Карл Барт - Карл Барт Очерк догматики
Не существует человеческого мира in abstracto. Было бы заблуждением со стороны человека представлять, что его постижимый мир ограничен непостижимым. Благо для нас, что есть дети и поэты, и даже философы, которые постоянно напоминают нам об этой более возвышенной стороне исторической реальности. Земной мир составляет в действительности лишь одну сторону творения. Однако и небесная сторона в столь же малой мере пребывает в сфере Бога, как и земная. И потому первая и вторая заповеди гласят: «Не делай себе кумира». Ни на земле, ни на небе нет другой такой божественной силы, которую нам следовало бы любить и бояться.
Человек есть творение, пребывающее на границе между небом и землей, он на земле и под небом. Он существо, постигающее свое окружение, нижний космос, он в состоянии его видеть, слышать, понимать, а также господствовать под ним: «Ты все положил к его ногам!» Он сосредоточивает в себе все, чем может быть свободное существо в этом земном мире. И это же создание находится под небом и является по отношению к invisibilia, к непостижимому ему вовсе не господином, а целиком и полностью зависимым существом.
Человеку ведомо окружающее его земное творение, поскольку он столь несведущ в делах мира небесного. На этой границе внутри творения располагается человек, как если бы он как творение представлял этот низ и верх, и тем самым это было бы знаком его определения через отношение, которое уходит ввысь и вглубь, но уходит все же совершенно иным образом, чем это происходит в отношении между небом и землей. Человек есть место внутри творения, где сотворенное собирается воедино и в то же время выходит за пределы себя самого. Это место, где внутри творения Богу угодно услышать хвалу и где эту хвалу могут возносить.
Мы, однако, не сказали бы еще последнего и решающего слова о творении, если бы не добавили, что завет между Богом и человеком является смыслом и честью, основой и целью неба и земли, а тем самым и всего сотворенного. Поэтому лишь кажется, причем именно лишь кажется, что мы выходим за рамки познания и исповедания первого положения. Ведь говоря «завет», мы говорим «Иисус Христос».
В то же время дело не обстоит таким образом, что завет между Богом и человеком является чем-то вторичным, дополнительным, союз столь же давен, как и само творение. Поскольку начинается бытие сотворенного, начинается и действие Бога с чело¬веком. Ведь все, что есть, покольку сориентировано на человека, показывает намерение Бога в отношении его действия, которое затем проявляется в союзе с Иисусом Христом. Таким образом, завет не только столь же давен, как и творение, он более давен, чем оно. Прежде чем появился мир, прежде чем были небо и земля, было решение, установление Бога относительно той общности между Ним и человеком, ставшей непостижимо истинной и действительной в Иисусе Христе. И когда мы вопрошаем о смысле человеческого бытия и сотворенного бытия вообще, то должны помнить о данном союзе между Богом и человеком.
Оглядываясь на это сжатое описание творения — неба и земли и человека как границы между ними, — мы вправе сказать сейчас, не будучи чрезмерно отважными и не впадая в спекуляции, что небо и земля соотносятся так же, как Бог и человек в завете, так что уже само существование творения, как такового, есть один большой signum воли Бога. Встреча и совместимость верха и низа, постижимого и непостижимого, бесконечного и ограниченного — во всех случаях мы ведем речь о сотворенном. Все — это еще мир. Поскольку, однако, внутри этого мира верх и низ действительны и противостоят друг другу, поскольку в каждом нашем вздохе, в каждой нашей мысли, в каждом значительном и мелком опыте нашей человеческой жизни небо и земля находятся рядом друг с другом, приветствуют друг друга, притягивают и отталкивают друг друга и всё остаются вместе, мы в своем существовании, Творцом которого является Бог, есть знак и указание, есть возвещение того, что должно произойти в сотворенном бытии и с сотворенным бытием, возвещение встречи, совместности, общности, а в Иисусе Христе и единства Творца и творения.
Лекция 10 ИИСУС ХРИСТОС
Предмет христианской веры в своей сердцевине есть слово деяния, в котором Бог в Иисусе Христе отвечно пожелал стать человеком ради нас, стал во времени человеком ради нас и отвечно есть и будет человеком ради нас. Такое деяние Сына Бога включает в себя деяние Отца в качестве предпосылки и деяние Святого Духа в качестве следствия.
В данной лекции мы вступаем в великое средоточие христианского символа, которое уже в самом тексте выделяется особой тщательностью разработки и образует сердцевину целого не только внешним образом. Уже во вводном тезисе к этой лекции, когда мы вели речь о вере, и ранее, когда мы говорили о Боге-Отце, всемогущем, Творце неба и земли, мы не могли избежать соотнесения с этой
сердцевиной.
