Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 24
Берет и поставляет: Это не значит, что диавол нес Иисуса по воздуху, или что принудил его к тому против его воли, или что сделал для этого нечто чудесное. Ничто не доказывает, чтобы диавол имел такую власть и силу, и значение слова берет не принуждает принять какое-либо из помянутых предположений; слово это означает вести кого-либо или сопутствовать, и сатана повел Иисуса или сопровождал Иисуса, конечно, не вопреки его воле, не с насилием, не с принуждением ему.
Диавол, соблазняя Господа — броситься с верху здания, ссылается на текст из Псалтири (ХС, 11, 12), говоря, что если он сын Божий, то ему не предстоит опасности. Ибо если всякому, уповающему на Бога, обещается помощь от него, то тем более сыну Божию даруется эта помощь, и ангелы сохранят его невредимым. Сущность и сила этого искушения состоит в том, чтобы возбудить в Иисусе желание вынудить, так сказать, чудо со стороны Бога, причем обнаружились бы тщеславие, самонадеяние и духовная гордость. Если ты сын Божий, говорит диавол, то Бог для тебя всё сделает, сотворит чудо по одному твоему желанию.
Сказал ему и пр. На это искушение Господь отвечает словами опять из Второзакония VI, 16: Не искушай Господа Бога твоего. Это говорит Моисей народу еврейскому, запрещая ему искушать Иегову, как он искушал его при Массе, говоря: Точно ли Господь среди нас, или нет, когда народ требовал у него чуда по случаю недостатка воды. Таким образом, смысл ответа Христова таков: Не должно требовать от Бога чуда по своему произволению. Правда, Бог помогает боящимся его, обещает им чудеса, но только для освобождения их от опасности, а не по всякому их желанию. Таким образом, искуситель, извративший смысл места из писания, был отражен другим местом, правильно истолковывающим и смысл указанного искусителем изречения.
Весьма высокую гору: Неизвестно, какую. Вероятно, это вершина какой-либо горы, с которой можно видеть большую часть Палестины. Аббат Мерит говорит о вершине одной таковой горы: этот пункт господствует над горами Аравии, страной Галаадской, страной Амморейской, долинами Моавитскими и Иерихонскими, течением Иордана и всем пространством Мертвого моря. Это та гора, которая и доныне называется горою искушения.
Точно так же Моисей пред своею смертью взошел на гору Нево (Навав), на вершину Оразии, и показал ему Господь всю землю от Галаада до самого Дана, и всю землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну, и равнину долины Иерихона, города Пальм до Сихара. Отсюда видно, о были горы, с которых видна была большая часть земли Ханаанской или Палестины и ее окрестностей.
Все царства мира: Надобно предположить, что искуситель показал их Христу каким-либо магическим, непостижимым действием, чему подкрепление можно находить в словах евангелиста Луки о сем: В мгновение времени (IV, 5), «в призраке» (Феофил.).
Всё это дам тебе: Искуситель присвоивает себе власть над всеми сими царствами, будто бы принадлежащими ему, и право передать ее, кому он захочет, власть и право, принадлежащие одному Богу. Правда, язычники находились под властью сатаны до времени, и жители Палестины, поврежденные в правах, состояли под его властью; но тем не менее в этих словах диавола выражается гордое и лживое предвосхищение власти, принадлежащей одному Богу, как творцу и промыслителю вселенной, во власти которого все царства земные.
Падши поклонишься мне: Присвояя себе власть и права над миром, принадлежащие Богу, искуситель требует себе и поклонении, как Богу, то есть поклонения религиозного, которым выражалась бы совершенная покорность, и сила искушения состоит в том, что Христу предлагается вместо чрезвычайного дела искупления человечества путем крестной смерти и основания чрез то всемирного духовного и вечного царства внешняя царская власть над миром, то есть это искушение есть отклонение Христа от всего великого дела его служения роду человеческому в качестве мессии — искупителя.
Тогда говорит и пр. Это более дерзкое искушение, чем два первые, Господь опять отражает словами писания, но предварительно всемогущим словом своим повелевает искусителю прекратить свои искушения: Отойди (прочь) от меня, сатана! Написано во Второзаконии 6, 13: Моисей увещевает в этом месте народ еврейский не следовать, когда он взойдет в обладание Палестиною, богам тех народов, которые будут жить вокруг него, то есть языческим богам: ибо одному только Иегове — истинному Богу — подобает божеское поклонение и никому другому.
