Вероника Рот - Четыре. История дивергента
Вдруг один из Маркусов оказывается прямо передо мной и прижимает меня к стене, крепко обхватив за горло. Другой Маркус царапает когтями мое плечо, вызывая жгучую боль, от которой у меня на глазах наворачиваются слезы. Меня охватывает паника, я не могу пошевелиться. Я глотаю воздух. Я не могу закричать. Меня пронзает новый приступ боли. Я слышу биение своего сердца, отчаянно пинаюсь, но не могу издать ни звука. Маркус по-прежнему держит меня за горло, потом поднимает меня, и пальцы моих ног волочатся по полу. Мои конечности безвольно болтаются, как у тряпичной куклы. Я не способен пошевелить ни единым мускулом.
Он повсюду. Я понимаю, что все это не по-настоящему. Я в симуляции. Ощущения – почти такие же, как в пейзаже страха. Теперь меня окружает гораздо больше Маркусов, они ждут, вытянув руки, и я смотрю на море лезвий. Они хватают меня за ноги, режут меня, и я чувствую горячий след внизу шеи, когда Маркус принимается душить меня еще сильнее.
– Я в симуляции, – вновь напоминаю я себе.
Я пытаюсь вернуть к жизни свои конечности, представляя, что по моим жилам бежит горячая кровь. Я шарю рукой по стене в поисках оружия. Какой-то Маркус поднимается, и его пальцы оказываются перед моими глазами. Я кричу и начинаю молотить руками, когда лезвия вонзаются в мои веки. Я не нахожу оружия, зато нащупываю дверную ручку. Я резко поворачиваю ее и падаю в шкаф. Маркусы остались снаружи. В моем убежище есть широкое окно, в которое я могу вылезти. Пока они ищут меня в темноте, я ударяю стекло плечом, и оно разбивается. Мои легкие заполняет свежий воздух.
Я выпрямляюсь в кресле, судорожно дыша. Я ощупываю горло, плечи, колени, ища раны, которых теперь нет. Я до сих пор чувствую боль от порезов и кровь, выливающуюся из моих вен, но моя кожа не повреждена. Мое дыхание постепенно замедляется, а вместе с ним успокаиваются мои мысли. Амар сидит у компьютера, подключенный к симуляции, и пристально смотрит на меня.
– Что? – тихо спрашиваю я.
– Ты пробыл там пять минут, – говорит он.
– Это много?
– Нет. – Он хмурится. – Совсем немного. На самом деле у тебя – хорошие результаты.
Я осторожно ставлю ноги на пол и обхватываю голову ладонями. Может, я и успел вовремя взять себя в руки во время симуляции, но уродливый образ отца, который пытается выцарапать мне глаза, все еще мелькает в моем сознании. Мой пульс учащается и стучит в висках.
– Сыворотка действует? – уточняю я, стиснув зубы. – Мне из-за нее так страшно?
– Нет, она должна была нейтрализоваться, когда ты вышел из симуляции. Почему ты спрашиваешь?
Я встряхиваю руки, которые пощипывает так, будто они начинают неметь. Я качаю головой. «Это было не по-настоящему, – говорю я себе. – Забудь».
– В зависимости от того, что ты видишь во время симуляции, у тебя может возникать затяжное чувство паники, – объясняет Амар. – Я провожу тебя обратно в спальню.
– Нет, – возражаю я. – Я в полном порядке.
– Вряд ли, парень, – тотчас говорит Амар.
Он поднимается и открывает вторую дверь, расположенную у противоположной стены. Я тащусь за ним по короткому мрачному проходу в каменный коридор, который ведет обратно в спальню перешедших неофитов. Поскольку мы находимся под землей, воздух здесь сырой и влажный. Я слышу только эхо наших шагов и свое собственное дыхание. Мне кажется, что я что-то вижу – какое-то движение слева, и я отскакиваю, прижимаясь к стене. Амар останавливается и кладет руки мне на плечи, вынуждая меня посмотреть ему в глаза.
– Слушай, Четыре, – произносит он. – Тебе нужно с этим разобраться.
Я киваю в ответ. Мое лицо пылает. В глубине души мне становится очень стыдно. Я должен быть бесстрашным. Я не должен бояться Маркусов-чудовищ, крадущихся ко мне в темноте. Я опираюсь на каменную складку и делаю глубокий вдох.
– Могу я у тебя кое-что спросить? – продолжает Амар. – Я вздрагиваю, решив, что он будет выуживать из меня информацию о моих отношениях с отцом. Но я ошибаюсь. – Как ты выбрался из того коридора?
– Открыл дверь, – признаюсь я.
– А дверь все время была позади тебя? В твоем бывшем доме есть такая дверь?
Я качаю головой.
Вечно дружелюбный Амар теперь выглядит крайне серьезно.
– То есть ты создал ее из пустоты?
– Да, – бормочу я. – Симуляции – это проекции разума. Мой разум придумал дверь, чтобы я смог выбраться. Мне нужно было только сконцентрироваться.
– Странно, – отмечает Амар.
– Почему?
– В основном неофиты не могут управлять своими симуляциями. Потому что, в отличие от пейзажа страха, они не понимают, где они находятся. И соответственно они не выходят из симуляции так быстро.
