Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Сюда, если под рукой даже не было паланкина, он добирался быстро, так что я могла вовсе не заботиться о том, что подумают люди. Это было в середине одиннадцатой луны - месяца инея.
***
В последний день двенадцатой луны госпожа из дворца Дзёган пожаловала ко мне через западную сторону моего поместья. Когда наступил последний день года, я приготовилась проводить обряд Изгнания демона, и еще с полудня, когда раздался шум: «Гохо-гохо, хата-хата», - стала улыбаться сама себе, и так встретила сначала рассвет, а за ним и полдень. За это время в гости ко мне не пришел никто из мужчин, и я сидела в безмятежности. Я тоже слышала шум по соседству и беззвучно смеялась, вспоминая стихи «То, что буду ждать теперь».
Одна из моих дам для собственного развлечения оплела сеточкой каштан и сделала из него жертвоприношение, а потом укрепила его в виде ноши к деревянной одноногой фигурке; я взяла эту фигурку к себе, к ее бедру прицепила клочок цветной бумаги, написала на нем стихотворение и поднесла этой особе.
Жить с одной ногою, -
Как в любви бесцветной.
Одинаково горько бывает.
А без палки в руке
Никогда не встречается горец.
Когда она услышала это стихотворение, то связала вместе концы коротко обрезанной сушеной водоросли «морская сосна»[42], надела эту связку на палку вместо каштана, а у куклы подскоблила на ее сухой ноге деревянную шишку, так что она стала казаться больше, чем прежде, и вернула ее назад. Когда я посмотрела на эту куклу, на ней обнаружила бумажку, где было написано:
Когда бы с ним ожиданье
Встречи с любимым
Можно было сравнить,
Они б оказались сильнее -
Страданья любви безответной.
Солнце стало подниматься все выше, я отослала ей праздничные яства, и сама, в свою очередь, получила от нее такие же; пятнадцатого числа мы тоже провели обычные обряды.
***
И вот наступила третья луна. Я по ошибке получила письмо Канэиэ, предназначенное, очевидно, госпоже из дворца Дзёган. Когда я обнаружила это, ошибку было уже не исправить. В письме было написано: «Я собирался в скором времени побывать у тебя, но подумал, что возле тебя находится та, которая может подумать: "То не ко мне ли?"». Поскольку они за много лет привыкли видеться друг с другом, я подумала, что ничего сюда добавлять не нужно, и написала очень немного:
Не захлестнет
Сосновую ту гору Мацуяма,
А обо мне
Неужто, притворившись,
Так шумит волна?!
- Отнесите той госпоже! - велела я, отправляя письмо. А когда чуть погодя поинтересовалась, оказалось, что от нее сразу же принесли ответ:
Когда встает волна,
Что нагоняет ветром
У горы Мацуяма, -
Чем она ближе,
Тем ее вздымает выше.
Поскольку эта госпожа выполняла обязанности наставницы наследного принца, она должна была скоро переехать во дворец.
- Неужели так и расстанемся? - говорила она мне часто. - Нам бы встретиться хоть ненадолго.
Поэтому однажды, как только сгустились сумерки, я пришла к ней. Как раз в то время в моем доме раздался голос Канэиэ.
- Эй-эй! - восклицал он, и так как я вела себя так, будто не слышала его, госпожа из Дзёган проговорила:
- Как спустились сумерки, послышалось мне, будто к вам пришел братец. Он будет очень недоволен. Скорее идите к нему!
Но я заметила:
- Он, я полагаю, может побыть и без няньки. - И немного задержалась. Но за мною пришли, да и хозяйка торопила, так что скоро я возвратилась домой. Госпожа из Дзёган уехала во дворец на следующий день вечером.
***
В пятую луну завершился траур по покойному императору, и госпожа из Дзёган должна была на некоторое время оставить дворец. Думали, что она переедет в прежний дом, поблизости от меня, но она сказала, что видела дурной сон, поэтому на время поселилась в поместье Канэиэ. Однако дурные сны часто повторялись и там, и, решив: «Хорошо бы, если б они не предвещали беды», - госпожа из Дзёган однажды в седьмую луну, в очень светлую ночь, написала мне такие стихи:
Я поняла теперь,
Как трудно длится сон
Осенней ночью
После дурного сновидения,
Пусть даже не сбывается оно?
