Chinenkov - Po tu storonu
Огромным усилием воли овладев собой, он уселся на свою «лежанку», устремив глаза на дверь. Время от времени Кузьма тяжело вздыхал и снова переводил взгляд на зарешеченное окно.
Он продолжал неподвижно сидеть на кровати, когда дверь с лёгким скрипом распахнулась и в камеру заглянул Мавлюдов. Некоторое время оба молчали.
– И чего тебе? – вымолвил наконец Кузьма. – Чего припёрся, я видеть тебя не хочу!
Мавлюдов промолчал. Холодным взглядом он наблюдал за узником и спустя несколько минут заговорил:
– Хотелось бы знать, как долго ещё ты собираешься испытывать моё терпение? Мне уже надоело любоваться твоими выкрутасами, и… Ты меня понял, верблюд?
Кузьма сказал глухо:
– Я к тебе сюда не напрашивался, ублюдок. И выкачивать из себя кровь не дам, даже не думай.
Мавлюдов издал короткий злобный рык и ухмыльнулся:
– А ты предпочитаешь быть расстрелянным, не так ли? Если ты не одумаешься, то я могу поспособствовать тебе в этом.
– Нет, у тебя в отношении меня другие планы. Ты сам мне уже не раз говорил об этом, – хмыкнул Кузьма.
– Сегодня у меня очень трудный день и нет желания с тобой препираться, – вздохнул Азат.
– Тогда почему ты здесь, «товарищ Рахимов»? – усмехнулся Кузьма. – Не боишься, что я наброшусь на тебя и размажу по стенам камеры?
У Мавлюдова побагровело лицо, а на висках вздулись вены.
– Я пришёл, чтобы посмотреть на тебя и принять решение, – сказал он злобно. – Сейчас передо мной стоит выбор – оставить тебя в живых или уничтожить.
Кузьма, выслушав его, улыбнулся. Какое-то необузданное веселье вдруг захлестнуло его.
– Что, прищемили тебе хвост твои покровители?! – воскликнул он. – Может быть, твоё лечение не слишком-то исцеляет их?
– Мои пациенты мною довольны! – прокричал раздражённо Азат. – Я десятки поставил на ноги, а скоро их будут сотни!
– Как знать, как знать, – Кузьма перестал смеяться и, глядя на Мавлюдова, тяжело задышал. – На моей крови и на крови таких, как я, ты свою карьеру не построишь!
– А вот это не твоё дело! – воскликнул раздраженный Азат. – Это у тебя уже нет будущего, а у меня…
– И у тебя оно, видать, незавидное, – возразил Кузьма запальчиво. – Я по твоей вытянутой морде вижу, что дела твои не так блестящи, как тебе хотелось бы!
Мавлюдов уставился на него, пожал плечами и взглянул на часы.
– Мне пора идти, – сказал он, вздыхая. – А тебя мне жаль, господин судебный пристав. Я так и не решил, как поступить с тобой, но…
– Так чего же ты тянешь, вот прямо сейчас и решай? – остановил его насмешкой Кузьма. – А мне совершенно наплевать, каковым оно будет!
– Что-о-о… – Мавлюдов с багровым лицом уставился на Малова.
– Я сказал, что мне всё равно, как ты решишь расправиться со мной, – сказал Кузьма. Его голос как пламенем опалил Азата. – Тебе долго везло в этой жизни, «товарищ Рахимов», но-о-о… всё когда-нибудь заканчивается.
Мавлюдов вздрогнул. В нём пробудился панический страх перед Маловым, который преследовал его всегда, и он не мог с ним справиться.
– Ты что, пытаешься запугать меня?
– Нисколько.
– Ложь! Я не верю тебе!
– Это твоё дело. Хотя… ты всегда боялся меня.
Лицо Азата снова покраснело, на лбу и на шее вздулись жилы и, чтобы не упасть, он опёрся плечом на дверной косяк.
– Ты ошибаешься, я не… – выдавил он из себя, – я не боялся, а ненавидел тебя!
– Это ты расскажешь кому-нибудь другому, кто раньше не знал тебя. А вот я…
Азата окончательно покинуло самообладание, и он закричал:
– Я всегда ненавидел тебя! Ты всегда становился у меня поперёк дороги! Ты считал меня преступником, а я никогда не был таковым! Я поступал так, как считал нужным. И не желаю, чтобы именно ты попрекал меня этим! Сейчас ты в моей власти! Ты… ты…
Задыхаясь от бешенства, с потемневшим, налитым кровью лицом, Мавлюдов выбежал из камеры, а стоявший в коридоре санитар тут же захлопнул дверь.
– Иди, беги, проваливай, трусливый ублюдок! – закричал, глядя на дверь, Кузьма. – Ты настолько боишься меня, что…
Мавлюдов больше не показался в камере, и Малов, не закончив фразы, замолчал. Он сидел на кровати, положив на колени руки, с лицом, лишённым всякого выражения. Кипя от негодования, он смотрел на дверь. От его обострённого волнением слуха не ускользнул ни один оттенок из высказываемых Мавлюдовым фраз. Кузьма злорадствовал, переживая победу над давним врагом.
