороге».
Немецкое командование опять принялось собирать все силы: выгребать остатки полицаев, собирать войска, находящиеся на отдыхе, гнать маршевые роты, пришлось даже снять с фронта танковый полк. Однако узкая полоса насыпи, окруженная со всех сторон непроходимыми лесами и болотами, позволила отряду прикрытия сдерживать немцев на протяжении десяти дней. Большинство гражданских успели за это время проскочить в Силур. Хотя защитники понесли огромные потери, половина из них была похоронена на пути отступления, много раненых. Оба бронепоезда разбиты авиацией, не доехав до точки назначения каких-то тридцати километров, хотя основную работу они успели сделать — на насыпи остались сгоревшие немецкие танки, искореженные самолеты и трупы людей в шинелях мышиного цвета. Просто для орудий закончились снаряды.
Торжок, октябрь 1237 года (зазимник 6746 год)
Во дворе перед теремом Афанасьева перехватил тиун Борислав, снял шапку, поклонился и спросил:
— Княже, когда в полюдье поедем? Вересень заканчивается, давно пора.
— Куда ехать? Зачем? — удивился подполковник.
— По княжеству, по деревням вашим — в полюдье. Урожай убрали, нужно налоги собрать да по хозяйски глянуть: везде ли порядок, сколько зерна и репы собрали, как озимые посеяли, сколько скотины и птицы вес нагуляло, сколько сена заготовили, нет ли людей приблудных, не слышно ли о татях лесных, волках али иных бедах. Старостам наказ дать, себя показать. Коли смерды господина долго не видят, мысли у них дурные появиться могут. Что руки над ними нет, что ослаб князь, что на защиту его надежды нет более, а волю его можно не исполнять. Опять же споры рассудить, что за лето накопились, с мужиками уговориться, коли не так что идет.
— А бояре, разве, не все на двор свезли? Я ж видел, как ты у Якима Влунковича, Глеба Борисовича и других подводы принимал и ругался за недоимки.
— Не, бояре свой налог свезли, а вам, княже, нужно ехать по своим деревням и весям.
— Ишь ты… И много таких свободных земель?
— Хватает. Поедем, сами посмотрите.
— Понятно. Нужно будет этой весной на свободные земли своих взводных и ротных посадить, пусть за урожай у них голова болит.
— Боярами поставите?
— Ха-ха-ха! Бояре! Лейтенант Семецкий, хочешь боярином стать?
— Никак нет, товарищ подполковник.
— А что так? Будешь боярином, наденешь шубу с длинными рукавами, отрастишь живот, отпустишь бороду до колен и вообще.
— Арсений Николаевич, я полагаю, став боярином мне нужно будет служить как прежде, да еще в дополнение с крестьян долги выбивать. А оно мне надо?
Афанасьев усмехнулся.
— Соображаешь. Ладно, все равно собирайся. Второй месяц тут княжим, а все управление с чужих слов. Завтра с утра в полюдье поедем — своими глазами княжество посмотрим, себя покажем. Борислав, рассказывай — куда, в какие сроки, сколько с собой людей брать.
— Думаю, подвод десять нужно, остальное на месте у мужиков возьмем. Воинов — десяток, да возчиков, еды с собой на неделю, потом будем есть со сбора, что смерды дадут.
— То есть, уехать на месяц? А может на машинах? Шишига или тот же Ганомаг до любой окраины за день и туда, и обратно проскочит с грузом в пятеро, а на подводах действительно, неделю только в одну сторону тащиться.
