Настя - 1-17.docx.docx
— Я надеюсь, тебе понравилось, — сказала я. — Теперь извини меня.
Он попятился от двери, и я вышла, прежде чем он и его прекрасный член смогли остановить меня. Воздух за пределами ванной комнаты был свежее и тоньше. Я снова поправила платье и вытащила все заколки из волос, позволяя им упасть рыжим каскадом. Так было легче оправдать свое отсутствие.
Я снова почувствовала возбуждение между ног, но теперь мне предстояло сделать вид совместного отдыха с остальными гостями. Правда я не могла скрыть тот факт, что щеки возбужденно порозовели, а соски стояли торчком. Мои руки все еще были покрыты мурашками, и я была такой мокрой, что чувствовала влагу между своих бедер. Я вышла во двор с видом, как если бы это был мой дом, моя вечеринка, мой мир, потому что я так хотела. Это было проще, чем математика.
Ужин начался. Даниэль сидел за столом с пустующим местом рядом. Он не упомянул схему рассадки, но она не удивила меня. Прощение означает сидеть рядом. Он встал, когда я садилась.
— Спасибо, — сказала я. Когда наши глаза встретились, я была уверена, он понял, чем я только что занималась.
Глава 12
На следующее утро две вещи случились почти одновременно. Первая - дюжина красных роз на столе Пэм.
— Вау, это от Бобби? — спросила я.
— Они для тебя.
Она выбивала ритм ручкой по пресс-папье на столе, как если бы сочиняла песню в голове.
Прежде чем я успела открыть бумажный лоскут карточки, произошла вторая вещь. Я поймала на экране своего помощника изображение: Антонио и я в коридоре. Нас сфотографировали через окно за момент до того, как мы поцеловались. Следующий кадр — Даниэль и я, сидящие вместе на ужине.
Я боялась выглядеть слабой. Я боялась газетных статей, смакующих мою неуверенность и отчаяние, пишущих об амбициях Даниэля в безумной гонке за власть. Неизбежные сравнения с великими женщинам в их выборе политического напарника для мошенничества. Возможно, мне следовало беспокоиться, что я выглядела, как шлюха
— Кто это? — спросила Пэм.
Кто это был? В моей голове возникали вопросы снова и снова, и у меня не было приемлемого ответа. Он был мужчиной, которого я встретила на днях. Он был магнитом для моего сексуального голода.
— Он фигурант расследования о мошенничестве, — сказала Пэм, как если бы он был просто парень на экране, а не кто-то, с кем я стояла так близко, что могла чувствовать его тепло. — Он же парень с автомобилями?
— Тот самый, — я поперхнулась. — Что говорят в статье? — Я открыла конверт, чтобы не смотреть на экран. Цветы были от Даниэля, просящего о помиловании.
— Говорят, что ты и Антонио Спинелли друзья через WDE. И ты примирилась с Даниэлем Брауэром.
— Они использовали это слово? Примирилась? — я посмотрела на карточку.
Еще один вопрос.
Ни имени. Высокомерное нежелание приносить извинения. Я положила карточку обратно в конверт.
— Да, мисс, — воскликнула Пэм. — Рядом с вами, фотография с горячим итальянским парнем. Подло.
— Журналист. По латыни означает «сказать все, не сказав ничего».
— Правда?
— Нет. Но если древние знали хоть что-то, то так и есть.
* * *
Я встала и оделась, как и в любое другое утро, не ожидая ничего большего, чем привычные неудобства — дорога, натягивание чулок, слишком горячий или слишком холодный кофе.
Даниэль и я расстались полюбовно предыдущим вечером, с его шепотом: «подумай об этом», мне на ухо. Я обещала подумать, и я бы подумала, но это было тяжело: думать о Даниэле, когда я проснулась с мокрой воспаленной киской, благодаря вниманию Антонио.
Я успокаивала себя пальцами, поглаживая болезненность. Полюбила боль воспоминаний. Он был так хорош, так горяч, и разговоры во время секса были чем-то новеньким. Я прошептала про себя — трахни меня, трахни меня, трахни меня сильнее, пока не кончила, чувствуя сжимающуюся попку, выгнутые бедра, балансируя своим телом от макушки головы до ступней ног.
Только когда я издала первый быстрый вздох, лаская себя ладонью, я признала, что расстались мы плохо. Я еще никогда не была с кем-то настолько отстраненной. Позже на работе, когда Пэм сказала мне, что он находился под следствием, я поняла, почему он не любит допросы. Я попросила ее отвечать на мои звонки в течение часа, удалившись в кабинет.
