Слава Бродский - Бредовый суп
– Ты как? – спросил я Маринку.
– Хорошо. А ты как?
– Нормально. Меня, наверное, не выгонят из “Software Solutions”.
– Что ты там сделал?
– Bid-Аsked Option Price.
– Молодец, – сказала Маринка.
– Спасибо, – сказал я.
– Я знала, что ты молодец.
– Спасибо, – сказал я опять.
– Значит, мы пойдем смотреть сегодня дом?
– Ты сошла с ума, – сказал я.
– Сколько ты там уже работаешь?
– Почти десять месяцев.
– Ты там засиделся. Я позвоню завтра в агентство.
– Ты с ума сошла, – сказал я.
– Ладно, я пошла на ланч.
– Хорошо, – сказал я.
– Ты тоже пойди.
– Хорошо, – сказал я.
– Выброси сэндвич, который ты взял сегодня с собой, и пойди куда-нибудь.
– Хорошо, – сказал я.
Я повесил трубку и почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной. Я обернулся. Это был наш президент. Он улыбался мне. Рядом с ним стояла Эми. Она тоже улыбалась.
– Ты сделал Bid-Ask? – спросил президент.
– Да, – сказал я.
– У тебя сошлись результаты с Блумбергом?
– Да, до седьмого знака.
– Jesus Christ! Ты сделал большую работу.
– Спасибо, – сказал я.
– Вот видишь, – сказал президент Эми, – я же говорил, что это надо дать ему.
– Да, – сказала Эми.
– Видишь, я был прав.
– На то ты и президент, – сказала Эми. – Это твоя работа.
– Да, – сказал президент. – Я знаю.
Он похлопал меня по плечу.
– Продолжай в том же духе, – сказал он и пошел к себе в офис.
– Обязательно, – сказал я ему вслед.
Я не захотел вызывать лифт и стал спускаться с нашего третьего этажа по лестнице. И пока я шел вниз, я думал, что, конечно же, все получилось на удивление здорово. Судя по всему, президенту пришлось кого-то убеждать, чтобы дать этот проект мне. И, наверное, ему никто не верил. Да и сам президент, по всей видимости, не очень-то верил в то, что он предлагал. И я все спрашивал себя, почему они не дали мне этот проект три недели тому назад. И сам себе отвечал: потому что я не вызываю у людей никакого доверия.
Я спустился вниз, подошел к большому зеркалу, которое висело у нас в холле, и стал смотреть на себя. Эта идиотская борода, тяжелый взгляд. И вообще все остальное. И чем дольше я смотрел на себя, тем яснее я понимал, что действительно мой облик не мог вызывать никакого доверия ни у кого.
И я стал вспоминать все подобные обидные истории, которые произошли со мной или с моими друзьями. Я вспомнил, как один мой знакомый, Володя, рассказывал, как он в первый раз пришел в бридж-клуб Массачусетского технологического института. У него не было партнера, и он попросил директора турнира познакомить его с кем-то, кто тоже пришел один. И директор сказал ему, что он приветствует, что Володя пришел в клуб MIT и сказал, что это очень хороший клуб и что там играло много знаменитых людей. Володя спросил директора, играл ли там Норберт Винер. И директор ответил, что нет, Норберт Винер не играл. И он спросил Володю, как он играет. И Володя сказал, что играет он не так уж и плохо.
И этот его ответ был точно таким же, какими были все мои ответы в “Software Solutions” о моих познаниях в любой области. И тут я подумал, что, может быть, в этом-то и кроется причина всего. Я вспомнил, как в первый день, когда я пришел в “Software Solutions”, Франц сказал мне, что он эксперт в математике. И я подумал, что нас, наверное, как-то не так учили английскому в школе. Наверное, эксперт – это и означает, что ты знаешь что-то неплохо. А когда ты говоришь, что знаешь что-то неплохо, все начинают думать, что ты вообще ничего не знаешь.
Директор дал Володе в напарники совсем молодого парнишку, которого все в клубе звали Мэтт, и они начали играть. Володя сказал мне, что играть ему было ужасно трудно, потому что он тогда еще плохо понимал, что народ вокруг говорил. И народ косился на него довольно-таки сильнo из-за всего его необычного для них облика. Никто там, конечно, не мог даже себе представить, что человек с таким ужасающим английским может быть на голову выше любого из них в бридже. Хотя, как сказал Володя, обстановка там в целом была весьма дружелюбная. Почти за каждым столом, куда он приходил с Мэттом, ему обязательно кто-то говорил, что у него замечательный английский.
