Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)
— Так гораздо лучше. Только рубить меня на части здесь, за столом, не надо. — Голос Каэ заставил ингевона остыть, а она продолжала: — Я не провинциальная простушка, впервые увидевшая мужчину в камзоле, который к тому же руки умеет целовать. Если вам действительно что‑либо нужно, говорите прямо.
— Приношу свои искренние извинения. Только как убедить вас поверить мне — не представляю. Мне хотелось бы сопровождать вас в любое место и в любом качестве, только чтобы… Послушайте, я страшно глупею, потому что не могу толком объяснить самому себе, что мне от вас нужно.
— Тогда расскажите все по порядку, а потом я поделюсь с вами своими небольшими секретами. Вот и договоримся до чего‑нибудь путного…
— Попробовать разве что?‑как‑то беспомощно обратился Джангарай к альву.
— Говори то, что тебе хочется, а не то, что, как ты предполагаешь, хотим услышать мы, — мудро посоветовал тот.
— Тогда нам надо заказать еще вина, — предложила Каэтана. Она кивнула пробегавшему мимо слуге и вложила ему в руку монету. Увидев полученные деньги, он стрелой понесся выполнять заказ.
Справедливости ради нужно признать, что, прежде чем Джангарай сумел достаточно понятно объяснить своим новым знакомым все мотивы и побудительные причины сегодняшних поисков, слуга обернулся с полными кувшинами еще не один раз. В какой‑то момент альв пить категорически отказался:
— У вас сейчас нечто вроде соревнования — кто опьянеет первым, а кто вторым. Я, знаете ли, не охотник до подобных развлечений.
Каэтана и ингевон переглянулись, смутились и… расхохотались — звонко и непринужденно, как может смеяться только сама молодость.
— Извини, Воршуд! — обратилась Каэ к мохнатому человечку. — Очень уж вкусно соревноваться.
— Это я как раз понимаю, — согласился альв.
— Но вы и пить мастер, госпожа, — вмешался в их разговор Джангарай.
— На моей родине говорят, что истина — в вине.
— Хорошо говорят, — восхитился ингевон. — И кто это придумал?
— Один поэт…
— А‑а, — уважительно протянул разбойник. — Поэты, они, конечно, знают толк в вине — получше любых других смертных. Их сам Алагат — божественный Виночерпий — не перепьет, куда ему… — Джангарай помолчал и задал самый главный вопрос: — А где ваша родина?
Каэтана переглянулась с альвом. Сама она уже успела почувствовать расположение к веселому и беззаботному, отчаянно смелому ингевону. Альв едва" заметно кивнул.
— Не знаю, Джангарай. И не знаю, стоит ли тебе слушать мою историю, потому что в ней замешаны чуть ли не все боги вашего прекрасного Варда.
Слова «вашего Варда» не ускользнули от внимания ингевона.
— Ты хочешь сказать… — пробормотал он. — Вы хотите сказать, что живете не на Варде? Хотя, — успокоил он себя, — Арнемвенд действительно велик.
— Да не видела я ни Арнемвенда, ни Варда. Я тут и недели не нахожусь, — рассердилась Каэ. — Дожила! Мира, в котором сейчас живу, не знаю, хотя он, похоже, мой. Мира, в котором жила, почти не помню. Не успела сюда попасть, как на меня налетел Ма…
— К Ночи Непоминаемый, — торопливо вставил суеверный альв.
Джангарай глядел на собеседницу широко открыв глаза.
— Хорошо, — продолжала Каэ, которую несло на всех парусах. — Пусть он так называется. Потом братец его, что ли, — я еще в их родственных связях не разобралась. Левиафаны из реки выплывают на восход солнца полюбоваться. Нет, ты мне скажи, — набросилась она вдруг на ни в чем не повинного ингевона, — скажи, пожалуйста, — это нормально?! Теперь надо идти на край света, обязательно туда, где война, в другое место никак нельзя — сюжет не тот. Да еще ты ночью нападаешь! Ответь, нервы это могут выдержать? — Тут вспышка негодования улеглась сама собой, и Каэ уже спокойно проговорила: — Не обращай внимания, просто я плохо представляю себе, что делать. Я загнанная одинокая девчонка, попавшая в незнакомый мир, где уже кому‑то что‑то должна. А я не умею быть должной, воин. Не умею и не люблю.
Всполошился альв:
— Дорогая Каэтана, совсем забыл, ну просто из головы вон за этими хлопотами, — я с вами на восток, знаете ли. Вдвоем веселее.
— А втроем еще веселее, — объявил Джангарай, чувствуя необъяснимую легкость на сердце. — Фехтовать с мной будете?
— Куда я денусь?
— Тогда хоть скажите, в какое место нам нужно попасть.