Рейс, почтенный писатель Тюбингенской школы, объясняет искушение так (стр. 179—185):
Это знаменитое место из Евангелия, изощрявшее мудрость толкователей более, чем какие-либо иные места его, известно под именем истории искушения. Название это, однако, не выражает точно природы сообщаемого события. В то время как во втором Евангелии говорится лишь очень смутно об одном искушении, продолжавшемся сорок дней, в первом Евангелии вполне определенно рассказывается о трех различных искушениях, имевших место после этих сорока дней, а Лука объединяет оба эти повествования, принимая и то и другое. Различие это не касается, однако, сущности рассказа. То же можно сказать и о других различиях, которые мы отметим попутно, не придавая им особого значения. Так, один Матфей говорит, что искушение было целью удаления Иисуса в пустыню, — воля духа была такова, чтобы он подвергся испытанию. Звери, о которых упоминает лишь один Матфей, вводятся просто для того, чтобы выразить более наглядно мысль об уединении; нет ни малейшего основания понимать под ними хищных зверей. От двух первых текстов остается впечатление, будто Иисус удалился в пустынное место, где он пробыл сорок дней, с целью предаться размышлениям о своем будущем служении (так обыкновенно и объясняют эту цель общераспространенные толкования). Текст Луки, напротив того, внушает мысль о пребывании в трудах, о томительном и возбужденном состоянии, которое осложнялось повторными приступами искусителя. Далее оказывается та, стоящая внимания, разница, что три отдельных явления не следуют в одном и том же порядке у двух евангелистов, которые о них повествуют. Все толкователи в этом отношении сходятся, отдавая предпочтение Матфею, и у них имеются к тому столь веские основания с точки зрения логики и психологии, что мы признаем возможным не излагать их здесь пространно. Мы заметим только, что они имеют этот вес лишь постольку, поскольку вообще признается действительность передаваемых событии. Наконец три рассказа оканчиваются различно. Матфей дает понять, что искуситель, трижды с позором отраженный, признает за лучшее удалиться. Из повествования Луки, напротив того, следует, что он вновь принимается за то же дело несколько позднее. Писатель этот, без сомнения, имел в виду или ту борьбу, которую приходилось выдерживать за всё время своего служения, или его страсти и его смерть. Матфей добавляет, что вместо побежденного диавола пред Иисусом тотчас же предстали слуги-ангелы, посланные, можно думать, или для того, чтобы позаботиться о его нуждах, или для того, чтобы воздать хвалу его победоносной святости. Марк тоже говорит об ангелах, но, повидимому, хочет сказать, что они находились с Иисусом за всё время его пребывания в пустыне, составляя его общество и служа ему, чем, конечно, исключается мысль о посте и о голоде, о которых говорится у других евангелистов.
Все эти различия, повторяем, касаются лишь второстепенных подробностей. Мы остановимся теперь на самой сущности этого повествования, единственного в своем роде не только в Евангелиях, но и во всей Библии. Прежде всего дадим себе отчет в том смысле, какой мы должны связывать с словом искушение. В библейском языке (Ветхого и Нового Завета) слово это употребляется в трех различных значениях: во-1-х, говорится о человеке, что он искушает Бога, когда он хочет вызвать нетерпеливыми требованиями какое-либо проявление его могущества, напр., чуда; так как всякое требование такого рода проистекает от недостатка веры или преданности воле Божией, то писание признает его за грех; во-2-х, говорит о Боге, что он искушает людей, когда он подвергает веру их испытанию бедами и напастями разного рода. Так как здесь цель и средства одинаково спасительны, то уже апостолы сознавали непригодность слова искушения (Иакова I, 13), и употребление его в этом смысле всё более и более оставляют в современном языке, заменяя его словом испытание; наконец, в-3-х, человек искушает другого, когда пытается вовлечь его в грех. События, передаваемые здесь, конечно, не могут быть отнесены ни к этой третьей категории, ни к первой. Искуситель не обращается к могуществу Иисуса, чтобы побудить его к совершению чудес на пользу себе; здесь есть скорее нравственное столкновение святой воли Христа с извращенными стремлениями диавола.
