Марк Твен - Приключения Тома Сойера (пер. Ильина)
Как раз в то время вошло в моду водолечение, и жалкое состояние Тома оказалось для тети Полли даром небес. Каждое утро, на рассвете, она отводила его в дровяной сарай и обрушивала на беднягу потоки ледяной воды, а затем растирала, чтобы привести мальчика в чувство, кусачим, как наждак, полотенцем, оборачивала в сырую простыню и укладывала под одеяла, дабы он пропотел от души — Том и потел, пока у него, как он выражался, «желтые пятна этой самой души через поры наружу не вылезали».
Но, несмотря на ее усилия, Том впадал во все большую меланхолию, становился все более бледным и удрученным. Тетя добавила к описанной процедуре горячие ванны, ванны сидячие, стояние под душем и полное погружение в воду. Мальчик остался мрачным, как катафалк. Тетушка призвала на помощь водным процедурам диету из жидкой овсяной каши и пластыри от нарывов. А кроме того, прикинув вместительность Тома, принялась что ни день дополна заливать его, точно кувшин, всевозможными шарлатанскими снадобьям.
В конечном итоге, Том проникся ко всем этим мучениям совершенным безразличием. И это наполнило душу старушки испугом. Безразличие надлежало сломить любой ценой. Тут-то она и прослышала о новейшем «Болеутолителе». И незамедлительно заказала большую его партию. Старушка испытала новинку на себе, и испуг сменился в ее душе восторгом. То был жидкий огонь, не больше и не меньше. Тетя Полли отказалась от водолечения и всем сердцем уверовала в «Болеутолитель». Скормив Тому чайную ложку этого зелья, она с величайшей тревогой стала ожидать результата. И все ее страхи вмиг улетучились, а душу овеял покой, ибо «безразличие» было сломлено. Более бурного и живого отношения к новому средству она не добилась бы, даже усадив Тома на костер.
Да он и сам почувствовал, что пора ему выходить из спячки: жизнь подобного рода, может, и выглядела — при сокрушенном его настроении, — вполне романтичной, однако в ней было слишком мало пищи для чувства и слишком много удручающего разнообразия. Том стал обдумывать планы спасения и вскоре придумал один: надо притвориться, что он всей душой полюбил «Болеутолитель». Он принялся выпрашивать его у тетушки так часто, что просьбы эти обратились для нее в истинную докуку и, в конце концов, она сказала Тому, чтобы он принимал это снадобье сам, а ее оставил в покое. Окажись на его месте Сид, она лишь обрадовалась бы и ничего дурного не заподозрила, но, поскольку дело касалось Тома, старушка стала тайком приглядывать за бутылочкой с лекарством. Вскоре она обнаружила, что его становится все меньше — ей, конечно, и в голову не пришло, что мальчик испытывает целительные свойства «Болеутолителя» на щели в полу гостиной.
Как-то раз Том совсем уж было собрался попотчевать эту щель очередной дозой лекарства, но тут в гостиную вступил тетушкин желтый кот. Он устремил на чайную ложку с лекарством алчный взгляд и замурлыкал, умоляя угостить и его. Том сказал:
— Ты бы не просил, Питер, если тебе и вправду не хочется.
Питер дал ему понять, что хочется, да еще как.
— Ты уверен?
Питер подтвердил: уверен.
— Ну, раз ты так просишь, я тебя угощу, конечно, — я добрый, однако, если угощение тебе не понравится, пеняй на себя.
Питер согласился и на это, и Том, раскрыв ему пасть, вылил в нее ложку «Болеутолителя». Питер взвился на пару ярдов в воздух, издал боевой клич и понесся кругами по комнате, налетая на мебель, свергая с нее цветочные горшки и приводя гостиную в состояние общей разрухи. Затем он встал на задние лапы и в неистовой радости заплясал, склонив голову на плечо и подвывая от невыносимого счастья. А после помчал по дому, сея на своем пути хаос и разрушение. Тетя Полли вошла в гостиную как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как кот, произведя несколько двойных сальто, в последний раз грянул могучее «ура» и вылетел в открытое окно, увлекая за собою остатки цветочных горшков. Старушка ошеломленно замерла, глядя поверх очков; Том лежал на полу, изнемогая от хохота.
— Что это нашло на кота, Том?
— Не знаю, тетя, — выдохнул мальчик.
— Никогда его таким не видела. В чем тут причина?
— Я и вправду не знаю, тетя Полли; коты всегда ведут себя так, если их что-то радует.
— Ах вот оно что?
Нечто в ее тоне заставило Тома насторожиться.
— Да, мэм. То есть, я так думаю.
— Ты думаешь?
Старушка наклонилась поближе к полу, Том наблюдал за ней с интересом и тревогой. Смысл этого движения тетушки он понял слишком поздно. Из-под подзора кровати предательски торчала ручка чайной ложки. Тетя Полли взяла ее, поднесла к глазам. Том дрогнул и потупился. Тетя Полли подняла его с полу за привычный прихват — за ухо — и звучно стукнула наперстком по маковке.
