Эндрю Соркин - Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя
Когда он вошел, в зале появились плакаты «Тюрьма без залога» и «Жулик», а на тот случай, если Фулд не в полной мере понял, конгрессмен-республиканец Джон Мика объявил: «Если вы не понимаете свей ролиp[725], то сегодня вы – злодей. И ведите себя как злодей».
Последние недели Фулд в жуткой депрессии слонялся по своеу дому в Гринвиче, по телефону разговаривая с бывшими сотрудниками Lehman, которые либо кричали на него, либо плакали. Он продолжал ходить в офис, но даже ему было неясно, что он там делает. Однако он собрался и попытался наконец понять, что происходит. Он хотел казаться уверенным, но не мог. Его бросало от грусти к злобе, он злился на себя и на правительство. Особенно на Полсона, который, как он считал, спас все компании, кроме его. Его фаворит Lehman Brothers испустил дух как раз во время его смены.
Он так и сказал членам Конгресса: «Я хочу быть предельно понятным[726]. Я беру на себя всю ответственность за решения, которые принял, и за действия, которые совершил». И добавил: «Никто из нас никогда не получает возможность повернуть время вспять. Но, задним числом, сделал бы я что-то по-другому? Да, сделал бы».
Но аудитория мало подходила для покаяния, выстреливая вопросы о его компенсации. «Ваша компания сейчас банкрот[727], и наша страна находится в состоянии кризиса, – сказал Генри Ваксман. – Вы получаете 480 млн долларов. У меня простой вопрос: разве это справедливо?» «Большинство моих акций, сэр… вернее, простите, большая часть моей компенсации была в акциях[728], – ответил Фулд. – Подавляющее большинство акций по-прежнему принадлежало мне в момент подачи прошения о банкротстве». По правде говоря, в то время как он обналичил 260 млн в течение этого времени, большая часть его капитала была в Lehman. Его акции, когда-то делавшие его миллиардером, теперь стоили 65 486 долларов 72 цента. Он уже начал работать над планами выставить свою квартиру и заветную коллекцию произведений искусства жены на продажу. Показательный парадокс в дебатах по поводу компенсации руководителям: Фулд был гендиректором, большая часть богатства которого была напрямую связана с фирмой на долгосрочной основе, и до сих пор он принимал чрезвычайные риски.
Пока он говорил, он изо всех сил старался вызвать сочувствие своих слушателей: «Каким бы болезненным ни было для всех связанных с Lehman Brothers это финансовое цунами, оно действительно затрагивает намного больше, чем одну фирму или отрасль». Он выразил глубокое разочарование хедж-фондами за распространение необоснованных слухов, Федрезервом, который не позволил ему стать банковским холдингом в течение лета, и в конечном счете самим собой.
Какое-то время он выглядел так, будто вот-вот сломается, но он взял себя в руки, как делал это дома практически каждый день до слушаний. Присутствовавшие молчали, члены Конгресса вжались в кресла.
– Не то чтобы кого-нибудь в комитете это заботило,[729] – продолжал Фулд, отложив записи в сторону и удивляя своего адвоката собственным экспромтом, – но я просыпаюсь каждую ночь с вопросом, что я мог сделать иначе. – Он почти плакал. – Что я мог сказать иначе? Что я должен был сделать? Я искал ответ каждую ночь.
– Это, – сказал он, – и есть боль, которая останется со мной до конца жизни. – И, продолжил он, глядя, как правительство идет на чрезвычайные шаги, чтобы сохранить остальную часть системы, он был в шоке от того, почему же этого не было сделано для Lehman.
– До того дня, когда меня положат в землю, – сказал он, и все замерли, – я буду удивляться.
* * *
Во второй половине понедельника Хэнк Полсон получил четырехстраничное письмо, напечатанное его товарищем Уорреном Баффетом. Они говорили в минувшие выходные о текущем затруднительном положении Полсона – что, хотя план TARP был одобрен Конгрессом, он мог не пройти на Уолл-стрит, где инвесторы начали беспокоиться из-за его возможной неэффективности. Полсон признался, что рассматривает возможность использования программы TARP для прямых инвестиций в банки. Баффет ответил, что, прежде чем пойти по этому пути, стои подумать, как заставить работать программу скупки проблемных активов. В письме он обещал описать как проблемы с текущим планом, так и решения.
В письме Баффет – пожалуй, один из самых ярких и наиболее четко формулирующих мысль ораторов в сфере финансов – сначала объяснил недостатки текущего плана Полсона:
«Некоторые критики опасались, что казначейство[730] будет покупать ипотечные кредиты не по ценам, близким к рыночным, а по более высоким „теоретическим“ ценам, которые понравятся продавцам. Критики также задавались вопросами: как казначейство будет управлять купленной ипотекой? Станет ли казначейство действовать как настоящий инвестор или это будет слишком зависеть от давления со стороны Конгресса или СМИ? Например, начнет ли казначейство немедленно обращать взыскание на собственность или оно будет слишком бюрократическим при оценке запросов на обращение взыскания?»