Теперь я чувствую бешеную пульсацию на шее. Я и не думал, что симуляция будет чем-то отличаться от пейзажа страха – я-то считал, что неофиты понимали, где они находятся. Но, судя по словам Амара, все обстоит по-другому. Значит, это было похоже на мое индивидуальное испытание. А ведь как раз накануне него отец посоветовал мне не показывать виду, что я осознаю происходящее. Я до сих пор помню его настойчивость, нервное напряжение в его голосе и то, как цепко он схватил меня за руку. В тот момент я предположил, что он бы не стал так говорить, если бы не волновался за меня. За мою безопасность.
– Со мной было то же самое, – тихо произносит Амар. – Я мог управлять симуляциями. Но я думал, что это умею только я.
Я хочу сказать ему, чтобы он не выдавал себя и хранил свой секрет от окружающих. Но лихачи относятся к тайнам не так, как альтруисты. Те будто созданы под копирку и вечно прячутся за улыбками и стенами своих аккуратных домишек.
Амар странно смотрит на меня. Может, он чего-то ждет? Я неловко переминаюсь с ноги на ногу.
– Возможно, мне не стоило хвастаться, – бурчит он. – Во фракции Лихачества, как и в других фракциях, не любят тех, кто выделяется. Просто здесь все не настолько очевидно.
Я киваю.
– Наверное, это просто счастливая случайность, – замечаю я. – Поэтому я и смог выбраться через ту дверь. Вероятно, в следующий раз в симуляции все будет, как обычно.
– Точно, – как-то вяло соглашается Амар. Очевидно, я его не убедил. – Что ж, тогда в будущем постарайся не совершать ничего невозможного, ладно? Взгляни в лицо своему страху с логической точки зрения. Между прочим, логика всегда вносит смысл, вне зависимости от того, боишься ли ты или нет.
– Конечно, – отвечаю я.
– Ты ведь сейчас пришел в себя, верно? Сможешь добраться до спальни?
Я хотел ответить, что мог бы дойти и без его помощи, но вместо этого я молча киваю. Он доброжелательно хлопает меня по плечу и возвращается обратно.
Меня гложут мысли о том, что отец не должен был предупреждать меня насчет осознания реальности во время симуляции хотя бы потому, что это противоречит правилам фракции. Он постоянно ругал меня за то, что я позорю его перед всеми альтруистами, но он никогда не подсказывал мне, как избежать ошибок. До этого случая. Прежде он никогда не смотрел на меня в упор, пока я не обещал сделать, как он говорит. Странно осознавать, что он как-то старался защитить меня. Может, Маркус не совсем годится на роль чудовища, которое я всегда представляю в своих самых страшных кошмарах?
По дороге в спальню я слышу шум в конце коридора и невольно оглядываюсь. Там очень темно, а до меня как будто доносятся тихие шаркающие шаги, которые двигаются в противоположную сторону.
* * *
Шона подбегает ко мне в столовой за ужином и сильно ударяет по руке. Она улыбается во весь рот, и мне кажется, что улыбка сейчас разрежет ее щеки. Ее правый глаз слегка опух – скоро там появится синяк.
– Я выиграла! – восклицает она. – Я делала все, как ты сказал – врезала ей в челюсть в первую же минуту, и она выбыла из игры. Она успела ударить меня в глаз, потому что я ослабила защиту, но потом я хорошенько избила ее. У нее пошла кровь из носа. Это было классно.
Я ухмыляюсь. На удивление приятно знать, что у человека, которого ты чему-то научил, был удачный поединок.
– Молодец, – хвалю ее я.
– У меня бы ничего не получилось без твоей помощи, – верещит Шона.
Однако теперь она улыбается уже по-другому – мягче, не так безумно и более искренне. Она встает на цыпочки, целует меня в щеку и отстраняется. Я таращусь на нее. Она смеется и тащит меня к столу, где сидят Зик и другие лихачи. Моя проблема заключается не в том, что я Сухарь. Суть в том, что я не знаю, как расценивать подобные жесты и что они значат для лихачей. Шона – красивая и забавная. Если бы мы были во фракции Альтруизма и она бы мне нравилась, я бы согласился поужинать с ее семьей, услышал бы, в каком благотворительном проекте она участвует, и вступил бы туда тоже. Но я совершенно не представляю, как такое происходит в Лихачестве. Я даже не понимаю, нравится ли она мне по-настоящему. Я решаю, что она не должна меня отвлекать. По крайней мере, не сейчас. Я беру тарелку и сажусь, чтобы поесть. Столовая гудит от болтовни и смеха. Все поздравляют Шону с победой и показывают пальцем на девушку, которую она побила. Та устроилась за дальним столом, ее лицо сильно опухло. В конце ужина, пока я тыкаю вилкой кусок шоколадного торта, в зал заходит пара женщин из Эрудиции. Им далеко не сразу удается добиться от лихачей тишины. Этому не способствует даже внезапное появление эрудитов – лихачи продолжают перешептываться и ерзать на своих местах. Их шум напоминает мне звук шагов вдалеке.
