Гончаров Яковлевич - Игра в подкидную войну
Немедленно же британская «Таймс» запричитала: «Последний раз международное сообщество сталкивалось с подобной агрессией (!) со стороны московского лидера в 1960 году, когда Никита Хрущев стучал ботинком по столу на заседании ООН. Сегодня европейцы увидели нового злодея и одновременно с этим поняли, что при всех своих промахах Америка, в конце концов, не самая опасная страна на свете...» И вот уже «Либерасьон» погнала свою пургу: «Холодная война вернулась. Путин показал себя прогрессирующим диктатором с очень советским оттенком...»
Ничего не изменилось за два столетия. Разница лишь в том, что мировой хаос насаждает уже не Британия. Ей и без того трудно прогибаться перед сувереном, а тут еще и Путин...
Комментарий к несущественномуЗамкнутый «русский цикл», то есть - механика российских смут, отработанная Британией, стара как мир: неугодный царь - фрондирующая знать - безмолвствующий народ. Царь занят упрочением государственности, отвергая анархию и карая бесчинства, либералы опасливо ропщут и при первой возможности устраивают с помощью внешних сил олигархический реванш, переходящий в безвластие. Как сегодня на Украине. Как завтра в самой Европе. Исторический смысл того, что сейчас происходит в России - это стремление Путина разорвать порочный замкнутый круг «русского цикла». Без тотальной зачистки либеральной среды и без военных конфликтов. При сохранении преемственности в политике. Нет преемственности, опирающейся на века, нет, стало быть, и стратегии. Остается ни к чему не ведущая тактика, что и погубило многих русских самодержцев. Тактика без стратегии почти всегда заканчивалась цареубийством. С весьма желательным, но не всегда достижимым переходом либеральной власти в профессиональную политическую проституцию.
Надежды тех, кто возводил на трон очередного удобного правителя, никогда не сбывались. Их истребляли неукоснительно. Как врагов народа. Но формула государственных переворотов оставалась неизменной: белые начинают партию, а выигрывают ее серые.
Цитата из назиданий Павла I: «Везде в одну речь сказывается, что ежели совершится злонамерение по хотению несытого властолюбия, то всему отечеству предстоит великое бедство, и Россия возымеет скаредное лицо европское...»
«Ступайте царствовать, пастушок!..»Из двух неполных батальонов Талызина и Депрерадовича государевых покоев в Михайловском замке достигли десять или двенадцать солдат, ведомых несгибаемым ганноверцем генералом Беннигсеном по прозвищу Длинный Кассиус. Кто оставлен был в оцеплении вокруг замка, кто отстал с умыслом, а кто и в укромном уголке затаился, ожидая, куда качнутся события, чтобы наверняка вознестись на гребне подходящей волны.
Генерал Беннигсен, вытолкав взашей пьяных Зубовых, полкового адъютанта Аргамакова и неизвестно откуда появившегося здесь измайловского майора Скарятина, около десяти минут оставался в спальне наедине с императором. О чем у них шла речь, не знал никто. Полагалось думать, что генерал требует подписать отречение. После говорилось даже, что Павел Петрович согласился, но отчего-то не подписал, а в те минуты ни о чем таком не говорили - только настороженно вслушивались в разбуженную тишину дворцовых анфилад.
Кто-то вдруг прошептал или крикнул: «Тревога!..», когда внизу послышался топот множества бегущих, и Зубовы с Аргамаковым и Скарятиным вновь просунулись в спальню, не понимая теперь, что им делать и как спастись.
В спальне увидели Беннигсена с обнаженной шпагой. Даже в свечном сумраке заметно было, как покривилось ставшее неузнаваемым лицо Кассиуса. У императора в руке имелся обломок шпаги, размахивая коим он, вероятно, надеялся проложить себе дорогу к двери потайного хода. Шумно дыша, набились сюда отставшие, чей топот был принят за бегущих на выручку императору гатчинских гренадеров, хотя взяться им было решительно неоткуда - граф Пален заблаговременно заменил караулы.
- Он не хочет со мной говорить!.. - вскричал Беннигсен, утратив знаменитую свою выдержку. - Он не хочет жить!.. Последний раз спрашиваю, ваше величество...
Неповоротливый Николай Зубов, теснимый в спину прибывающими заговорщиками, отстранил Беннигсена со словами: «Разве мы за тем сюда пришли, чтобы разговаривать?..»
- Представьте себе, господа!.. - взволнованно произнес император, стоявший босой, в ночной сорочке. - Я со сна подумал было на этого мерзавца, что пришел меня будить великий князь Константин, арестованный мною вчера за провинность. - Павел указал эфесом шпаги на отступившего в тень Беннигсена. - Как я рад, что не Брут! Это Кассий пришел по мою душу... Все оттого, что много в России льстиво преданных императору, но мало истинно преданных его делам. Так знайте!.. Я желал быть почитаемым, насколько я этого стою по делам своим, и ничего более!.. Русские есть ли среди вас?
