Unknown - Levin Pyiltsa fey i zakoldovannyiy ostrov
И увидел кровь. Единственное, чего боялся капитан Крюк, — так это тикающего крокодила и вида своей алой крови. Он вскрикнул и разжал кулак. Прилла чуть было не ударилась об пол, но крылья её успели расправиться, и она полетела. Она вылетела из каюты, потом рванулась вверх над коротким пролётом лестницы, ведущей на палубу, и понеслась над волнами, торопясь догнать Рени и Видию.
Море было огромным. Прилла старалась отыскать глазами их огоньки, но уже стало светать, а при дневном свете фейское свечение не было так уж заметно.
Прилле показалось, что она разглядела какую-то искорку в отдалении. Она устремилась туда, в душе надеясь, что это всё-таки не Рени и Видия. Уж очень близко к
воде была эта искорка. Прилла прибавила скорость, хотя после борьбы с Крюком сил почти не осталось.
— Я лечу к вам! Не тоните! — прокричала она. Но её голос заглушил плеск морских
волн.
От берега фей отделяла всего четверть мили, но Рени и Видия опустились ещё на один дюйм... Прилла приближалась к ним, но не так быстро, как надо бы.
Рени уже подумывала, не посоветовать ли Видии бросить мундштук и спасаться.
И ещё одним дюймом ниже.
— Бросай! — крикнула Рени, сама продолжая цепляться за мундштук.
Но Видия тоже не хотела сдаваться.
— Нет! — крикнула она в ответ.
— Я лечу к вам! — раздался голос Приллы.
Но ей было никак не поспеть вовремя. Надежды не оставалось.
Глава ДВАДЦАТАЯ.
На этом поискам мог настать конец. Рени, Видия и Прилла могли бы утонуть. Но остров Нетинебудет этого не хотел. Он следил за ними, невидимо их ободрял и поддерживал. В его планы не входило, чтобы они потерпели поражение. Он взял и пододвинул берег к ним поближе. Когда Рени и Видия свалились в море, приготовившись умереть, оказалось, что вода доходит им всего лишь до колена.
Их настигала волна. Они из последних сил рванулись к берегу, подтащив мундштук, и рухнули на песок. Но оставаться там было опасно. На таком открытом месте можно было сделаться жертвой ястреба. Совершенно изнемогая, феи поволокли мундштук под укрытие нависающей над пляжем скалы. Прилла подоспела и помогла.
И все трое свалились без чувств.
Холодный осенний ветер гулял по острову, хотя раньше Нети-небудет не знал ни осени, ни зимы, а только весну и лето.
Питер Пэн проснулся и увидел рядом с собой на постели дюжину молочных зубов. Сми, боцман на пиратском корабле, никак не мог вспомнить, куда он подевал свои очки. У медведя, живущего на острове, что-то уж очень разболелись коленки. Он чувствовал, что в воздухе носится запах улья, но никак не мог определить, откуда он исходит — с севера или с юга.
Возле Дерева-Дома королева Ри ёжилась от холода в своём лёгоньком, сшитом из папоротника одеянии. Воробьиный человечек подбежал к ней со странной новостью: во всей округе за одну ночь поспели и попадали с веток орехи. Сначала она даже обрадовалась. А потом поняла: муки из этих орехов всё равно не сделать, мельница не будет молоть без пыльцы. И все умрут с голоду.
В полусне Мать-Голубка подумала: «А где же яйцо? Почему я его не чувствую?» И тут же всё вспомнила. Сердце её сжалось. И ещё за эту ночь что-то случилось у неё с глазами, она видела всё точно в тумане.
Она повернула голову, ища взглядом Динь.
— Я здесь, — сказала Динь, стараясь улыбаться, чтобы только не заплакать.
Мать-Голубка прошептала:
— Поговори со мной.
Динь не знала что и сказать. Потом вспомнила про сковородки и кастрюльки, которые лежали на её рабочем столе.
— Дульси принесла мне на прошлой неделе формочку для печенья, — начала она. — Формочка не желала вырезать из теста ничего другого, кроме клеверных листочков. Дульси пробовала...
Если бы Мать-Голубка была здорова, она бы с интересом выслушала всё, что рассказывала ей Динь. Но сейчас она не могла сосредоточиться.
— Не надо про формочки, Динь. И про кастрюльки тоже.
Не надо про кастрюльки? Но Динь больше ни о чём не умела вести беседу. Фея задумалась на целых пять минут. Она вынула свой кинжал и стала вертеть его в руках. Затем заговорила:
— При нашей первой встрече с Питером Пэном я спасла его от акулы. — Она до сих пор никому об этом не рассказывала. Она вообще не любила говорить про Питера.
«Так-то лучше», — подумала Мать-Голубка. Она устроилась поудобнее и заставила себя слушать Динь.