Для решения этих проблем Баффет предлагал нечто, названное им Фондом государственно-частного партнерства, или PPPF. Он будет выступать в качестве квазичастного инвестиционного фонда при поддержке правительства США. Его единственной целью станет скупка целых кредитов и ипотечных ценных бумаг, и он будет избегать наиболее проблемных CDO. Баффет предложил, чтобы государство перечислило в фонд 40 млрд долларов на каждые 10 млрд, предоставленных частным сектором. Таким образом правительство будет иметь возможность использовать левередж для своего капитала. Все вырученные средства «сначала идут на погашение долга казначейству, пока оно не вернет себе все свои инвестиции вместе с процентами. После этого частные акционеры будут иметь право возместить как вложенные 10 млрд долларов, так и процентную ставку, равную той, что получит казначейство». После этого, по его словам, прибыль будет разделена в пропорции 3/4 для инвесторов, 1/4 в казначейство. В его идее содержался также уникальный способ защиты налогоплательщиков от финансовых потерь: инвесторы теряют деньги первыми.
Баффет сказал, что он был так взволнован этой структурой, что уже поговорил с Биллом Гроссом и Мохаммедом Эль-Эрианом из PIMCO, которые предложили взять на себя руководство фондом на общественных началах. Он также был в контакте с Ллойдом Бланкфейном, который тоже предложил найти инвесторов на безвозмездной основе. Наконец Баффет добавил: «Я бы хотел лично купить на 100 млн долларов акций в этом публичном размещении», – это, объяснил он, «составляет около 20 % моего собственного капитала за пределами холдинга Berkshire».
Полсон был заинтригован. Он все еще склонялся в пользу прямого вливания капитала в банки, но подумал, что программа по образцу некоторых предложений Баффета также возможна. Полсон вызвал Кашкари. Утром он назначил его временным помощником секретаря по финансовой устойчивости, поставив во главе плана TARP. Назначение уже вызвало бурю негодования с обвинениями в том, что Полсон снова действует в интересах бывших сотрудников Goldman Sachs. (В Goldman между тем никто из высшего руководства, казалось, не знал, кто такой Кашкари, и некоторые попросили своих помощников узнать, кто это.)
Полсон передал Кашкари письмо Баффета: «Позвоните ему».
* * *
– Это явная паника, причем по всему миру, – сказал сотрудникам Джон Мак, прилетев в Лондон в штаб-квартиру на Канари Ворф утром в среду, 8 октября. – Поэтому вспомните, как регулирующие органы отреагировали и что они сделали. Могли ли они заранее знать, чем все закончится… Это дико трудно, потому что вы действительно не знаете, насколько все было плохо, пока не стало еще хуже…
Фондовый рынок снова рушился на фоне возобновившейся паники по поводу того, что банковская система и экономика в целом вот-вот понесут дальнейшие потери. Мак, который уехал в Лондон, в частности чтобы поужинать со своим новыми инвесторами из Mitsubishi, пожалуй, находился под самым сильным прессингом. Он был истощен, проведя большую часть прошлой недели в самолетах. Сразу после поспешного отъезда Китайской инвестиционной корпорации из здания Morgan Stanley, когда Гао узнал, что фирма собирается заключать сделку с японцами, Мак прилетел в Пекин, чтобы попытаться восстановить отношения. Это была дипломатическая миссия, направленная на успокоение нервов и попытку избежать того, что, казалось, может превратиться в международный инцидент, учитывая, что Полсон изначально был вовлечен в переговоры с китайским правительством. Не менее важным оказалось и то, что CIC был крупным инвестором Morgan Stanley и Мак хотел успокоить зарубежных партнеров.
Но сейчас Мака не интересовали обиды. Он неотрывно следил за стоимостью акций, которые упали на 17 % за день до этого, так как инвесторы боялись, что Mitsubishi может отказаться от сделки. После полутора недель юридической экспертизы и разрешений регулирующих органов инвестиция по-прежнему не была завершена. И по мере того, как цена акций Morgan Stanley продолжала падать, начал возникать вопрос, не лучше ли будет Mitsubishi отказаться от соглашения. Список условий у него на бумаге был не лучше, чем то, что Citigroup подписал с Wachovia. И требования Федрезерва не позволяли фирмам завершить сделку до понедельника, оставляя Morgan Stanley заложником колебаний фондового рынка и под угрозой того, что Mitsubishi выйдет из игры.
