Неизвестно - Еленевский Мытари и фарисеи
Я пожал плечами:
— А что?
— Служить собираешься? — Ты перед рабочим классом не циркуй! Мы здесь вчера решили, что надо срочно звать американцев.
— Зачем? — усмехнулся я. — Они же наши противники.
— Для тебя, может, и враги, а для рабочего класса единственная надежда. Не позовем американцев, придут китайцы. А у них, как мне известно, дела обстоят похуже, чем в Вашингтоне. Так что выбор за нами, и он в пользу американцев. — Анатоль аккуратно составил в ряд на кухонном столе пустые бутылки, немое свидетельство вчерашнего напряженного разговора рабочего класса о текущем моменте, пригладил широкой ладонью курчавые черные волосы, делавшие его похожим на цыгана. — Слушай, как у армии с финансами? Я к тому, что, пока ты будешь приводить себя в порядок, я в круглосуточный сбегал бы, он здесь недалеко, — он опять прошелся по своим кудрям и хитровато взглянул на меня. В детстве его укусила змея, и после этого один глаз у Анатолия заметно косил, за что от друзей получил кличку «Косыгин», которая исправно заменяла ему фамилию в родном поселке. В армию не призвали, и он, окончив в Пинске профтехучилище, остался работать в местной механизированной колонне, участвовавшей в мелиорации полесских болот. Был мастеровитым и трудолюбивым парнем, из тех, к которым любое начальство всегда благоволило, прощало разные промахи. Заведующий мастерскими худенький жилистый Иван Космич буквально трясся над Толиком, не давая его никому в обиду:
— А над кем же мне еще трястись? Кто еще так, как Косыгин, все сделает по высшему классу? Да никто! Он всегда выручит. У него голова косыгинская.
Некоторые мужики и впрямь считали его кличку фамилией и по этому поводу над Анатолием частенько подтрунивали:
— Косыгин, тебе простор нужен, закиснешь в поселке.
— Да будь я Косыгиным, уж точно бы в Минске каким-нибудь заводом руководил.
Если кто начинал расспрашивать, не приходится ли он случайно каким- нибудь родственником председателю Совета министров СССР Косыгину, Анатолий хитровато щурился:
— Да как сказать! — чем всегда оставлял спрашивавшего один на один со своими предположениями.
К огромному огорчению Космича, Анатолий поступил в Минск на заочное обучение в какой-то институт и вскоре заявил, что намерен перебраться в столицу.
— Толик, не дури, здесь не сегодня завтра бригадиром будешь, — убеждал его Космич, нервно теребя полы старенького пиджака, никак не справляясь с ролью уговаривающего.
— Тут бригадиром, а в Минске министром, — посмеивались над его напрасными уговорами мужики.
Покорение столицы быстро подняло Анатолия до уровня начальника цеха, где на какое-то время застопорилось, а затем так же быстро пошло по нисходящей. Надежда, бывшая в курсе семейных дел брата, сокрушалась:
— Рюмка довела.
Взяв деньги, Анатолий мгновенно скрылся за бесшумной дверью, и пока я брился, гладил форму, на кухне уже запрыгала на сковородке докторская колбаса, обрамленная обжаренной картошкой, призывно свистел чайник.
— По граммульке для поднятия боевого духа, — Анатолий с достоинством хозяина неспешно открыл бутылку водки и так же медленно нацелился на стаканы. — Или тебе уже после боевого вылета?
Я покрутил головой, давая понять, что бутылка в его полном распоряжении.
— Вот и ладненько, — он радостно поднял стакан, — а я за американцев, за китайцев, и за японцев, за.— Он неспешно выпил, медленно поставил стакан на стол. — Одним словом, за всех, кто поможет выкарабкаться из этого дерьма. Вот угораздило меня родиться в такое время. Батьке война на плечи, а мне перестройка с ее радостными последствиями. Окроплю-ка я эту гадость еще граммулькой, иначе от избытка независимых чувств и свихнуться недолго. Спасибо козлам беловежским, жаль, не нашелся умный да не устроил там на них охоту. Слушай, если у тебя что не очень заладится, так дуй прямо ко мне. Лады? Вот и договорились, а заладится, тем более, удачный боевой вылет вспрыснем. Ты уж извини, что сдачу не вернул, я тут в холодильничек еще одну поставил. Рабочий класс думает про запас! Меня тут один фирмач к себе сватает. Хорошие деньги предлагает.
— Так в чем дело?
— Дело как раз очень тяжелое. Условия ставит.
— Ну и.
— Если выпивать брошу. Понятно, конечно, это не завод, это фирма. Там, понимаешь, следят за репутацией, а деньги? Хо, за месяц то, что у нас за три. Да какой там за три, на заводе сейчас, кроме директора да его конторы, больше никто ничего не получает. Все отсрочки да отговорки, а сами гребут как могут, родственнички козлов беловежских.