— Ну-с, сэр, почему вы так обошлись с бедной, бессловесной тварью?
— Из жалости к ней — у нее же нет тети.
— Ах у нее тети нет! — вздорный ты мальчишка. При чем тут тетя, хотела бы я знать?
— Да при всем. Если бы у кота была тетя, так она сама бы ему все нутро пропекла. Зажарила бы его кишки, не посмотрела бы, что он кот, а не человек!
И тетю Полли вдруг уязвило раскаяние. Она увидела происшедшее в новом свете — то, что было жестоким по отношению к коту, могло быть жестоким и по отношению к мальчику. Сердце ее смягчилось, в него прокралось сожаление. Глаза старушки увлажнились, она положила на голову Тома ладонь и мягко произнесла:
— Я ведь хотела тебе только добра, Том. И, Том, тебе же это пошло на пользу.
Том взглянул ей в лицо глазами, в которых теплилась за серьезностью едва приметная искорка веселья.
— Я знаю, что вы хотели мне добра, тетенька, — как и я Питеру. И ему это тоже пошло на пользу. Я и не видел, чтобы он так скакал, с тех пор, как…
— Ох, ну хватит, Том, не то ты меня снова рассердишь. Попробуй для разнообразия побыть сегодня хорошим мальчиком, а лекарство можешь больше не принимать.
В школу Том пришел задолго до начала уроков. Многими уже было отмечено, что в последнее время за ним водится эта странность. И, что также стало обычным в последние дни, застрял — вместо того, чтобы играть во дворе с товарищами, — у ворот. Он сказал им, что болен, да больным и выглядел. Том делал вид, будто поглядывает и туда, и сюда, но поглядывал все больше на дорогу. Вот на ней показался Джефф Тэтчер и лицо Тома озарилось надеждой — недолгой, впрочем, скоро он опять поскучнел. Когда Джефф вошел во двор, Том заговорил с ним, осторожно подбрасывая ему те или иные возможности рассказать что-нибудь о Бекки, однако пустоголовый Джефф ни на одну его приманку не клюнул. Том ждал, ждал, надежда вспыхивала в нем всякий раз, что вдали появлялось колеблемое ветерком платьице, однако стоило платьицу приблизиться, и на смену надежде приходила ненависть к его обладательнице, в который раз не той. В конце концов, платьица появляться перестали, и на Тома напала хандра. Он вошел в пустое еще здание школы и сел, приготовившись к полному страданий дню. Но тут в воротах мелькнуло еще одно платье, и сердце Тома словно подпрыгнуло. В следующий миг он уже носился по двору, беснуясь, точно индеец: вопил, хохотал, гонялся за мальчиками, перепрыгивал, рискуя конечностями и жизнью, через забор, ходил колесом и стоял на голове — в общем, совершал все героические деяния, какие только мог придумать, и то и дело поглядывал украдкой на Бекки Тэтчер, дабы понять, замечает ли она их. Но девочка, похоже, их не замечала, и даже ни разу не посмотрела в его сторону. Возможно ли, чтобы она не сознавала его присутствия во дворе? Том перенес арену своих подвигов поближе к ней; он кружил вокруг Бекки испуская боевые клики, сорвал с одного мальчика шляпу и забросил ее на крышу, проскочил сквозь стайку мальчишек, разбросав их в разные стороны, и наконец, упал, перед Бекки на землю, распластавшись и едва не сбив ее с ног, — и она отвернулась, и вздернула носик повыше, и внятно произнесла:
— Пф! Некоторые воображают о себе, что они очень умные — вот и выставляются всем на показ!
Щеки Тома вспыхнули. Он встал и поплелся прочь от Бекки — раздавленный и уничтоженный.
Глава XIII
Пиратская ватага поднимает паруса
Том решился, раз и навсегда. Мрак и отчаяние поселились в душе его. Все отвернулись от него, он одинок, никто его не любит; вот когда все узнают, на что они его толкнули, им, может, и станет стыдно; он так старался быть хорошим, старался им всем угодить, да только они ему не позволили, ну и ладно, раз они спят и видят, как бы убрать его с глаз долой, пусть так и будет; и пусть они свалят вину за все последствия на него — чего же еще от них и ждать? Да, они, наконец, довели его до последнего края и теперь он встанет на путь преступлений. Иного выбора ему не оставили.
К этому времени Том уже добрался почти до конца Луговой улицы, и удары школьного колокола, сзывавшего учеников на урок, отдались в его ушах лишь легким треньканьем. Том заплакал, подумав, что никогда, никогда больше не услышит этих ударов, — как грустно, как тяжело, но ведь его же насильно вытолкали в холодный, пустой мир, и ему остается лишь подчиниться — и простить их всех. От этой мысли рыдания Тома и участились, и усилились.
