Виталий Обедин - Заговор носферату
- Не говори глупостей, - она рассмеялась. - Как может слабая и одинокая женщина сопротивляться страшному, распаленному похотью Ичче?
Я подавил в себе глупое желание скорчить зверскую рожу. С анчинами никогда не поймешь, говорят они серьезно или нет.
Подхватив Ли-Ши на руки, я быстро поднялся на второй этаж заведения, пересек коридор, толкнул ногой прекрасно знакомую дверь и вошел в личные апартаменты анчинки. Внутри струился дым от сжигаемых палочек с благовониями, и жарко рдела углями бронзовая жаровня. Под потолком висели гирлянды хитрых анчинских бумажных фонариков, излучая мягкий неяркий свет. Убранство комнаты каким-то хитрым образом сочетало утонченную и экзотическую анчинскую роскошь и привычные уранийские вещи вроде банкетки, огромного зеркала перед кроватью и еще пары небольших зеркал в разных углах.
Прикрыв за спиной дверь, я шагнул, было, к кровати, но тут же остановился, смущенный некстати пришедшей в голову мыслью.
- Ши, у меня... есть просьба.
- Да, Ичче-Сет.
Во влажных и темных раскосых глазах анчинки уже разгоралась прекрасно знакомое мне безумное пламя.
- Боюсь, сегодня-завтра мне придется общаться с созданиями, которые очень неровно реагируют на запах крови...
- И?
- Твои коготки, Ши, - чувствуя себя идиотом, сказал я. - Ты не могла бы не выпускать их сегодня наружу? Я не хочу ходить среди вампиров с разодранной спиной и чувствовать себя, точно жареный поросенок на празднике обжор. Они очень... чуткие.
- Ты глупый северный варвар, Сет! - она ударила меня по руке. - Как я могу думать о твоей спине, когда не владею собой? Хотя... там возле зеркала есть шелковый шарф. Видишь?
- Ммм...
Я затоптался, продолжая держать ее на руках и пытаясь сообразить, под каким из трех, установленных в комнате зеркал лежит пресловутый шарф. И как он поможет мне уберечься от когтей Ли-Ши. Спину, что ли бинтовать будем?
- Что ты на него смотришь, глупый. Свяжи меня!
***
Общение живых с теми, кто уже умер, но не захотел успокоиться, накладывает на обе стороны серьезные обязательства. Первым надо регулярно доказывать собеседнику, что ты - вовсе даже не добыча, как бы соблазнительно не выглядел. Вторым - найти в себе силы с подобными доказательствами смириться.
Конечно, наличие серебряных Скрижалей в груди носферату в известной степени облегчает диалог, но не следует забывать, что вампиры умеют убивать не только укусом в шею. Многие после перерождения обретают чудовищную силу - вполне достаточную, например, чтобы вырвать заживо из человека ту или иную конечность. И не одну, если потребуется. А проделать это при нужде им не помешает никакая Скрижаль.
Кроме того, следует помнить, что сверхъестественная сила носферату сочетается - очень неудачно для их потенциальных жертв - с невероятным проворством и дьявольской живучестью (мертвых вообще сложно урезонить). Одним словом, смертному крайне нелегко соблюсти свою часть озвученных выше обязательств.
Таким, как я несколько легче. Носители Древней Крови тоже отличаются большей физической силой, нежели люди их роста и телосложения, а мне посчастливилось уродиться, быть может, самым крепким из всех ныне здравствующих Выродков. Однако же даже я, Сет Ублюдок Слотер, предпочитаю общаться с вампирами, держа под рукой пистолет, свежеструганный кол или, на худой конец, простой кинжал.
На всякий случай.
Выходя из дома, я не потрудился навьючить себя дополнительным арсеналом, так что придется довольствоваться тем, что принес в "Шелковую девочку" на себе. Сказать по правде, и этого добра итак будет достаточно, чтобы вооружить небольшой отряд наемников. Племянник Джад любит потешаться над моей манией вешать на себя огромное количество колюще-режуще-стреляющих вещей. Но ведь ему не приходится регулярно засовывать голову в пасть самых тошнотворных и клыкастых бестий, какие только можно сыскать в Блистательном и Проклятом!
Обнаженный, сидя на низком резном стульчике возле туалетного столика Ли-Ши, я придирчиво разбирал оружие, в тысячный раз повторяя обязательный, как сон и чистка зубов, ритуал: щелкал курками пистолетов, стучал в их стволах шомполами, сыпал порох, проверял, как ходят в ножнах клинки, изучал заклепки и узлы на перевязи и ремнях боевой сбруи... если доверяешь оружию свою жизнь, потрудись удостовериться, что у него будет возможность оправдать доверие.
