Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Я поеду в жаркие страны,
Где не надо теплых пальто,
Где встают и ложатся рано
И совсем не мерзнет никто.
Где не надо в чужие флэты
Приходить из-за теплых ванн.
Где всегда готов для поэта
На зеленых пальмах банан.
Где не надо, любезно скалясь,
Говорить при встречах: «Хэлло!»,
Где не надо скрывать усталость
И хорошеть назло…

Кружатся, кружатся, кружатся
Листья берез и осин.
Грезит тихонечко лужица —
С неба пролитая синь.
Горе мое не печальнее,
Счастье мое не больней…
Знаю — за сопками дальними
Прячется быль о весне.

Не гаснут во сне горизонты,
Не молкнут призывы морей.
И знаю, что только сон ты,
Сон о любви моей.

Шумит листвою теплый ветер,
Плывут по небу облака.
Как просто все на этом свете,
Как жизнь легка и смерть легка.
Пусть все, как дым, проходит мимо,
Вот тут, со мной – твое плечо,
Рука – и все, что так любимо
И бережно, и горячо.
Совсем не надо ни истерик,
Ни новых слов, ни тонких драм,
Мы попросту и ясно верим
Осенним ласковым утрам.

Музыка твоих шагов
И биение моего сердца…
А мир замер.
Даже часы, притаились, слушая
Музыку твоих шагов
И биение моего сердца
В этом пустынном мире…
– Счастье? – О, это передышка на пути.
– Не стойте на дороге, – говорит следующий.
И толкает в спину.

На снегом вытканной парче –
Улыбка солнца золотого,
Из всех запутанных речей
Я выберу одно лишь слово.

Одну лишь золотую нить
Из шелка спутанного пряжи –
И буду ей сегодня жить,
А может быть, – и завтра даже…

И не боюсь ничуть теперь
Заботы, времени и жизни,
Смогу с улыбкою стерпеть
Упреки, брань и укоризны…

Понастроили люди городов,
Смотрят —
Радуются…
Ест дым слепые глаза кротов.
Ничего,
Терпят…
Даже, бывает, в Радоницу
Хвастанет иной перед предками:
Вот
Мы,
Ваши потомки, как!
А вечером, мерцая сигаретками,
Течет разомлевших голов река.
Отдыхают.
Уютные дансинги.
Синема.
Пикничок с криком…
Спросишь: — Как живем?
— Так себе… Ниче… Вы как? —
И везде так, и все так.
А иные, непонятные, мечутся.
Глаза лезут на лоб — ищут:
живую беседу,
живого человека.
Человечицу.
И вот вижу:
напролом,
наперерез.
Как реке — запруда.
Как смерти — воскрес!
Живая,
Настоящая,
Человечья.
У пенящейся, искристой речки,
У горы зеленого исполина — «Новина»!

В синих конвертах с помеченным адресом
Солнечной, яркой, далекой земли —
Грусть о потерянном, память о радостном —
Письма твои.
Детский роман наш, забавный и маленький,
Памятью сдан промелькнувшей весне.
Влезли деревья в пушистые валенки —
Дрогнут во сне.
Греют друг дружку, нахохлившись, рядом
Сидя на белом плетне, воробьи,
Снежные хлопья ложатся на гряды —
Чтоб все обновить.
Тихо баюкаю душу недужную…
Сонное солнце грустит о весне,
В окнах оснеженных — утро жемчужное.
Падает снег…

Я замолчала потому,
Что о себе твердить устала.
Кому же я нужна, кому?
Вот почему я замолчала.
Живи. Люби. А что любить?
Успех? Дома? Толпу Шанхая?
И яростно писать на «бис»
Стихи о яблонях и мае?
Родные яблони мои,
Я вовсе вас не разлюбила,
Но накипает и томит
Иная боль, иная сила.
Я оставляю дневникам
Шестнадцать лет, мечты о принце:
Когда мечтать о принцах нам —
Здесь, во взбесившемся зверинце?
В театрах, клубах, кабаках
Для всевозможных иностранцев
Пляшу. Не то чтоб гопака,
Так — «экзотические танцы».
Кого любить? За что любить?
За эти глупые улыбки?
За приговор: вы вправе жить,
Пока вы веселы и гибки?
И я живу. Который год.
Сбегу. Вернусь. И все сначала…
Кому нужны стихи? И вот,
Вот почему я замолчала.
И в этой пестрой пустоте
Где все — карман, где все — утроба,
В закостенелой суете.
Где все спешат и смотрят в оба,
Где что урвать, кого б столкнуть,
Но только не остановиться…
Мерещится мне новый путь,
Иные чудятся мне лица.
С сердцебиеньем первых грез,
С тоской последнего бессилья
Все чаще задаю вопрос,
Все чаще думаю: Россия.

Который-то день, утонувший в тумане.
Который-то вовсе утерянный час.
И сами мы где-то… в большом океане.
И волны несут и баюкают нас.
И все хорошо, словно не было горя,
И даже не страшно, что будет потом.
Наш дом — пароход. Наша улица — море,
И плещется лунная ночь за бортом.
И шепчет… И сердце в уюте каюты
Уснуло, свернувшись клубочком, как кот…
Не надо Манилы, не надо Калькутты,
Пусть наш пароход все плывет и плывет…
Не надо земли — только б море да море!
Не надо базаров, и войн, и газет!
Лишь море — и в этом туманном просторе
Лишь этот чудесный магический свет.

Я не знаю, отчего я не спала,
Ночь мерцала, и звенела, и текла…
Или это розовый закат
Над прозрачною лагуной виноват?
Или это месяц остророгий,
Что скользнул серебряной пирогой,
Натворил каких-то ловких дел
И меня тихонечко задел?
Мне казалось, что я вовсе не одна…
Тупапау [22], что ли, рыскал у окна?
Шелестели пальмы в тишине —
Мне казалось, совещались обо мне.
И прибой мне не давал покоя:
Колдовал, нашептывал такое,
Словно я должна идти, идти, идти,
По воде, по лунному пути…
Чей-то зов ко мне в ночи проник,
Чей-то взор пробрался в мой тайник,
Я лежала, словно в доме из стекла,
Ночь мерцала, и звенела, и текла…

Вот и дождь! — нерешительно топчутся капли по крыше.
Хорошо мне дышать, приобщаясь к дыханью земли!
За дощатой стеной несговорчивый ветер бунтует
И, покорно клонясь, терпеливо вздыхает сосна.
Вдалеке, под откосом, волнуются гибкие пальмы,
Обнимаясь, ропща и роняя кокосы на пляж,
А за пляжем — лагуна. А дальше, в туманном просторе,
Неуемно и гневно кипит и гудит океан.
Бесприютные тучи снуют и — бездумно, бездомно,
Отягченные влагой, сникают в бреду и в тоске.
И промокшие звезды мигают в прорывах и гаснут,
И тяжелые, зыбкие недра вздымают валы…

Там — ни зла, ни добра, только плещущий хаос творенья,
Непреложный, настойчивый, яростный пульс бытия.
Но, разбившись о риф, проливаясь в ладони лагуны,
Успокоено гладя затихшей водою песок,
Вздох соленых глубин исторгает великий Моана
И приносит на землю свою первозданную дань.
Вот сюда, на случайный потерянный остров, где ветер
Хлопотливо ерошит загривки напуганных пальм,
Треплет плети лиан, и швыряет цветы по откосу,
И внезапно, сердито — кидается на гору к нам,
Где сосна так пушисто шумит, так послушно кивает,
Где за тонкой стеной я вдыхаю дыханье всего…
Где мне так хорошо…