Михаил Каратеев - Русь и Орда
Учитывая все это, Карач-мурза быстро наметил план дальнейших действий. Большому количеству своих людей он приказал сосредоточиться с западной стороны дворца и поднять побольше шуму, чтобы отвлечь туда главные силы осажденных, а сам с двумя сотнями спешенных воинов подошел к середине стены восточной. Здесь между двумя соседними башнями был совершенно неосвещенный промежуток шагов в тридцать. Приказав своим лучникам открыть стрельбу по бойницам обеих башен и приковать к себе внимание их защитников, сам он с полусотней воинов незаметно подобрался к подножию стены, в центре промежутка, где мрак был особенно густ.
Минуту спустя наверх взлетело несколько арканов, легко обвившихся вокруг каменных зубцов. И сейчас же по ним бесшумно полезли люди, стараясь не задерживаться на гребне стены, где их могли заметить, а немедленно перебрасывая арканы на другую сторону и спускаясь в темноту одного из внутренних дворов Алтын-Таша. Тут пока было совершенно безлюдно и тихо.
Карач-мурза, перебравшийся через стену одним из первых, очутившись на земле, сразу разобрался в обстановке. Он хорошо знал внутреннее устройство дворца и расположение служебных помещений и эту часть стены выбрал не зря: тут находились дворцовые поварни и возле них имелись узкие, одностворчатые ворота, через которые вносились продукты с рынка. Пытаться выломать их снаружи было бесполезно, так как они тоже были надежно защищены опускающейся сзади железной плитой, но отворить их изнутри было нетрудно, а потому Карач-мурза ощупью направился вдоль стены к этим воротам. Он их обнаружил довольно скоро. К его удивлению, железный заслон, который с наступлением темноты стража обязана была опускать, теперь был поднят, а сами ворота, когда он потянул их к себе, оказались незапертыми.
«Наверное, Улу-Керим открыл», – подумал Карач-мурза. Поставив десяток воинов у лестницы, ведущей на ближайшую башню, и приказав им не выпускать оттуда никого, он распахнул ворота, и его люди, спешившиеся на площади, темным ручейком потекли во двор.
Когда неистовые крики заметивших это стражников, отрезанных в башне, привлекли сюда внимание других и на поваренный двор устремилось десятка три тургаудов с факелами, тут уже находилось не меньше двухсот воинов Карач-мурзы. Поняв, что надо переходить к открытым действиям, последний выхватил саблю и бросился впереди своих людей на подбегавших тургаудов. В минуту они были смяты, и лавина нападающих с леденящими душу воплями хлынула изнутри во дворец, круша и рубя всякого, кто попадался на пути.
Вскоре были открыты и главные ворота, в которые ворвался с площади поток воинов, растекающийся по всем помещениям и дворам Алтын-Таша. Его защитники, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, один за другим бросали оружие и с повешенными на шеи поясами опускались на колени, чтобы этим знаком смирения купить себе жизнь. Карач-мурза приказал никого зря не убивать, а главное – захватить живым самого Хаджи-Черкеса.
Его окружили в одном из залов дворца, где он забаррикадировался с десятком приближенных и, зная, что в таких случаях хану пощады не бывает, решил защищаться до конца. Однако когда от имени Карач-мурзы им предложили сдаться, обещая в этом случае жизнь и свободный выезд из Сарая, все находившиеся с ним, за исключением одного, сохранившего верность до конца, заявили, что они сдаются. Им ответили, что Карач-мурза примет сдачу только всех вместе, включая и самого хана, или же прикажет перебить всех до единого. Хаджи-Черкес сдаться не пожелал. Тогда приближенные, пошептавшись между собой, разом набросились на хана и единственного преданного ему нукера и, обезоружив их, передали в руки победителей.
* * *Несколько часов спустя, когда высоко поднявшееся солнце уже искрило ослепительным светом огромный золотой полумесяц, возвышавшийся над главным куполом Алтын-Таша, а в городе были подавлены последние очаги сопротивления, два незнакомых нукера вывели Хаджи-Черкеса из темного чулана, в котором он был заперт с момента пленения, и привели его в престольный зал.
Стоявший на возвышении трон великих ханов Золотой Орды – тот самый черный эбеновый трон с подлокотниками в виде золотых драконов, на который Хаджи-Черкес впервые сел три дня тому назад, – теперь был донизу закрыт опущенным пурпурным балдахином. На верхней из трех ведущих к нему ступеней, покрытых драгоценным персидским ковром, подперев рукою подбородок, сидел Карач-мурза. Он был в белой шелковой чалме, заколотой спереди золотой застежкой с тремя крупными сапфирами, в кафтане из голубого с золотом изербафта [265] и со сверкающей самоцветами саблей на боку – подарком московского государя Дмитрия Ивановича.
