Unknown - Unknown
Она вернулась в Звениярское. Вук, как и прежде, занимался государственными делами в столице: он стал наместником Дамрад в Воронецкой земле. Семью он навещал редко, но Рамут по нему и не скучала. Обходя дворы, она говорила:
– Я врач. У вас есть больные? Я могу помочь.
Местный народ был настроен враждебно и настороженно. В одних дворах Рамут даже не пускали на порог, в других ограничивались коротким ответом:
– Никто не хворает. Ничего не нужно.
Рамут уже отчаялась преодолеть эту недружелюбную закрытость, когда ей всё-таки подвернулся случай доказать селянам свои добрые намерения. Это был хромой мальчик, у которого неправильно срослись кости ног после переломов. С огромным трудом Рамут удалось уговорить мать отпустить парнишку к ней; второй немаловажный вопрос состоял в том, подействует ли на людей внушение-обезболивание. К счастью, оно сработало, и Рамут поставила кости на место. Всё прошло успешно, только мальчику пришлось пролежать в доме навьи-врача два месяца: заживление у людей занимало гораздо больше времени.
Сидя на пеньке и набрасывая в записной книжке мысли для новой статьи, Рамут не заметила, как Драгона исчезла за деревьями. Когда она оторвала взгляд от страницы, дочка тащила за руку упирающуюся девушку.
– Вот! Это моя матушка. Она врач. Она тебе поможет! – успокаивала девочка молодую селянку.
Одного взгляда на незнакомку Рамут было достаточно, чтобы понять: перед ней очень любопытный и сложный случай. И не просто случай, а искалеченная уродством судьба... Девушка носила крупную опухоль: правая сторона лицевой части черепа казалась как бы раздутой изнутри. Новообразование захватывало собой глазницу, скулу и висок.
– Не бойся, дорогая, позволь мне тебя осмотреть, – сказала Рамут, поднимаясь с пенька. – Как тебя зовут?
– Нечайка, – пробормотала та.
Усадив девушку на пенёк, Рамут обследовала опухоль. Та располагалась не только под кожей, но также поразила кость и проникла внутрь черепа. Давя на мозг, она вызывала головные боли, а сжатый и оттеснённый ею глаз почти не видел.
– Давно ли у тебя это? – спросила Рамут.
– С детства, – ответила Нечайка. – Матушка говорит, что сперва просто пятнышко было, а потом шишка начала расти.
Девушка уже смирилась с мыслью, что замуж её с таким уродством никто не возьмёт. Здоровая часть её лица отличалась правильными и тонкими чертами, а глаза были красивого светло-голубого цвета – более тёплого, чем у Рамут, нежно-весеннего.
– Батюшка говорит, что когда я родилась, он Маруше жертву не принёс, – вздохнула Нечайка, теребя кончик светло-русой косы. – Вот богиня и осерчала... И отняла у меня красоту.
– Думаю, Маруша тут ни при чём, – проговорила Рамут, просвечивая взглядом её череп и оценивая сложность возможного вмешательства. Часть кости явно придётся удалять. Трудность представляла и близость лицевого нерва: повредишь его – и лицо девушки станет неподвижной маской.
Семья Нечайки жила небогато, ютясь в небольшом доме. Её старший брат уже привёл жену, и они воспитывали двух маленьких дочек. При виде Рамут все поднялись из-за стола, не сводя с гостьи напряжённых взглядов.
– Матушка, батюшка, это госпожа Рамут, она лекарь, – сказала Нечайка родителям. – Она говорит, что может мне помочь.
– Благодарствуем, госпожа, но помощи нам твоей не надо, – сказал отец семейства, огладив седеющую бороду и пошевелив кустистыми бровями.
– Я понимаю, почему вы так настроены, – молвила Рамут терпеливо и мягко. – Мои сородичи напали на вашу землю, и вы считаете меня врагом... Но поверьте, война мне не по душе, моё призвание – лечить и помогать. Прошу вас, не отказывайтесь! Я попробую избавить вашу дочь от опухоли, которая мучает её и причиняет боль. Скорее всего, в дальнейшем она будет только расти и давить на мозг всё сильнее. Во-первых, это страшная боль, а во-вторых, могут не выдержать кровеносные сосуды в голове. Это не просто уродует её, это несёт опасность для её здоровья. Девушка может потерять речь и способность двигаться. Лечение необходимо!
– Нам всё равно нечем заплатить тебе, – хмуро проговорил отец. – Значит, судьба у дочки такая...
– Её судьба может измениться, – убеждала Рамут. – Мне ничего не нужно от вас, я просто хочу помочь. Так велят мне мои душа и сердце.