Кортеж из пяти вездеходов — двух шишиг, двух ЗИЛ-131 и Ганомага с двумя отделениями бойцов ползли только по дорогам и весям от села к селу. Крупных сел под рукой Афанасьева оказалось свыше полусотни, не считая деревень, деревушек, выселок, хуторов, лесных отшельников-бортников и избушек промысловиков: Лозовошь, Кусково, Попутново, Свищево, Савинские и Васильевские горки, Ивановское, Леушино, Махотино, Каменки, Медное, Шошино, Троицкое. Если считать «чистую» дорогу — то, чтобы объехать все, понадобилось бы отмахать под тысячу километров, ибо до порубежья княжества в любую сторону от Торжка — километров по 70–100. Однако, уложились за две недели, с учетом, что чаще всего ночевать возвращались в Торжок. В каждой крупной деревне князь застревал на несколько часов, вникая в вопросы и жалобы, в крупных селах — и вовсе на целый день, оставаясь здесь же на ночь. Все хозяйственные дела вел тиун, Афанасьев постоянно прислушивался к разговорам Борислава со старостами и крестьянами, потихоньку вникая в хитрости здешнего управления. Крестьяне, коих в учебнике по истории называли бедными, забитыми и закабаленными, на деле были свободны — приходили в княжество, выбирали понравившуюся деревню, заключали со старостой договор земельной аренды. То есть, староста выделял свободный надел и обговаривал цену, а дальше все сам — засеял что хотел, по осени отдал оговоренный оброк — и можешь катиться куда угодно. Но помимо свободных были должники, закупные и обельные холопы. В холопы попасть очень просто — лошадь пала, заморозки или засуха урожай прибила, болезнь подкосила работника или еще какая неприятность — оброк не выплатил и все, попал смерд в кабалу. На следующий год нужно отдать текущий оброк и прошлогодние недоимки. Тем не менее, каждый родившийся, изначально считался свободным. То есть, будь его отец с матерью хоть десять раз в безнадежной кабале — но дети их могли спокойно уезжать на отхожий промысел, учиться ремеслу в любом городе, просто поселиться в другом поместье или вовсе на черных землях, то есть ничьих — в глухих лесах. Тиун, по ходу дела, пояснял Арсению Николаевичу варианты решений, которые следовало принять в том или ином случае. Получалось, много с крестьянина спросишь — уйдет, мало — сам пойдешь по миру. Крестьяне ж тоже не дураки, чтоб рвать жилы на чужого дядю. Потому все жалобы князь и тиун выслушивали внимательно, снисходили до бед и радостей. По ходу новоявленному князю приходилось постоянно решать — давать кому-то скидку по оброку или нет, добавить кусок пашни из пара или наоборот, запущенный участок вывести из аренды и оброка. Многие лес просят. Тиун советовал давать бесплатно: пусть строятся крестьяне, лишний амбар, лишний овин, или даже новая изба. Глядишь, и жалко бросать, коли мысль появится на новое место перебраться. Лишь одно условие — чтоб без спроса не рубили. Споры крестьянские Афанасьев старался решать по совести, чтобы обид не оставить. Несколько раз от себя добавил проигравшему, в утешение. Правда, тиун не одобрил, сказал, что лучше не деньги давать, а новые права, новые дела и под них — отсрочку по оброкам. Дескать, хочешь — ульи ставь, а оброк на мед можешь три года не возить. Вершу ставь и коптильню, и два года лишь на себя трудись, разживайся, богатей, радуйся. Время пройдет, пасека, коптильня, верша — все останется, будет приносить доход, вот и появится дополнительный оброк.
В пяти селах Афанасьева пригласили стать крестным отцом новорожденных. В первом случае Афанасьев подумал, подумал, да и согласился, в остальных соглашался сразу — почему бы мужиков не уважить?
Каждый староста норовил закатить пир для нового князя, и хотя изысками столы не блистали, и сам не брезговал и бойцам приказал не кривиться на скудость угощений. По совету тиуна, Афанасьев набрал всякой мелочи — пуговицы, иголки, нитки, атласные ленты, ими он одаривал справных многодетных крестьян, давно и прочно обосновавшихся в княжестве. Парням, что в возраст входили, предлагал свое хозяйство завести, под это дело подъемные обещал в виде коня, плуга, другой крестьянской утвари, и отсрочку по оброкам, пока юнец на ноги встанет. По словам Борислава, подъемные — это главные оковы для смерда. Пока не расплатится по долгу — уехать не может. А когда все отдаст, да еще оброк заплатит — уже и дом отстроен, и двор со скотиной, и пашня поднята, и жена, дети — куда уж тут ехать?
Попутно Афанасьев расспрашивал местных, кого из подростков не тянет к земле вовсе — их родителей начинал уговаривать отпустить к себе в учебу на промзону. Дескать, будет у них жизнь вольная, красивая, нетрудная — отработал восемь часов и гуляй гоголем в атласной рубахе. Жилье — бесплатное, сначала в интернат при школе, потом в общежитие. А женится — своя отдельная квартира в многоквартирном доме. Как только ремесло освоит, да мастером станет, вовсе серебро к нему рекой потечет. И каждый год во время отпуска будет навещать своих родителей, привозя из города много разных подарков. Некоторых уговорил, правда, смерды по своему истолковали разговоры и норовили взять с тиуна плату, вроде как сына или дочь в холопы продают.
