Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
РАКУШКА
Послала ракушку с Таити —
С приветом от океана.
А он там своим: — Смотрите,
Подарок довольно странный. —
Повертел, повертел и на полку:
– Еще одна безделушка… —
И будет лежать без толку
Моя родная ракушка.
Та самая, что шумела
На ухо, вздоха тише,
Но, если слушать умело, —
Весь океан услышишь.
И запоют, как струны,
Созвучья морского хора:
И «голос рифа» с лагуны,
И ветер, полный простора.
Послушай, в подводных скалах,
Где спит голубая мгла,
Прильнувши к ветке коралла,
Ракушка тихо росла,
И нежно вода ласкала,
Баюкала и качала
Ракушку…
Вдруг — плеск весла!
Смятенье… Вода запестрела,
Испуганных рыбок стрелы…
Тревога…
И хищною тенью зла
Скользнула моя пирога.
И вот — беспощадные руки,
А после — немые муки
Малютки моллюска на суше.
Я грех приняла на душу,
Чтобы ты слушал…
Слушай!
БЕССОННИЦА
Непрочен счастья панцирь тонкий…
Бунтарь, бродяга и бандит —
Весенний ветер, всадник звонкий,
Мне снова сердце бередит.
И ни молитвой, ни слезами,
Ни этой каменной стеной…
А ночи строгими глазами,
Как сторожа, следят за мной.
Вершат обход свой непреложный,
Листвой под окнами шурша,
И замедляют шаг тревожно,
И замирают, не дыша…
И отступают, и бледнеют…
И исчезают на глазах.
И только ветер, ветер веет
В опустошенных небесах.
Там нет чудес и нет участья…
И встанет новый день во зле…
Но жить, но быть какой-то частью
Тут, на затоптанной земле!..
Я поднимусь, лицо умою,
Чтоб встретить утро, как всегда…
И посмеется надо мною
Извечно юная вода.
ПРОЩАНИЕ С ТАИТИ
Дыханье на миг затаить… — и
В эту лазурную воду,
В эту ажурную пену
Бросить, прощаясь, цветы —
Тогда я вернусь на Таити!
Их надо бросать с парохода,
Надо бросать непременно
В самом начале лагуны,
Где сумасбродят буруны —
У пенистой, белой черты.
Тогда я вернусь на Таити!
Смотри, чаровница — вода,
Вы — истомленные пляжи,
Где струи рокочут, как струны,
Вы — колдовские высоты,
Черных камней чехарда,
Подземных горячек миражи —
Тайно бурлящая страсть,
Камни, хранящие власть
Магических темных наитий!
Я ритуал исполняю,
Слезы с цветами роняю.
Верните меня на Таити!
«Что ж, Таити, может быть, так нужно?..»
Что ж, Таити, может быть, так нужно?
Лучше позабыть тебя скорей…
Будь себе изнеженной, жемчужной,
Смуглая красавица морей!
Мне под стать совсем другие страны —
Снег и холод, зимняя тоска…
Мне близки и серые туманы,
И весна невнятная близка.
И когда с оглядкою, в смятенье
Робко подойдет она ко мне —
Я забуду это наважденье
Черных заколдованных камней.
Я скажу суровым, бледным людям:
– Вот весна. Откроем же окно!
И давайте прошлое забудем,
Каково бы ни было оно.
«Аутэ, Типан, Тиарэ…»
Аутэ, Типан, Тиарэ
Летят в забурлившую воду:
И долго, в последней игре,
Кивают во след пароходу.
Тревожно мигает маяк,
И тлеет закат на Мореа…
Вернусь я? Скажите скорее!
Туманится вера моя…
Печально вздыхает вода,
Огни замерцали на суше,
И песни все дальше, все глуше…
Как тихий ответ:
– Никогда.
«Только песен твоих замирающих стоны…»
Только песен твоих замирающих стоны,
Только рифов твоих кружевные фестоны
Будут сниться мне долго и долго томить.
А потом – оборвется и эта нить.
ПИСЬМО
Подруге Вере Рычковой
Прилетай ко мне на Цейлон!
Тут в баньянах[24] шалят обезьяны,
Под баньянами шествует слон,
Головой задевая баньяны…
Прилетай ко мне на Цейлон!
Тут растет знаменитейший чай,
Он доходит до вашей Аляски!
Не сиди там в снегу, не скучай,
Здесь так ярки, так солнечны краски!
Тут на склонах прохладных высот
Чай цейлонский, прославленный — Липтон,
А повыше — фут на пару сот —
Дышат мудростью эвкалипты.
Тут топазы, рубин, бирюза…
Туг танцуют священные змеи,
Тут у женщин газельи глаза
И змеистые руки и шеи.
А в сапфирах тут звезды горят!
Я купила один у факира —
Это мой талисман, говорят.
Нет другого такого сапфира.
Тут составят тебе гороскоп:
Числа, камни, и дни, и планеты,
И на пляже горячим песком
Ты засыпешь все прошлые беды.
