Дима - o f2ea2a4db566d77d
когтями – он попросту, впервые в жизни, схватился за ниточку авантюры и тянул, тянул,
авось к чему приведёт. Знал прекрасно – чтобы во что-то ввязаться, достаточно проявить
инициативу и следовать знакам.
От дома по Garihat Road, в центре Калькутты, за которым Борис весь вечер следил из
машины, наконец-то отделилась изящная, женская фигура. Загорелая кожа, тёмные очки,
европейский, деловой костюм. Волосы женщины покрывала бирюзовая косынка. Борис
следовал за ней неотступно.
Дама поймала кеб и уже через пятнадцать минут обедала с подругой в дорогом ресторане,
доступном лишь обеспеченным иностранцам и богатым индусам. Через некоторое время их
беседа резко прервалась. Женщина в косынке выронила из рук вилку и уставилась на
подошедшего к их столику мужчину. Она смотрела на Бориса, Борис смотрел на неё. Он
спросил:
- Глория, как насчёт объясниться?
Она покорно кивнула головой.
Шли рядом, неторопливо, по улице, до отказу забитой антикварными магазинами.
Антиквариат восточной Индии, Голландии и Дании. В конце улицы даже высилась карета.
На вид роскошная, не запряжённая, оборванцами облепленная, как пудинг муравьями.
-
Как ты догадался?
- Я не был уверен до последней минуты. Пока не увидел тебя. Меня насторожило
поведение твоих родителей, их поспешный отъезд, и тот факт, что ни в газетах, ни в отчётах
патологоанатома не упоминалось о беременности.
Глория утомлённо морщилась.
- Ты оказался слишком романтичен для нашего плана. В тебе отсутствует эта
обывательская скаредность. Иные бы на твоём месте давно покинули страну, лишь бы не
оплачивать уик-энд из собственного кармана. Да и зачем?
Борис проигнорировал её слова.
-
Вы инсценировали убийства, чтобы привлечь к своему району внимание туристов и
газетчиков, я правильно понимаю? Реклама, да? Тайна человека-обезьяны. А я понадобился
для шума на международном уровне. Для этого ты и сыграла роль проститутки.
34
-
Ты прав.
-
А откуда брали трупы? Твой, например?
-
Из морга. Ведь в заговоре участвовал почти весь район.
Они поравнялись с голландской каретой, развратно позолоченной – оборванцы тихо
удалились. Борис заглянул внутрь и спросил Глорию:
- Я тебе хоть понравился?
Девушка зло расхохоталась.
-
На черта ты мне?
- Я так спросил. На всякий случай.
- Нам больше не о чем говорить, - мрачно заверила Глория. – Тебя использовали,
обманули, вовлекли в скандал. Если начнёшь выступать, мы тебя…
Девушка задумалась.
-
Уезжай из Индии, - попросила она тихо. – Уедешь? Ты здесь никому не нужен. Ты
только мешаешь.
Борис опять заглянул в карету. Внимательно изучил обшивку сидений, стен и потолка. На
полу виднелись какие-то пятна…бурые, маслянистые. Неожиданно его замутило. Будто
укачало.
- Что ты там, в карете, увидел? – с презреньем спросила Глория. – Весь аж позеленел.
-
Прощай, Глория.
На следующий день уже в Бомбее он ждал, когда его чемодан погрузят в такси. Проводить
Бориса вышёл знакомый индус. Стоял рядом, исподтишка наблюдательный.
Борис поблагодарил за тёплый приём и пожал ему руку. Уверенно направился к такси.
- Господин, - хитро окликнул его служащий гостиницы.
-
Фокус покажешь? – съязвил Борис.
-
Сами решайте… Та европейка опять приходила, пока вы были в отъезде.
Усатый парень испытывающе замолчал. Борис же – где-то глубоко-глубоко внутри, в
самом укромном уголке своего сознания – поёжился. Спросил:
-
На этот раз она что-нибудь передала?
-
Нет. Сказала, что уже слишком поздно. И ушла.
Борис кивнул:
- Вот именно, - подтвердил он. – Уже слишком поздно. А ведь я так и не искупался в
море и не видел ни одного прокажённого индуса.
Генерал-лейтенант Звонников сделался мрачен.
Сейчас перед ним потел сквозь-издёрганный старый человек. Как значилось на визитке –
профессор Императорского Санкт-Петербургского Университета. Уже пять минут он
убеждал Звонникова немедленно закрыть газету «Русский инвалид». Немного косил.
Разминал в руках платок и то и дело им – желтовато-белым – утирал крывшийся испариной
лоб.
Звонников сидел за столом. В «Русском инвалиде» он числился и.д. главного редактора.