Мой ответ:
Вы правы - сон дурной
Не сбудется ли, трудно ожидать.
Но как же горько
Знать, что встречи наши
Надолго миновали!
Она сейчас же прислала новое стихотворение:
Я видела во сне,
Как с Вами повстречалась.
Теперь живу,
Очнуться не могу,
Окутана туманом милых встреч.
Когда я его получила, то опять написала ей письмо:
С тех пор, когда прервались
Наши встречи,
Со мной вы говорите,
Встретившись во сне.
Но этот способ встречи неизвестен мне.
И снова она написала: «Что такое "когда прервались"? Это же нельзя считать приметой.
Когда я вижу реку, -
Ее не перейду,
Едва подумаю -
Она неодолима.
Не делайте серьезных заключений».
Тогда я ответила:
Если не можешь реку пересечь,
Но только душой стремишься
К тому, кто на том берегу, -
Разве стремнины, разве пучины
Разделят сердца людей?!
Так мы и обменивались стихами ночь напролет.
***
Уже несколько лет у меня было желание - я думала как-нибудь отправиться на паломничество к храму Хассэ[43], и теперь решила, что сделаю это в следующую, восьмую луну. Но у меня никогда не получалось сделать так, как было задумано вначале, - вот и в этот раз я перенесла поездку на девятую луну. Правда, Канэиэ сказал мне:
- В следующую, десятую, луну состоится церемония Первого вкушения государем риса нового урожая под названием Дайдзёэ. С моей стороны там должна быть представлена придворная дама - одна из моих дочерей. После того, как церемония закончится, я смогу поехать с тобой.
Девушка эта отношения ко мне не имела, поэтому я тайком от Канэиэ отправилась в путешествие. Так как этот день, согласно гаданию, не был признан благоприятным, мы лишь выехали из ворот и остановились в районе храма Хосёдзи[44], а с рассветом пустились дальше. Примерно в полдень, в час Лошади[45], мы достигли поместья Удзи и остановились там.
Я огляделась. В просветах между деревьями искрилась поверхность реки, и это создавало очень трогательное впечатление. Я подумала, что здесь очень покойно и хорошо, что людей со мной отправилось немного: я выехала без подготовки. Если бы здесь кроме меня был еще кто-нибудь, насколько было бы тогда шумнее!
Я велела развернуть экипаж, вынести из него занавеси, выйти и сойти на землю только сыну, - он ехал, сидя в глубине экипажа, - и когда я подняла на окнах шторы и выглянула наружу, то увидела, что реку перегораживала рыболовецкая плотина. Множества лодок, сновавших во все стороны, отсюда видно не было, так что все вокруг было исполнено очарования. Когда я посмотрела на сопровождающих, то увидела, что утомившиеся в дороге слуги, как некую драгоценность, срывают захудалые с виду мандарины и груши и уплетают их. Это выглядело трогательно.
Подкрепившись закуской из коробочек вариго, мы погрузили экипаж на паром, переправились на другой берег и продолжали двигаться мимо пруда Ниэно, вдоль реки Идзуми. Водоплавающих птиц я принимала как-то близко к сердцу, они очаровывали и умиляли меня. Может быть, оттого, что мы выехали путешествовать тайком, все по дороге трогало меня до слез. Вот мы и переправились через реку Идзуми.
На ночлег остановились в местности под названием монастырь Хасидэра[46]. Часов в шесть вечера - в час Птицы - мы сошли на землю и расположились отдыхать, но прежде всего из того строения, которое мы определили как кухню, нам вынесли нарезанную редьку и овощной салат, приправленный апельсиновым соком. Удивительное впечатление от всего этого забывается с трудом, так полно оно своеобразным ароматом путешествия.
Когда рассвело, мы опять переправились через реку, и когда во время переправы я увидела дома, сплошь обнесенные заборами, то подумала, что они из какого-то - не помню точно какого - романа, и тогда меня опять охватило очарование. В этот день мы опять остановились в строении напоминающем храм, а назавтра - в местности под названием Цубаити. Наутро, при свежевыпавшем инее, сверкающем белизной, я увидела, как торопливо шагают паломники. Ноги их обернуты куском полотна. Люди прибывают в храм или возвращаются из него. В помещении, которое мне отвели, шторы были подняты, и, пока для меня кипятили воду, я смотрела наружу. Паломники виднелись повсюду, и каждый из них был погружен в себя.