Один за другим я выложил на столик четыре пистолета. Придирчиво осмотрел, смазал и перезарядил каждый. Два из них, "громобои", выглядели настоящими чудовищами: толстые и тяжелые даже на вид, с шестигранными спаренными стволами. Настоящие ручные мортиры. Их огневая мощь превосходила иные мушкеты, а с отдачей мог справиться, держа пистолет на вытянутой руке, пожалуй, только я. Их, собственно и делали по моему индивидуальному заказу. Вручая мне оба, оружейных дел мастер только качал головой: при испытании пистолей у него треснули козлы, с которых делались пробные выстрелы.
Угодив в шею, пуля из "громобоя" запросто могла оторвать человеку голову. И не только человеку, что, учитывая мой род занятий очень даже кстати.
Два других пистолета выглядели более привычно человеческому глазу. Вдоль их длинных одинарных стволов (отсюда и название, "единороги"), сообщавших выстрелу неплохую точность, даже тянулась гравировка. Оба "единорога" я носил закрепленными в специальных подсумках за спиной. Пистолет под правую руку всегда заряжался кусочком сандала из четок, при жизни принадлежавших одному излишне набожному монаху, жившему лет двести назад. В пистолет под левую руку я загонял серебряную пулю, заклятую храмовниками Черной церкви.
После пистолетов пришел черед клинков.
Я ношу на поясе шпагу и регулярно упражняюсь в фехтовании, но всегда готов признать, что есть в Уре мастера клинка, до которых мне далеко. Огромный рост, мощная мускулатура и солидная масса, незаменимые, когда дело доходит до кулачного мордобоя, имеют свои недостатки. Мне не достает гибкости и пластичности, отличающих истинных фехтовальщиков, составляющих со шпагой единое целой. На кое-какие финты меня, конечно, хватит, но когда становится жарко, я предпочитаю сойтись на расстояние удара кулаком. Влепить смачный удар в челюсть или отвесить грязного пинка тяжеленным ботинком, подкованным медными гвоздями, у меня получается куда лучше, нежели плясать, меняя стойки и выделывать всевозможные батманы и рипосты.
Тем не менее, без шпаги в Уре ходят только простолюдины, поэтому клинок всегда со мной. Шпагу я выбирал подстать внешности - длинная, массивная, с широким и жестким трехгранным клинком, позволявшим наносить рубящие удары. Не шпага, скорее эспадрон. По ее клинку ветвились старые, полузатертые оселком руны, ибо у шпаги имелось свое прошлое.
Некогда она принадлежала человеку, спасшему Ур от одной из самых больших трагедий в его истории - последнего Бунта Нечисти. Его имя - Тор Ваннаген, хотя куда больше народа знает его как Тора-Бесоборца, величайшего героя Ура, ныне канонизированного Строгой церковью, как святого.
Оружие легендарного воителя досталось мне, понятно, не по наследству. Как и в случае с сандаловыми четками, пригодились таланты моего племянника Джада Слотера, совсем не из пустого бахвальства именующего себя Принцем Воров...
За шпагой последовала дага - длинный тонкий кинжал, для левой руки, напоминающей старинные клинки-мизерикорды, какими добивали поверженных рыцарей. Ничего необычного в ней не было. Разве только клеймо создателя. Две буквы, G и Y перевитые, точно спаривающиеся змеи, обозначали Гагниуса Йеху, лучшего мастера-оружейника в Уре, а, следовательно, и в целом свете. Его даже называют Отцом (а иногда и совсем уж нескромно - Богом) Мечей.
И, наконец, Дагдомар - моя гордость, оружие, которое я сработал собственными руками. Искривленный серебряный кинжал-акинак с рукоятью из берцовой кости оборотня. Последнего я удавил голыми руками, застигнутый врасплох и не имея никакого оружия, способного причинить почти неуязвимой твари вред. А затем, распаленный схваткой, выдрал из него эту кость, прежде чем ликантроп успел принять человеческий облик, как это обычно бывает с перевертышами после смерти.
По лезвию колдовского кинжала бежали шесть рун, каждая из которых представляла собой смертельное проклятье, делающее прикосновение клинка убийственным без всякого яда. Сплетаясь же вместе, все шесть проклятий составляли единое и жуткое по своей разрушительной мощи заклинание, способное поразив тело, разрушить и душу. Эти шесть заклятий, образующих вместе седьмое, также удерживали внутри кинжала вечно голодную демоническую сущность, некогда обитавшую в теле порождения преисподней по имени Дагдомар.
В его крови я и закалил колдовское оружие, сделав демона и акинак единым целым. То, что не уничтожат заклинания на клинке, пожирает Дагдомар: неукротимый и алчный, как лесной пожар. Если подержать кинжал перед глазами, видно, как клинок дрожит и извивается, обуреваемый голодом и нечестивым желанием вонзиться в чью-нибудь плоть. И эти чувства начинают передаваться тому, кто его держит, подчиняя волю и наливая желанием убивать.