- Здесь все русские... - пробормотал Платон Зубов. - Не надо этих причуд...
Он не знал, чем занять трясущиеся руки и вытащил из кармана табакерку. Отменная вещица. Никчемная совершенно вещь. Кто-то из офицеров искал свечей, кто-то лихорадочно крестился: «Господи, сохрани и помилуй...»
- Что вы тянете?!. - отчаянно крикнул Валериан Зубов.
- Дай!.. - взревел Николай, но Платон Александрович не мог взять в толк, чего требуют от него, пока взъярившийся брат не вырвал табакерку из рук.
Страшный удар в висок опрокинул императора навзничь. И ближние бросились бестолково, суетливо, старательно - добивать. Господи, заступи, спаси и помилуй!.. Умертвили.
Спустя всего лишь час снова пили шампанское, вытребовав едва ли не весь погреб у Елисеева, за что оптом было плачено кем-то шестьдесят тысяч рублей. Ждали цесаревича Александра, подле которого все последнее время находились неотлучно граф Пален и генерал-адъютант Уваров.
Александр возлежал на любимом бабушкином канапе, плакал и никуда не хотел идти, пока не явился слегка пьяный караульный офицер, посланный известить августейшее семейство о случившемся с государем апоплексическом ударе. Великая княгиня Елизавета Алексеевна, которая легла всего за полчаса до прихода офицера, встала, наскоро оделась в голубое с розовым платье, отнюдь не траурное, и вышла в гостиную.
- Лизхен, милая!.. - запричитал Александр. - Я не чувствую, не понимаю, что мне сейчас делать!.. Не могу собраться с мыслями. Мне, наверно, надобно покинуть этот дворец».
Лизхен с полминуты задумчиво смотрела на супруга, потом подошла к окну и раздвинула шторы. При слабом свете луны виднелись шеренги солдат, выстроенных напротив парадного входа. Солдаты что- то разрозненно кричали. Она не поняла, что именно, однако тут же и догадалась. Кричали «Ура, Александр!»
- Это даже и неплохо, когда в нашей стране имеются разумно недовольные, - негромко молвила сама себе. - Хорошо, что это наконец произошло. Ура Александру!..
Пален с Уваровым переглянулись со значением.
- Что же мне делать, Лизанька?.. - вопрошал нечаянный самодержец, охваченный необъяснимым трепетом. - Скажи, душа моя Эвридика!..
- Темно как... - зябко повела плечами юная императрица. - Полно тебе, пастушок! Вели сейчас, чтобы огни на дворе зажгли.
Уваров решительно подошел к Александру и не слишком учтиво тряхнул его за плечо:
-Довольно ребячиться, ваше высоче... ваше величество! Гвардия ждет!
- Зачем это? Куда?..
Граф Пален резко, со свистом, выдохнул сквозь зубы:
- Ступайте царствовать... пастушок!..
Понты «эвксинские»Правильно чувствовал Павел Петрович под конец обреченной жизни: целью заговора против него, каковую не прозревали и сами заговорщики, являлось отторжение от России Крыма. Англия испокон веку мечтала об этом, никому не открывая помысла, но у России, не возымевшей «скаредного лица европского», истина тоже не поперек трезвого ума лежала: кто владеет благословенным полуостровом, тот господствует над Понтом Эвксинским, что в переводе с греческого означает Море Гостеприимное. Но ставка на Крым была несопоставимо больше, чем собственно Крым. Это Павел не просто чувствовал, но видел и понимал: быть войне...
Все нити заговора, не закончившегося диким убийством Павла I и продлившегося странной смертью в Таганроге Александра Павловича, туда вели - в Крым, где активно шпионила «шамаханская царица» баронесса Крюденер, проходившая по агентурным донесениям под псевдонимом «Черный попугай». Для Англии, Турции, Франции непереносимо было наблюдать, как генерал-губернатор граф Воронцов, переняв от Григория Потемкина науку и практику освоения Северного Причерноморья, где на глазах зарождалась Новороссия, неутомимо и последовательно превращал Тавриду в край цветущего изобилия.
Много сил потратил Михаил Семенович на дело своей жизни, а умер вскоре после окончания Крымской войны и подписания Александром II Парижского мира в 1856 году, в результате чего Россия утратила свое господство над Понтом Эвксинским и еще много чего. А блистательный генерал- фельдмаршал Григорий Потемкин, должно быть, и на том свете бессильно гневался по поводу «потемкинских деревень» - запущенной Англией пропагандистской фальшивки: якобы все возникшие его стараниями поселения в Новороссии есть декорации - бутафория, коей наивно умилялась Екатерина II.