Я наконец-то отошел от зеркала и вышел из “Software Solutions” на улицу. Пошел мелкий дождь, и сразу стало прохладно. Я сел в машину и выехал на Сильван-авеню. Там я повернул налево, доехал почти до моста Джордж-Вашингтон, запарковал машину на стоянке “A&P”, вошел внутрь и остановился около стойки “Salad Bar”. И я стал смотреть, как и куда народ все это накладывает, и тоже стал выбирать себе всякую всячину. Наконец я взял еще маленькую пластмассовую посудину и положил туда малину и ежевику.
Я вышел на улицу. Дождь кончился, и стало опять жарко, хотя был уже конец сентября. Я все продолжал вспоминать о том, что мне рассказывал когда-то Володя.
Конечно, Володя сразу понял, что Мэтт играет еще очень плохо. И Володя старался не ставить его перед трудным выбором. И я вспомнил, что еще в России Володя славился тем, что мог успешно играть даже с довольно слабым партнером.
Когда турнир закончился и результаты были подсчитаны, оказалось, что Володя с Мэттом заняли первое место, набрав при этом восемьдесят четыре процента очков. Это был абсолютный рекорд клуба MIT за все время его существования.
Все обступили Мэтта. Он стоял красный от волнения и принимал поздравления. И Володя слышал, как кто-то сказал: “Смотри, Мэтт второй год только играет, а какой прогресс”.
Какой-то парень подошел к Мэтту поздравить его.
– С кем ты играл? – спросил он Мэтта.
Мэтт показал на Володю.
– Jesus Christ! – сказал парень. – Как ты вырос, Мэтт.
Я спросил тогда у Володи, поздравил ли его кто-нибудь. И он сказал, что к нему подошел директор и спросил, понравилось ли ему играть с Мэттом. И когда Володя ответил, что понравилось, директор сказал, что он не обещает, что каждый раз он сможет давать ему такого сильного партнера, как Мэтт, но если Володя будет приходить регулярно, то он сможет найти себе какого-нибудь игрока, который будет соответствовать ему по силе. И в заключение директор сказал, что у Володи очень хороший английский.
И я вспомнил, как раньше меня тоже хвалили за мой замечательный английский. Но за последние несколько месяцев я не слышал этого ни от кого ни разу. И я все пытался понять, что это могло бы означать.
Рядом со мной остановилась белая xонда, и девушка стала что-то спрашивать меня. Я на мгновение задумался, пытаясь понять, как же ей объяснить, что я не местный и не только ничего не знаю здесь, но даже толком не понимаю, что она говорит мне. Но потом вспомнил про Bid-Asked Option Price и подошел к ней поближе.
– Как мне попасть на Гарден-Стейт-Парквей? – спросила девушка.
– Тебе нужен Юг или Север? – спросил я.
– Юг, – сказала девушка.
– Развернись прямо здесь и поезжай обратно до конца улицы. Там повернешь направо. На втором светофоре поверни налево. А потом тебя поведут знаки.
– Большое спасибо, – сказала девушка.
– Всегда пожалуйста, – сказал я.
Часть четвертая
Б р ю с с е л ь
Я вижу, как твой лик печальный
Парит над вечною землей.
Неодолимый изначально,
Он вновь встает передо мной,
Как память встречи роковой,
Предвестницы судьбы святой,
Счастливой и многострадальной.
Г л а в а 9
Девушка закончила свой танец и оттянула сиреневую резинку на ноге. Я положил туда доллар. Она улыбнулась мне и пошла танцевать перед Биллом.
Та, которая танцевала до нее, уже успела одеться. Я не заметил, как она подошла ко мне. И она обняла меня сзади за плечи, едва дотрагиваясь до меня. Мне показалось, что на меня сверху опустилось облако.
– Ты пойдешь со мной в угол? – спросила девушка.
– Конечно, – сказал я.
– Когда ты хочешь? Прямо сейчас?
– Нет, – сказал я, – через полчаса.
– Хорошо, – сказала девушка и пошла вокруг сцены.
– Слушай, – сказал Леша, – мне уже надоело.
– Тогда пошли, – сказал я. – Если ты сумеешь оттащить Билла. По-моему, ему это очень нравится.
Но Билл уже поднимался со своего места вслед за нами.
– Не беспокойся за него, – сказал Леша, – он ходит сюда через день.
Жаркое лето
Нью-Йорк–Брюссель , 5–6 августа 1997 года
Лето девяносто седьмого года было необычно жарким в Европе. Мы должны были прилететь в Париж ранним утром шестого августа и собирались взять машину и поехать на север. Сначала в Бельгию, а потом в Голландию. И хотели вернуться во Францию в конце августа, и надеялись, что к тому времени жара уже спадет.