— Так бросай пить.
— Надо бы, надо, — он хмуро опустил голову, тяжело вздохнул, — может плюнуть на все, да вернуться в поселок. Хотя и там несладко. Значит, договорились, если что, сразу сюда. Я ключ у соседей оставлю, это на случай, если приедешь первым, а я все же проскочу к фирмачу. Мужик грамотный, стоящий. — и он решительно провел рукой по жестким курчавым волосам.
***
В бюро пропусков Министерства обороны толпились офицеры всех званий и родов войск: одни дозванивались по телефонам в свои штабы, управления, докладывая начальству о прибытии, другие мирно дремали, ожидая выписки пропуска, третьи непрестанно и нервно ходили в туалет курить. Кто-то встречал знакомого, и начинались расспросы, что да как. Были счастливчики, будущее которых уже определилось, и они сегодня в своих мытарствах поставили заключительную точку.
— Точка не ставится, точка проставляется, — довольно смеялся сидевший рядом толстенький лысый майор, прижимая к пухлому животу потертый кожаный желто-лимонного цвета саквояж, видимо, всякого повидавший за годы службы своего хозяина. Можно было только догадываться, сколько сейчас в него впихнули. Вышедший из комнаты дежурной смены старший лейтенант, хорошо сложенный, с выправкой истинного строевика, которой отличались офицеры комендатуры, чье продвижение по службе зависело от строевого плаца, как боевого офицера от полигона, смахнул с лица вежливое пренебрежение, поманил к себе пальцем майора. Тот суетливо заторопился навстречу. «Комендач» молча взял саквояж и скрылся за дверью. Майор облегченно вздохнул, улыбнулся и, словно старому знакомому, пояснил:
— Так-то оно, сам понимаешь, проще, — словно этим саквояжем ему удалось снять целую кучу проблем.
Молчаливый высокий солдат с небрежно сползающим по новенькому мундиру на живот ремнем выносил из туалета полное ведро окурков, видимо, готовился сдавать смену. Майор, глядя ему вслед, проговорил:
— Чей-то сынок. А потом станет себя в грудь бить, доказывать, как он служил. Ты знаешь, будешь в гардероб шинель сдавать, ничего в карманах не оставляй. Я ножик забыл, складной, «чудо-ножик», подарок. Так вот, был да сплыл: почистили.
За стеклянным барьером два молоденьких лейтенанта над чем-то весело хохотали, затем один из них поднял затрезвонившую телефонную трубку, полистал лежавший перед ним журнал, что-то ответил, и сразу же из висевшего на стене динамика донеслось:
— Подполковник Лунянин, возьмите пропуск!
Громов встретил с распростертыми объятиями:
— Ну, молодцом! Оперативность при нынешней ситуации решает все. Я кое- что прозондировал. Думаю, все получится. Не отказывайся ни от чего. Главное, зацепиться.
— За что зацепиться?
— Как за что, за родину, туды ее мать! — он с усмешкой махнул рукой. — Видишь, сколько? — Он указал вглубь длинного коридора, где сидели, бродили в ожидании своей дальнейшей судьбы такие же офицеры. На усталых лицах было больше обреченности, чем надежды. Со свойственной ему усмешкой Громов кивнул головой: — Вон сколько соискателей собралось!
По коридору к кабинету, у которого больше всего сидело и стояло офицеров, с видом полного превосходства над всеми его временными обитателями прошествовал отягощенный желто-лимонным саквояжем старший лейтенант. Наступал блестевшими хромовыми сапогами на квадраты паркета так, словно шел по строевому плацу перед трибуной и саквояж ему абсолютно не мешал. Саквояж словно плыл сам по себе в погонной пестроте коридора.
— Во как здесь требуется ходить, — и Громов хмыкнул, — упакуют куда- нибудь в штаб, и пойдешь таким же гоголем. Тебе сюда, там в курсе, — и он указал на дверь с такой знакомой по многочисленным штабам надписью, — давай, заходи. — Но сам прошел первым.
Хозяин кабинета, усталый, с подсевшим голосом подполковник Гнилюк, сочувственно вздыхал, слушая мои ответы на вопросы, что-то вписывал в анкету в толстой тетради. Все это нужно было доложить генералу Грызлову в наиболее сжатой форме, и тут же не преминул наставить на путь истинный:
— Мыслью по древу не растекаться. Особенно перед генералом. Заслуги — заслугами, Афган — Афганом, а мы теперь служим в другом государстве. — Он исподлобья взглянул на Громова, и тот кивнул. — Считайте, все начинается с нуля. Скажем, этакое обнуление биографии. Главное — ваше желание вернуться на родину и продолжить службу. Я правильно вас понял?