Альв осмотрелся по сторонам и внес рациональное предложение:
— Может, прежде чем обсуждать подробности, покинем наконец ярмарку?
— Действительно, — поддержала его Каэтана, — засиделись мы здесь.
Джангарай был тем более рад покинуть людное место, где его мог узнать и выдать властям любой. Не спеша они отправились к дому, где остановились путешественники.
Хозяева и домочадцы были в городе, и дверь им открыл слуга, страдавший в одиночестве на своем постылом дежурстве. Увидев постояльцев, он расплылся в улыбке, надеясь хоть немного расспросить у них про ярмарку. Но его постигло горькое разочарование: отвратительные попались жильцы — никаких восторгов, никаких впечатлений, даже приблизительных цен не назвали.
«Бездельники, — подумал слуга. — Бездельники и тупицы, раз не могут ни о чем рассказать. Негодные, никчемные люди».
Ну ничего, завтра он наверстает упущенное…
Наверху захлопнулась дверь.
— Вот и выходит, — закончила Каэтана свой недолгий рассказ, — что нам нужно именно в ал‑Ахкаф, и никуда больше, а там, говорят, начинается война.
Джангарай задумался. Он молчал так долго, что Воршуд решил — все, конец. Ингевон испугался, струсил, а значит, они в нем ошиблись. Но Джангарай заговорил совсем об ином:
— А вы не задумывались, дорогая госпожа, что война началась именно из‑за вас?
Альв возмутился:
— Да при чем тут госпожа Каэтана? Мы ведь здесь, а война…
— А война именно в ал‑Ахкафе, — ровным голосом закончила Каэ. — И именно сейчас. Ни на день раньше, ни на месяц позже. Но может быть, это все‑таки совпадение…
— Может быть, — сказал ингевон. — Но я бы на, вашем месте стрелой несся в ал‑Ахкаф. Если даже половина того, что с вами произошло, не совпадение — а таких совпадений просто не бывает, — то, значит, боги боятся того, что вы узнаете от Тешуба. Значит, это тайна, которая способна многое изменить в нашем мире. Нам нужно торопиться…
При слове «нам» осторожный альв счел необходимым переспросить:
— Ты тоже собрался с нами?
— По‑моему, это уже решено, просто я не был посвящен в детали. Но после того как вы доверили мне свои тайны, прошу поверить и в то, что у вас нет более преданного друга и слуги. — И Джангарай склонился перед девушкой в почтительном и на сей раз вполне искреннем поклоне.
Она, улыбаясь, протянула ему руку:
— Я рада, действительно рада обрести такого друга. А Воршуд насупился и пробурчал:
— Конечно, теперь оба мечами махать будут, а о деле думать кому придется?
— Главное, чтобы боги не добрались до Тешуба раньше, чем мы.
— Не пугай, — поморщился альв.
Собаку съевший на разных походах, Джайгарай в тот же день развил бурную деятельность.
— Нам нужны кони и разные мелочи, — перешел он к проблемам предстоящего путешествия.
— В таком случае покупай не просто хороших коней, а самых лучших. Денег у меня достаточно, — сказала Каэ.
— Не самых лучших, — вмешался альв, а самых спокойных и покладистых.
— О чем спорим! — развеселился ингевон. — Все равно каждый должен сам выбрать себе коня. Коня, оружие, походную одежду. Только еще одного спутника найду нам я, если позволите.
— Зачем нам еще один спутник? — насторожился альв. — Нам нужен караван до ал‑Ахкафа. А спутник…
— Я ручаюсь за него своей честью, — сказал Джангарай. — Во всяком случае, вы на него должны посмотреть. Если бы он отправился с нами, я бы спал гораздо спокойнее. Только как его уговорить?
Жизнь Бордонкая нельзя было назвать ни легкой, ни счастливой. Он родился в семье обедневшего рыцаря, который унаследовал от предков тяжелую руку, тяжелый меч и легкие нрав и кошелек. Отец Бордонкая в течение всей своей недолгой жизни снискал себе славу отчаянного храбреца и силача, но денег не скопил и отправился навестить Баал‑Хаддада, оставив жену с двумя младенцами на руках. Родня терпела их недолго и в конце концов выселила в старый полуразвалившийся замок на окраинных землях Мерроэ, где пастухи и охотники‑гемерты были единственными няньками для господских детей.
Мать Бордонкая — красавица Санна — обожала своего мужа и во второй раз замуж не собиралась. Превыше всего для нее — жены и дочери рыцарей — были понятия чести, долга и справедливости. И она допустила страшную ошибку, воспитав своих сыновей в духе гордых и предельно честных предков, но не успев рассказать им о том, что в мире существуют еще и подлость, предательство, коварство. Санна умерла на двадцать пятом году жизни в нищете и забвении, моля богов позаботиться о ее детях.