Мы не могли бы обстоятельно истолковать пер¬вое положение символа, не предвосхищая постоянно второе и объясняя первое, исходя из него. Второе положение не только следует за первым и предшествует третьему, оно есть источник, проливающий свет на оба другие. Возможно и исторически показать, что христианский символ возник из более короткой и, вероятно, совсем краткой первоначальной формы, которая содержала то, что мы исповедуем сегодня во втором положении.
Предполагают, что первоначальный христианский символ состоял всего из трех слов: «Господь (есть) Иисус Христос», к которым лишь затем были добавлены первое и третье положения. Этот исторический процесс не носил произвольного характера. В содержательном плане важно знать, что второе положение в историческом плане является источником первого. Христианин — это тот, кто исповедует Христа. А христианское вероисповедание есть исповедание Иисуса Христа как Господа.
Исходя из такой сердцевины христианского символа, все, что он говорит о Боге-Отце и о Боге-Святом Духе, следует понимать как дополняющие высказывания. Когда христианские теологи стремились разработать теологию Бога абстрактным и непосредственным образом, то всегда впадали в заблуждение, даже если при этом они думали и говорили о Боге с огромным благоговением. Это же происходило и тогда, когда теологи желали перенести центр тяжести на теологию третьего положения, на теологию Духа, на теологию переживания в противовес теологии великого Бога, предстающего в первом положении.
И в этом случае они впадали в заблуждение. Возможно, всю современную теологию, в той мере, в какой тон ей задал Шлейермахер, можно и нужно понимать таким образом, что теология, подготовленная рядом процессов в XVII и XVIII столетиях, стала односторонней теологией третьего положения, полагая возможным заниматься лишь Святым Духом. При этом не думали о том, что в третьем положении речь идет лишь об экспликации второ¬го, об объяснении того, что Иисус Христос, наш Господь, значит для нас, людей.
Исходя из Иисуса Христа, и только исходя из Иисуса Христа, следует видеть и понимать, каков христианский смысл того великого отношения, на которое мы можем постоянно ссылаться в великом удивлении и на которое мы с необходимостью ссылаемся, несмотря на возможность серьезных заблуждений, — отношения «Бог и человек». То, что мы при этом выражаем, может быть точно объяснено лишь постольку, поскольку мы исповедуем Иисуса Христа.
Содержание отношения между творением, наличной действительностью, с одной стороны, и церковью, спасением, Богом, с другой стороны, никак нельзя вывести из какой-либо всеобщей истины нашего бытия или из истории религии. Об этом можно узнать только из отношения Иисус — Христос. Здесь наглядно видно, что означает Бог над человеком (первое положение) и Бог с человеком (третье положение). Поэтому второе положение, христология, является пробным камнем всякого богопознания в христианском смысле. «Скажи мне, какова твоя христология, и я скажу тебе, кто ты». Здесь расходятся пути, и здесь определяется отношение между теологией и философией и тем самым отношение между богопознанием и познанием человека, отношение между откровением и разумом, отношение между Евангелием и законом, отношение между божественной и человеческой истиной, отношение между внешним и внутренним, отношение между теологией и политикой. Здесь все становится ясным или неясным, светлым или темным!
Ведь здесь мы находимся в центре. И каким бы возвышенным и полным тайны и трудным ни представлялось нам то, что мы сейчас попытаемся постичь, все же мы вправе сказать: здесь все становится совершенно простым, совершенно ясным, совершенно детским. Именно здесь, в этой сердцевине, где я, как профессор систематической теологии, должен призвать: «Внимание! Теперь наступил решительный момент: или наука, или великое незнание!» Именно здесь я сижу перед вами, как учитель в воскресной школе перед маленькими детьми, который должен сказать нечто, что способен понять уже и четырехлетний ребенок: «Мир пал, Христос родился, радуйтесь, христиане!» Такой сердцевиной является слово деяния, или деяние Слова. Я хотел бы, чтобы вы уяснили, что в этой сердцевине христианской веры вся столь привычная для нас противоположность между словом и делом, между познанием и жизнью не имеет уже никакого смысла. Слово, логос есть ведь и действие, эргон, Verbum есть и Opus. Там, где речь идет о Боге и об этой сердцевине нашей веры, там все такие различия, сколько бы интересными и важными они ни казались, становятся не только из¬лишними, но и глупыми. Здесь предстает истина действительного, или действительность истинного: Бог говорит, Бог действует, Бог в средоточии. Само слово, о котором здесь идет речь, есть определенное деяние — деяние, которое, как это слово, есть откровение.
