Нина Анненкова-Бернар - Бабушкина внучка
«Ответа нет, ответа нет!» — доносился из залы несколько носового звука, но приятный тенор Лигуса.
— Ни тут, ни там — ответа нет! — и Нельман захохотал, страшно довольный своей остротой.
— Моя судьба вся в этих словах: «ответа нет!» — проговорил Лигус, окончив романс, — но вы… вы не поймете, все равно.
— Прелестно! — крикнула из гостиной Марья Львовна, и как бы в подтверждение ее слов раздалось несколько ленивых аплодисментов.
— Вы меня считаете глупой? — задорно спросила Ненси.
— Я? Вас?
— Ну да!.. вы говорите… я не могу понять… Я молода, но я все понимаю.
— Нет, вы меня не можете понять.
— Ах, вы такой глубокомысленный?!
— Нет, не хотите.
— А вот вы молодой, а точно старик — такой чувствительный, такой сентиментальный!..
Ненси захлопнула крышку рояля и пошла, посмеиваясь, в гостиную, впереди уныло за нею шагавшего Лигуса.
В гостиной появилось новое лицо — жена директора местной гимназии — Варвара Степановна Ласточкина, полная, средних лет дама, с мелкими чертами на сером, неинтересном лице. Она знала все городские новости; ее языка боялись, как огня, и она поэтому пользовалась большим влиянием в городе.
— Я окончательно могу сообщить, из самых достоверных источников, что Войновский к балу приехать не может, — тараторила она, обмахиваясь веером, с которым никогда не разставалась, — комиссия, где он заседает, продлится еще два месяца, мне это достоверно известно.
— Однако, как это странно! — мягко заметил Нельман. — Он пишет мне, что будет непременно.
— Не будет, не будет, не будет! Мне это достоверно известно. Мне это сказала вчера m-me Ранкевич. Он обещал ей привезти модный газ из Петербурга, и m-me Ранкевич страшно расстроена — приходится ей шить совершенно в другом роде платье.
— Мне кажется, сведения m-me Ранкевич могут быть не особенно основательны: комиссия заканчивает свои действия через неделю, — внушительно произнес прокурор.
— Ах, Платон Иванович, как вы любите спорить! — вспыхнула Ласточкина. — Я говорю вам, что я знаю из достоверных источников!
Прокурор, пожав плечами, подошел в Ненси.
— Вы сегодня необыкновенно интересны! — проговорил он мрачно и повел своими рыжими усами.
— Merci! — ответила Ненси небрежно.
— Бал без него немыслим! — горячился Эспер Михайлович. — Без него тоска и мертвечина!
— Что он — красив, умен? — спросила Марья Львовна.
— C'est une beauté![133]- воскликнул Эспер Михайлович. — Я в него влюблен, положительно влюблен, как женщина!.. Великолепный рост, глаза засыпающего льва… потом умен… ума палата!
— Не нахожу! — возразила Ласточкина, презрительно пожимая плечами.
— Уж извините — умен! Поставил город образцово, по-барски. Все эти купчины наши злятся, а ничего сделать не могут. Он барин настоящий, родовой, и города теперь узнать нельзя.
— Вы вечно спорите, Эспер Михайлович, а я не нахожу, не нахожу, не нахожу!
— Нет, человек он интересный, — проронила точно сквозь зубы Серафима Константиновна.
Ответ Ласточкиной был прерван появлением лакея, объявившего, что чай готов.
XII.
Залы дворянского собрания блещут огнями. Одиннадцать часов вечера.
У небольшого, кокетливо утопающего в зелени пальм киоска Ненси сплошной стеной толпятся фраки и мундиры. В главный буфет, где у чайного стола заседает сама губернаторша, окруженная цветником интересных дам, с очаровательной улыбкой разливающих чай и предлагающих бисквиты, то и дело прибегают лакеи с требованием новых крюшонов.
Ненся, в своем белом, вышитом жемчужными бусами платье, очаровательна. Лицо ее сияет, глаза горят жадным, лихорадочным блеском. Она опьянела от толпы и успеха. Она почти автоматически наливает из большой хрустальной вазы в граненые стаканчики янтарную жидкость крюшона; любезная улыбка не сходит с ее алых губ, а сверкающей бриллиантами ручкой она собирает обильную дань благотворительных бумажек.
— Счастье валит! — шепчет, в упоении, состоящий при ней Эспер Михайлович. — Еще немного, и у нас в кассе — семьсот.
Ненси вздрогнула от удовольствия.
— А, Авенир Игнатьевич!.. Что вы так поздно? — приветствовала она Лигуса, появившегося перед киоском.
Он низко нагнул свою напомаженную голову и, снова подняв ее, прикоснулся губами к протянутой ручке.
— Я был занять, кончал поэму.
— Какие все глупости! Вы тут необходимы.
— Зачем?
— Чтобы быть у кассы. Бедный Эспер Михайлович совсем измучился.