Прилла очнулась вскоре после полудня, стряхивая с себя сны про детей- неуклюжиков. Рени и Видия ещё спали, и она побоялась их будить. Видия наверняка подпустила бы шпильку насчёт таланта будить фей именно в тот момент, когда им больше всего хочется поспать.
Прилла вздохнула. Она решила попробовать перенестись на Большую землю не случайно, а намеренно. Может, этого и не стоило делать, но оказываться там было так занятно... И, если подумать, какая в том беда?
Она закрыла глаза и представила себе комнату, где мальчик слышал какие-то звуки из-под кровати. Там стоял прислонённый к стенке велосипед. И было открыто окно. А с карниза свисали голубые в белую полоску занавески. Она попыталась переместиться туда.
Прилла открыла глаза. Нет, ничего такого не произошло. Она снова закрыла глаза и представила себе туннель. Там были холодные каменные стены, закруглённый потолок и грязный пол. Она постояла там, привыкая. А на другом конце, как она старалась себя уверить, была Большая земля. Ей показалось, что всё удалось. Она вообразила, что покинула остров Нетинебудет.
Прилла снова открыла глаза. Рядом с ней Рени повернулась на бок во сне. Никакой Большой земли!
Хотя Прилла пока этого не знала, она своими попытками положила начало чему-то чрезвычайно важному. Это станет ясно некоторое время спустя.
Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Динь замолчала. Она ещё никогда не чувствовала себя настолько уставшей, хотя ничего такого и не делала — всего-навсего рассказывала всякие истории. Она поведала Матери-Голубке о Питере и об их былой дружбе. Она рассказала, как он шутил, и какие откалывал номера, и как всё это ей нравилось когда-то. Чрезвычайно нравилось, чрезвычайно...
Питер и не думал отвечать ей взаимностью. Он вообще никого не слушал и не восхищался ничем, что исходило не от него самого.
Динь призналась Матери-Голубке, что на какое-то время даже забросила свои кастрюльки и сковородки ради Питера. Она не произнесла: «Я его любила», — но смысл её рассказов был именно таков.
— Волосы у него были такие шелковистые, — говорила она, — я любила взобраться ему на голову, чтобы дотронуться до них. А нос! Мне достаточно было посмотреть на его нос, чтобы понять, что он улыбается. Нос становился каким-то плоским, когда он улыбался, и морщился, если он смеялся.
Словом, она рассказала обо всём и лишь не хотела упоминать о том времени, когда она почувствовала, что её предали. И неловко, и больно было об этом говорить.
Но Мать-Голубка сказала:
— Продолжай.
Динь подёргала себя за чёлку.
— Это слишком печально, — отозвалась она, надеясь, что ей удастся избежать этой
темы.
— Продолжай, — повторила Мать-Голубка. Какая печаль может сравниться с утратой яйца?
Динь кивнула.
— В первый же день, когда я спасла его от акулы, я показала ему мою мастерскую. Всё-всё показала. Он смотрел, как я чинила кастрюлю.
Тут она всхлипнула, и слёзы потекли у неё по щекам. Горькие воспоминания оказались такими живыми, точно всё происходило только вчера.
— А когда я закончила работу, — она снова всхлипнула, — он сказал... он сказал: «Какой я умный, что взял себе в подружки самую лучшую фею». — Динь отвернулась и расплакалась.
— Он вовсе так не думал, — продолжала она. — Если он на самом деле считал, что я лучшая, зачем он приволок на остров эту Венди? — Динь, рыдая, рухнула на песок. — Зачем он проводил с ней всё своё время?
Мать-Голубка на мгновение отвлеклась от своего горя. «Бедная Динь, — подумала она. — Надо же, она до сих пор держала всё в себе и ни с кем не делилась...»
Рени и Видия спали почти до самого заката.
— Дорогое дитя, — сказала Видия, проснувшись, — что же ты не разбудила нас? Ты думаешь, нам можно терять время? Ты так думаешь, да?
Даже Рени заметила, что Прилла могла бы быть посообразительней. Прилла с тоской подумала, что сообразительность — это тот талант, которого у неё тоже нет.
Взявшись все вместе, они оттащили мундштук в сарай на Площади Фей. Как и обещала Ри, там лежало разбитое яйцо и стояла маленькая тележка, к которой были прикреплены воздушные шарики, посыпанные пыльцой. К тележке был привязан шнурок, за который феи могли везти её по воздуху.
А ещё королева приготовила для них сюрприз: их ждал шоколадно-инжирный пирог, который испекли ещё до урагана, но покрыли свежей глазурью. Глазурь была белая, а на ней красными буквами было написано: «Поздравляю с первым успехом!»
Рени решила, что теперь они отправятся на поиски пера золотого ястреба, потому что в Русалочьей лагуне ночью может быть опасно. Русалки ночами заводят свои самые таинственные песнопения. Неуклюжики от этих звуков часто теряют рассудок, а феи так и вовсе превращаются в летучих мышей. Даже рыбы стараются не заплывать в лагуну по ночам.