И еще один вопрос.
Что это было? Наверное, из-за Нелл? Еще одна причина прилететь в Лос-Анджелес, кроме легкого экзамена по юриспруденции? Нет. Все это было слишком просто и, очевидно, он и так мог все это получить.
Я заперла на ключ дверь своего офиса. У меня был миллион дел, которые нужно было сделать, но это могло подождать, полагаю, что ничего не случиться, те фотографии нас с ним до сих пор не выходили у меня из головы. Мне необходимо было найти что-то о нем в Интернете.
Если бы я смогла закупорить аромат следующего часа в бутылку, он назывался бы — разочарование. Если размер бутылки определять количеством информации, которую я нашла на Антонио Спинелли, он был бы равен одной унции (28,3 г), ни капли больше, а содержимое стоило бы меньше, чем сам сосуд.
Другими словами, всего лишь одна боковая колонка в Fortune, полностью состоящая из пережеванных слов ни о чем. Я нашла одну профессиональную фотографию, на которой он выглядел великолепно, и недоказанное заявление в разделе комментариев по недвижимости — блоггер жаловался на то, сколькими автомобилями он владел и каким количеством собственности и «маленьким пшиком» - рестораном Зия Джиована в Сан-Педро Сан.
Результаты расследования были довольно свежими, двухлетней давности, так что представляли интерес. Антонио Спинелли собственник и владелец ресторана Зия, находился под следствием за отмывание миллионов в своем заведении. Иск было абсолютно невозможно доказать, и, видимо, след денег растворился еще до дедлайна репортера.
Пришло сообщение от Пэм:
"Мистер Брауэр на линии"
"Мне нужно еще двадцать минут»
"Он очень настойчив"
Пэм знала меня и знала моего бывшего жениха. Она не хотела выслушивать его белиберду. Я сняла трубку.
— Привет, — сказала я.
Он начал прежде, чем я успела сделать еще один вдох.
— Что ты делаешь?
— Что?
— С известным криминалом. Что ты делаешь с ним?
Я впала в шок и онемела.
— Тинк? Ответь мне. Это было в Лос-Анджелес Таймс.
— У меня ни с кем ничего нет. Это не твое дело.
— Твоя безопасность — это мое дело. Я сожалею. Это не подлежит обсуждению ни сейчас, ни когда-нибудь.
Его голос, казалось, физически присутствовал, проходя не только через телефон, но и стены, и я поняла, что он был прямо за моей запертой дверью.
— Впусти меня, — сказал он.
Я повесила трубку и открыла дверь.
— Ты должен успокоиться.
Едва это слетело с моих губ, как он захлопнул дверь, не впуская своих телохранителей, которые, казалось, сдерживали Пэм.
— Даниэль, в самом деле…
— В самом деле? В самом деле, Тереза? Где ты его подцепила?
Уперев свои руки в бедра, я кусала губы, сдерживая все бессмысленные взаимные обвинения. Мы не нуждались больше в этом. И Даниэль это знал.
— Ты хочешь нападать на меня или поговорить со мной? — сказала я.
— Нет, — сказал он, беря меня за плечи. — Я не знаю.
Он поцеловал меня, толкая назад на мой письменный стол.
Я не разомкнула губ, не из-за гнева, а из-за замешательства. К тому моменту, как он потянул меня назад, мы оба успокоились.
— Прости, — сказал он.
— Садись, — я указала на стул напротив моего стола, и села рядом с ним.
Он придвинул свой стул ко мне, как если бы он по-прежнему имел право дышать моим воздухом, как если бы я согласилась на примирение, опубликованное в газетах, в реальной жизни.
— Мне нужно, чтобы ты рассказала мне все, — сказал он, накрывая мои руки.
— Нет ничего, что можно было бы рассказать.
— Как он оказался рядом с тобой?
Я убрала свои руки прочь.
— Это не справедливо. Ты больше не вправе требовать какую-либо информацию обо мне или моей личной жизни. Если я скажу тебе, что ничего нет, ты решишь, что я лгу. Если я скажу что-нибудь, это будет походить, будто я пытаюсь обидеть тебя. Я только пытаюсь жить своей жизнью, о’кей? Я только пытаюсь справиться со своими днями и ночами.
— Ты оступишься, и будешь испытывать боль.
— Все дороги ведут к боли, поверь мне.
— Я заслужил это.