— Ай-ай-ай, charmeuse, какая клевета! Я счастлив, что могу быть вам полезен, — и он чмокнул, поймав на лету ручку Ненси.
— Я постараюсь загладить свою вину, — робко проговорил Лигус.
— А дедушке оставили стаканчик… старому солдату? — шутливо басил Нельман.
Он был чрезвычайно доволен балом и собою; он считал себя красивым мужчиной и испытывал высшее наслаждение, когда облекался в полную парадную форму.
— Сейчас, ваше превосходительство!.. — откликнулся молодой, стройный поручик местного полка — Сильфидов, старавшийся подражать столичным гвардейским собратьям, для чего считал почему-то нужным носить бриллиантовое колечко на мизинце с длинным ногтем и тоненькую браслетку на правой руке.
Он быстро подал Ненси чистый стакан и ловко поднес его, наполненный, Нельману.
— А вы что же это тут? — усмехнулся Нельман, отхлебывая из стакана и потряхивая серебром своих тяжелых эполет. — Сейчас был у m-lle Завзятой… Ведь вы приставлены к цветам… Она в отчаянии: «пропал, говорит, мой помощник; не знаете ли, где поручик?» А он, изволите видеть, здесь!.. Нехорошо, молодой человек, нехорошо! Хе-хе-е!..
— Я только на минуту забежал помочь… — сконфуженно забормотал, весь покрасневший, бедный поручик.
— И застрял… ха-ха-ха-ха!.. Ну ничего! — снисходительно потрепал юношу по плечу Нельман. — Мы сами были молоды, мы сами увлекались… Сколько прикажете? — обратился он к Ненси..
— Чем больше — тем лучше! — отозвался из глубины киоска сидевший у кассы Эспер Михайлович. — У нас такой prix-fixe[134].
Нельман нахмурился и, достав из бумажника десятирублевую бумажку, проговорил угрюмо:
— Со старого солдата и этого достаточно!
И убоясь, должно быть, дальнейшего разорения, с улыбкой приложился к ручке Ненси, отвесил поклон и проворно заковылял от киоска.
— Как у вас идет? — у самого уха Ненси раздался певучий голос m-me Ранкевич.
— Merci, очень хорошо, — ответила Ненси.
— Полковник, надо поддержать, — пропела m-me Ранкевич командиру полка Ерастову, с которым стояла под руку, причем прижалась так к его плечу, что ее пышная правая грудь поднялась еще выше, рискуя перейти за положенные для декольте пределы.
О связи с губернатором этой дебелой красавицы было известно целому городу, да и она сама даже как бы бравировала своей ролью, не стесняясь носила роскошные платья и усыпала себя бриллиантами, несмотря на скромное положение мужа — правителя канцелярии. Муж, высокий, плотный одноглазый хохол, впрочем, был очень доволен, по-видимому, выпавшей на его долю судьбой. Входя в соглашение с подрядчиками, он обделывал грязные делишки и тоже наживал деньгу. В городе эту чету не любили, но терпели по необходимости, и даже сама губернаторша, вечно страдающая экземой на лице, но высоких душевных качеств женщина, прекрасно зная шашни своего невзрачного супруга, приглашала m-me Ранкевич на все свои благотворительные затеи.
— У нас сегодня аллегри идет неважно, — произнесла m-me Ранкевич с грустной гримаской, — мне кажется, эта выдумка неудачна: бал и аллегри несовместимы… Сильфидов! вы придете ко мне испытать счастье, — обратилась она, слащаво улыбаясь, к появившемуся опять возле киоска поручику.
— Сочту долгом! — смущенно пробормотал тот.
Он спустил последние двадцать пять рублей у киоска Ненси, и в кармане его ощущалась абсолютная пустота. Но m-me Ранкевич отнесла его смущение к силе ее неотразимой прелести и, перегнувшись через полковника, подставляя к глазам юноши свои чересчур откровенно раскрытые формы, повторила с тою же пленительной улыбкой:
— Так смотрите — я вас жду!
Оркестр, на хорах, заиграл вальс.
— Могу я вас просить?.. — расшаркнулся перед Ненси Сильфидов.
— Эспер Михайлович!.. Авенир Игнатьевич!.. Я оставляю на вас мое хозяйство, — и с улыбкою, поклонясь m-me Ранкевич, Ненси вышла из киоска.
Под плавный ритм венского вальса тихо скользили, волнообразно двигаясь, танцующие пары.
Грациозно пригнув головку, Ненси смотрела через плечо своего кавалера, и в мерном кружении мелькали перед нею блестящие квадраты паркета и блестки граненых хрустальных подвесок под люстрами, мелькали взмахи белых, голубых, розовых, желтых дамских воздушных платьев и черные фигуры мужчин, и обтянутые желтым трипом белые стулья, и стены с лепными украшениями, и расписанный живописью потолок. Казалось, все и вся участвовало в общем веселье, и ликовало и радовалось вместе с Ненси, утопая в волнах чарующего вальса.