– Мы слышали про то, как ты исцелила сына Рыницы, – вставила слово мать, такая же светлоглазая, как Нечайка. – Парнишка бегает вовсю, а раньше ведь едва ходил... Да, отец, и клыки у него с тех пор не выросли, и на луну он тоже не воет, – добавила женщина, закрыв рот мужу, который собрался что-то возразить. – Ну и что же, что госпожа – навья? Ежели она и впрямь хороший лекарь, то пускай и нашу дочку вылечит.
В итоге родители согласились отпустить Нечайку на лечение. Рамут предупредила их, что операция предстоит рискованная, девушка может потерять много крови; всё будет зависеть от её собственных сил и живучести. Подготовив инструменты и погрузив Нечайку в обезболивание, Рамут приступила к делу. Она старалась по возможности уменьшить кровотечение, прижигая мелкие сосуды и перевязывая крупные. Поражённые кости, утолщённые и разросшиеся, походили внутри на заполненную жидкостью губку; удалить пришлось весьма большой кусок. Когда в ведёрко упала окровавленная виновница головных болей Нечайки, Рамут тихонько выдохнула и принялась придавать лицу девушки здоровые очертания. Глазное яблоко встало на место, также Рамут поработала над восстановлением зрительного нерва, а потом лечебным воздействием начала создавать на образовавшихся «дырках» костную сетку. У навиев отверстия в черепе зарастали за сутки-другие, а Нечайке предстояло ждать от месяца до двух. Рамут опасалась, что на людях её целебный дар её не сработает, но всё оказалось не так плохо. Ей удавалось значительно подстёгивать восстановление костей и нервов, хотя человеческое тело было не так отзывчиво к лечению. Хрупкость и уязвимость людской плоти заставляла Рамут работать осторожнее и бережнее, а ещё дело осложнялось тем, что она не могла прибегнуть к помощи хмари. То, что для неё самой и её сородичей являлось источником силы и жизни, людям наносило лишь вред.
Девушка перенесла операцию стойко. Кровопотеря была большой, но не смертельной; Рамут не стала сразу выводить Нечайку из обезболивания, решив подержать её в таком состоянии денька три-четыре. Работала Рамут за запертой дверью, чтоб дочки случайно не заскочили; когда она выносила девушку из комнаты, из сумрака раздался голосок Драгоны:
– Матушка... Ну, как она?
Девочка сидела под дверью, обхватив руками колени, и у Рамут ёкнуло сердце: ждала, переживала, как за родную... Устало улыбнувшись, она ответила:
– Всё будет хорошо, она поправится. Не волнуйся, детка. Иди спать.
Ей и самой не помешало бы вздремнуть: напряжённая работа вымотала её до дрожи под коленями, но негромкий стук в дверь возвестил, что отдых откладывается. Рамут, сбросив с себя окровавленный передник и умывшись, пошла открывать.
Это были взволнованные родители. Брови резко выделялись на бледном лице отца, а мать прижимала к груди узелок.
– Как там Нечаюшка? Жива ли хоть?
– Жива, жива, всё хорошо, – успокоила Рамут. – Ваша дочка перенесла лечение благополучно.
Оба родителя с облегчением выдохнули. Глаза их радостно заблестели, а мать даже завсхлипывала, вытирая слёзы краем платка.
– А можно её увидеть? Мы тут ей одёжку сменную принесли и съестного...
– Она сейчас спит, – сказала Рамут. – И будет спать несколько дней.
Она всё-таки проводила родителей к девушке, которая лежала, тепло укрытая одеялом. Многослойная повязка окутывала её лицо, виднелись только ноздри, рот и один глаз. Мать, присев на край постели, с блёстками тревоги во влажных глазах всматривалась в Нечайку.
– Ох, доченька... – Склонившись ближе, она вслушалась. – Дышит... И правда живая!
– Тише, мать, не буди её, – прошептал отец, опустив широкую ладонь на плечо жены.
Позволив им немного побыть с дочерью, Рамут вывела их из комнаты.
– Одежду оставляйте, пригодится, а о питании не беспокойтесь. У неё будет всё необходимое, – заверила она.
– А завтра... завтра можно к ней прийти? – волновалась мать.
– Приходите, если хотите, но Нечайка всё ещё будет погружена в сон. Это нужно, чтобы она не чувствовала боли. – Усталость наваливалась тяжёлой пеленой, даже язык еле ворочался во рту у Рамут.
Проводив родителей, она сползла по стене на корточки. Давно, очень давно она так не выкладывалась... Даже в Обществе врачей в Ингильтвене Рамут не работала так напряжённо, как сегодня – вдали от дома, на чужбине, окружённая терпящими военное бедствие людьми. Она вкладывала в каждое движение пальцев весь свой дар, всё вдохновение и мастерство, всё отчаянное, как натянутая струнка, желание помочь этой девушке. Такое непростое вмешательство требовало хотя бы одного, а лучше двоих помощников, но Рамут каким-то чудом справилась одна.