Как зажженные солнцем костры,
Тут пылают, цветут фламбуньянты…
А в горах, говорят, есть шатры,
Где живут и поныне гиганты…
А на самой высокой из гор,
Что в Цейлоне видна отовсюду,
След ступни с незапамятных пор:
Это — Вишну, Адам или Будда
(в общем, кто-то большой и святой…)
Так и выбрал: уж если не рай,
То, конечно, Цейлон, не Аляску,
А потом он уехал в Китай
По делам… Прилетай, моя сказка!
Ты увидишь почетных коров
В бубенцах, с голубыми рогами,
По рисунку бухарских ковров
Погуляешь босыми ногами.
Купишь на ногу звонкий браслет
В нос — кольцо. И пойдешь
— Золотая Кумари, —
Лишь завьется по ветру вослед
Долгий край златотканого сари.
Величайший майсурский раджа
Поведет заволоченным глазом,
И, жасминовым духом дыша,
Все сапфиры отдаст тебе разом.
А потом озарят небосклон
Две звезды удивительным светом:
Он отправится в храм на поклон,
К астрологу пойдет за советом…
Прилетай ко мне на Цейлон!
«Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать…»
Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать…
Пароход — рад стараться – кряхтит, стучит…
И, лениво качаясь, моя каюта.
Словно старая люлька, скрипит в ночи.
За бортом – ни звезды. Темнота в океане.
Темнота… Пустота… Безграничная даль…
Спать, спать, спать… Раствориться в ночи, в тумане.
Темнота, пустота… Ничего не жаль.
ИЗ ФРАНЦУЗСКОГО АЛЬБОМА
«Да простит меня Эйфеля душа…»
Да простит меня Эйфеля душа,
башня-то мне и не нравится.
Может быть, техника хороша, но…
совсем не красавица.
Просто отметился век,
очень печальный к тому же.
Лучшее принес человек
в жертву тому, что хуже.
С легким сердцем башню отдам
(и все небоскребы Парижа) —
За старую Нотр-Дам,
хотя она и пониже.
ГЛУБИНКА ФРАНЦИИ
Вот наконец мы прибыли. С котом.
Кот с нами всюду путешествовал.
Большой, добротный старый дом
Многоголосо нас приветствовал.
Спустилась и моя свекровь
И благосклонно улыбается,
А я-то, я забыла вновь
Весь лексикон, что полагается.
Сказала лишь «мерси», «бонжур», —
На этом как-то и поладили,
А кот сказал свое «мур-мур»,
Когда они его погладили.
Большая комната нас ждет, —
Все комнаты, как встарь, с каминами.
Кровать на «трех»: муж, я и кот,
И рядом ваза с георгинами.
На всем — давно ушедший век,
Семейное дыханье прошлого…
И внуки, сколько ж человек? —
Не нанесли «модерна пошлого».
Знакомство кончено. Выходим в сад.
Запущенный… С крапивой в изобилии!
Есть и бассейн с семейством лягушат,
Давно сменивших водяные лилии.
Перрон. Двух-трех баллюстр недостает,
Словно зубов в разбитой челюсти.
Зато ночами соловей поет
О некогда блиставшей прелести.
Огромных елей целый ряд,
Старик-каштан уже сутулится:
Стволом суется невпопад
Через забор и прямо в улицу.
Тут кот с хвостом наперевес —
Нарушив правила обители,
На ствол воинственно залез,
Чтоб покорить и здешних жителей.
Напротив — дом. В окне — народ.
А улица такая узкая!
Вполне доволен этим кот,
А я ловлю слова французские:
– Смотрите, новый кот! Она!
С котом приехать — вот фантазия!
– А кто она? — Да новая жена!
Китайская жена. Из Азии.
Такой переполох — беда!
Я смущена. Но все же — весело!
Я — дома! Не «туда-сюда»,
И платья в гардероб развесила.
Закончив с честью свой парад,
Кот тоже смотрит, как устроиться,
Влюблен, как я, и в дом, и в сад,
Поел, попил и лапкой моется.
Гостиная. Тут мебель «Луи Сэз»[25],
Слегка продавленная поколеньями.
Кот благодушно на диван залез,
Устроившись меж нашими коленями.
Бормочет радио. О чем-то… Где-то там…
Кто слушает, кто шелестит страницами…
Все женщины, готовясь к холодам,
Самозабвенно вертят спицами.
Тоска? Ничуть. Зимой тут будет снег!
Лес будет сказкой, в детстве недосказанной…
Камин… Мой кот в приятном полусне,
И я в роскошной шали, мною связанной.
Глубинка Франции, в свой дом,
В свою наследственную горницу,
Впустила, да еще с котом,
(И очень вежливо притом)
Заядлейшую беспризорницу.
Но… память с болью теребя,
Хоть ты смогла мне так понравиться,
Смогу ли я ЛЮБИТЬ тебя,
Глубинка Франции,
О мачеха моя! Красавица.
«Как я живу? Совсем неплохо…»