В огромном и роскошно убранном зале никого не было, кроме победителя и побежденного. Они хорошо знали друг друга и даже находились в довольно близком родстве: Хаджи-Черкес, который был лет на двадцать старше Карач-мурзы, приходился последнему двоюродным дядей. Но между ними и их семьями никакой близости не существовало: среди чингисидов, за очень редкими исключениями, никто не доверял ближайшим родственникам, ибо такое родство прежде всего знаменовало собой приблизительное равенство династических прав, то есть особенно жестокое соперничество в борьбе за престол и власть.
Таким образом, Хаджи-Черкесу не на что было надеяться. Он был совершенно уверен в том, что не доживет до вечера и что Карач-мурза его уничтожит точно так же, как и сам он уничтожил бы при подобных обстоятельствах любого свергнутого им хана. Этого требовало простое благоразумие, а потому Черкес в глубине души не осуждал племянника и приготовился умереть с достоинством.
Оставленный конвоирами посреди зала, он не склонил головы перед своим победителем, лишь мельком глянул на него, а потом отвел глаза в сторону, с внешним равнодушием ожидая, что ему скажут. Взгляд его на мгновение задержался на толстой зеленой книге, изукрашенной золотою вычурью и лежащей на высоком столике в трех шагах от трона. Что это – Коран так и не убрали отсюда с тех пор, как третьего дня вельможи и военачальники присягали на нем в верности ему, великому хану Хаджи-Черкесу? Или его принесли сюда снова, для того чтобы те же самые люди присягнули теперь Карач-мурзе?
– Я вижу, эта священная книга тебе о чем-то напоминает, хан? – с легкой насмешкой спросил царевич, перехватив его взгляд. – Может быть, о том, что ты плохо сделал, прервав свой хадж, и вместо Мекки оказался в Сарае? Не потому ли тебе пришлось так скоро уступить престол другому?
Терять Хаджи-Черкесу было нечего, а потому он принял вызов и ответил:
– Ты сам боишься того, что у меня отнял. Хоть и три дня всего, но я сидел на троне, а ты сидишь у его подножия, на лестнице. Твоя русская кровь слишком тяжела для того, чтобы ты мог подняться с нею на эти три ступени!
– Я сижу там, где мне положено, – спокойно сказал Карач-мурза. – А на троне будет сидеть тот, кто имеет на это неоспоримое право.
– Понимаю, – кивнул головой Черкес. – Ты хочешь сделать, как Мамай: будешь царствовать, не называя себя великим ханом, а на трон посадишь какое-нибудь чучело из настоящих чингнсидов, которое будет тебе во всем послушно.
– Ты далек от истины, – возразил Карач-мурза с поспешностью, удивившей Хаджи-Черкеса. – Мамай сажает ханов, которые ему повинуются, я же сам буду первым слугой того хана, которому помог овладеть престолом.
– Кто же это такой? – недоверчиво спросил Черкес.
– Великая хатунь Тулюбек-ханум, да благословит Аллах ее царствованье, – помолчав, промолвил Карач-мурза.
– Тулюбек-ханум! – вскричал пораженный Хаджи-Черкес. – Женщина на престоле великих ханов!
– Если мужчины сделали этот престол предметом нескончаемой вражды и всю землю вокруг него пропитали кровью, пусть лучше на него сядет женщина!
– И притом очень красивая женщина, – насмешливо подхватил Хаджи-Черкес. – Мне кажется, что теперь я тебя совсем понимаю, оглан.
– А мне кажется, что твой собственный язык не желает тебе добра и говорит то, чего в твоем положении говорить бы не следовало.
– Утопающий не боится промокнуть, оглан. И тому, кто дошел до конца своего земного пути, терять уже нечего.
– Это так. Но ты еще не дошел до конца своего земного пути.
– Как? Разве ты не велишь меня убить? – удивился Черкес.
– Нет, хан, если ты сам не заставишь меня это сделать.
– А, понимаю! Так вот почему здесь оказался Коран! Но тот, кто хоть один день сидел на этом троне, – если он настоящий мужчина, – не станет покупать жизнь ценою унижения и никогда не признает великим ханом другого. Я не присягну Тулюбек-ханум!
– Я не ставлю тебе никаких условий. Великая хатунь Тулюбек-ханум, да укрепит ее Аллах на пути милосердия, находит, что вокруг трона и так уже пролито слишком много крови. Она дарует тебе не только жизнь, но и свободу. Ты можешь возвращаться в Хаджи-Тархань и по-прежнему владеть своим улусом.