Профессор Пётр Георгиевич Федотов прилип к полу у двери примерно в дюжине шагов от
него. На календаре – 27 февраля 1917 года. Утро.
-
Конечно, можно не закрывать, а только сменить название, - срывающимся голосом
увещевал Федотов. – Но сделать это необходимо срочно. Сегодня же то есть. Может быть,
прямо сейчас?
Генерал-лейтенант с появления профессора в кабинете молчал и не двигался. Видимо,
предчувствуя скорый взрыв, Федотов стал говорить ещё быстрее, ещё отчаяннее:
-
Закрыть. Сменить название. Русский инвалид – это сейчас недопустимо. Вы хоть
слышали, что творится в городе? Оставьте просто «Инвалид», это – всегда пожалуйста, но не
надо – русский. Нельзя! Вы хоть знаете, какая на вас лежит ответственность?
35
-
Я что-то не понимаю… - тихо, угрожающе протянул Звонников.
- Я объясню! – Федотов взвизгнул услужливостью и чуть не подпрыгнул на месте. –
Только ещё минуточку. Всё объясню! Сейчас, когда в столице предкатастрофье и
совершенно не известно, чем всё это обернется, никак нельзя бросаться такими
определениями: русский – инвалид. Ведь это же неправда! А даже если правда – нельзя же в
такой категорической форме, как приговор. У нас сейчас война, и в городе чертовщина,
какое-то кошмарное перепутье, вы не заметили? Но вот так взять с ходу и припечатать:
русский, мол, инвалид – это же неправильно, опасно, вы не находите? Типографские
бастуют, уже несколько дней выходит одна-единственная газета – ваша. Вы видели, какие
сейчас у людей глаза выпученные? Эти дни запомнятся надолго, сейчас любая мелочь может
сыграть роковую роль. Но из-за вас получается, что при любом исходе, русский всё равно
калека, увечный, слабосильный. Даже бессильный…
Ситуация наконец показалась Звонникову курьёзной. Генерал-лейтенант сменил позу и
слегка улыбнулся. Ради забавы он решил вступить в спор с этим наглецом. А Федотов тонул.
-
Вы ведь профессор Университета? – и.д. главного редактора резко оборвал
всклокоченный монолог своего посетителя.
- Да, - растерянно прошептал Пётр Георгиевич. – Историко-филологический факультет.
- Тогда в чём же дело? Вам должно быть известно значение слова «инвалид».
- Я понимаю, - обречённо закивал головой Федотов.
- У нас ведь военная газета. Доход от неё предназначается в пользу инвалидов войны,
солдатских вдов и сирот…
- Я понимаю, понимаю… понимаю. С конца XVIII века в русском языке слово
«инвалид» используется в значении «дряхлый воин», но…
-
Ну вот видите? – довольно мурлыкнул Звонников. – Я бы вам предложил присесть, но
спор наш, видимо, окончен.
- Это всё французское влияние, тоже недопустимое в такой форме, - опять понёсся куда-
то Федотов, нервно-болезненно вминая платок в левую ладонь. – Слово заимствовано из
французского. Наверное, ясно, почему так. Призрение воинов, неспособных к службе,
впервые было организовано во Франции. Ещё при Франциске I. Они болели, понимаете? Или
были дряхлыми, или увечными, понимаете? Петр I издал подобный указ только через два
века примерно. Но зачем перенимать слово? Инвалид восходит к латинскому invalidus, что
значит «бессильный, слабый». И в русском языке его всё чаще используют именно в таком,
расширенном значении. Есть ведь слово veteranus – старый солдат, ветеран. Это же куда
более подходит. И это вряд ли нанесёт такой же вред самочувствию всего народа, как слово
«инвалид». Сегодня, сейчас. Я вас заклинаю – переименуйте газету в «Русский ветеран». Мы
с вами смягчим удар. Да, с закрытием газеты – это я, наверное, погорячился. Ну вот
«Престарелый служака», чем не хорошее название, а? Или просто служака, тоже можно.
Столько чудесных слов в русском языке. Возьмите «ветхослужилый» или, например,
«ветшанин». «Русский ветшанин», а?
Звонников басовито рассмеялся.
-
Ооох, вы несносный человек. Ладно, ветшанин. Но куда же мы денем воинов, не
способных к службе за увечьем, ранами? Они ведь тоже читают нашу газету, но это же
необязательно ветераны: старые и опытные. Инвалиды – это объединяющее слово в нашем
случае. Именно поэтому – «Русский инвалид».
-
Нет это разъединяющее слово! – напугано воскликнул Федотов, отгоняя руками что-то