Пока он сидел, вся его жизнь вдруг промелькнула в его памяти: скромное начало в должности судебного пристава в Верхнеудинске, метание в годы Гражданской войны, длительные старания быть неузнанным в послевоенные годы, тяжёлый труд на заводе, в который он вкладывал всю душу… И для чего, раз он оказался в руках жалкого негодяя? Он, сжимая кулаки, вскочил с кровати и, полный негодования, снова приблизился к окошечку и ухватился руками за решётку.
Скрипя зубами, он видел перед собой злобное сморщенное личико Мавлюдова, который в то время служил клерком в городском суде Верхнеудинска. Во время революции этот ничтожный человечишка переметнулся к большевикам и раз и навсегда осел в их лагере. Хитрый, изворотливый мерзавец многого достиг с тех пор.
«Почему я не прибил этого слизняка раньше? – с озлоблением думал Кузьма, сжимая руками крепкие прутья. – Я видел его в роли преступника, я знал его в роли “революционера”, я наблюдал этого мерзавца и в других ролях. И он всегда выходил сухим из воды, хотя многие его товарищи давно уже кормят червей в могилах на кладбищах или давят вшей в спецлагерях ГУЛАГа…»
– И почему я не придушил его сегодня? – задал сам себе вопрос шёпотом Кузьма. – Достаточно было одного рывка, достаточно было…
Дверь неожиданно распахнулась, и в камеру вошли четыре здоровенных санитара. Не говоря ни слова, они набросились на Кузьму и повалили на пол. Один из них с каменным лицом вонзил ему в руку иглу шприца…
11
Дон Антонио де Беррио поднял руку и, не сводя глаз с Быстрицкого, сказал:
– Я, пожалуй, соглашусь с вашим предложением, полковник. Меня заинтересовала коммерческая сторона вашего плана, а всё остальное – дерьмо собачье. Война, провокации против СССР – всё дерьмо!
Он отломил от жареной куриной тушки крылышко и обмакнул его в соус.
– У меня в наличии шесть барж, – продолжил он, – но я готов закупить пшеницу только на три. Остальные три мы загрузим за ваш счёт, господа непримиримые контрреволюционеры!
– Мы уже обсудили этот вопрос в прошлый раз и дали согласие, – вежливо напомнил Корней Бадалов.
– И то верно, – кивнул дон Антонио, беря графинчик и наливая в рюмку водку. – Так вы, как я понял, пытаетесь взять реванш с помощью Германии, или…
– Это вас не должно касаться, – поморщился Быстрицкий.
– Как это не должно? – округлил глаза дон Антонио. – Если вы хотите вовлечь меня в игру, то условие моё таково – играем открытыми картами!
Гости переглянулись.
– Что, вам это не нравится, господа? – выпив и закурив папиросу, ухмыльнулся дон Антонио. – Ничего не поделаешь… Я всегда перестаю нравиться тем, кто пытается водить меня за нос. Поэтому я процветаю, – объяснил он гостям. – Раньше я считал себя романтиком, а теперь… А теперь я поумнел, господа, и всё мне осточертело. Было время, когда я согласился бы с вашим предложением, не вникая в его суть, а теперь… – он покачал головой. – А теперь я не такой доверчивый, как в молодые годы и… Я хочу знать всё, что стоит за вашим предложением, господа. И если вас особо не напрягает моё требование, то я готов выслушать вас!
Он снова налил водки и залпом выпил.
– Порядок таков, – заговорил после короткой паузы Быстрицкий. – Мы загружаем все ваши баржи, и этот груз они перевезут в Германию. В этом случае мы платим за аренду ваших судов. После выгрузки в Германии баржи снова загрузят и отправят в Финляндию. И в этом случаем мы тоже платим за аренду судов. Ну а из Финляндии баржи отправятся прямиком в Ленинград за зерном! Вот тогда три из них загружаются за ваш счёт, а три других за наш. Вас это устраивает?
– Вполне, – пожал плечами дон Антонио. – Только хотелось бы знать, что за груз пойдёт в Германию, господин полковник? Вы, видимо, собираетесь хорошо на этом заработать?
Гости переглянулись в очередной раз.
– В Германию мы перевезём нефтепродукты, – сказал Бадалов. – Нефть, бензин и прочее, прочее…
– Что ж, с этим можно согласиться, – улыбнулся дон Антонио. – Только если груз ваш не контрабандный, и…
– На весь груз вы получите документы, – перебил его нетерпеливо Быстрицкий. – Если вы успели заметить, господин де Беррио, мы люди серьёзные и не любим проворачивать всякие сомнительные делишки!
– Резонно, – кивнул дон Антонио. – Тогда я прикажу своим людям подготовить договор. Когда мы этим займёмся, господин полковник?
– Давайте хоть сейчас, – опешил от неожиданности Быстрицкий. – Впрочем, договор нами уже заготовлен. Мы его готовы подписать хоть сейчас.
