Чарльз Додд - Основатель христианства
Ибо если вы делаете добро, делающим вам добро,
какая вам благодарность?
Ибо и грешники то же самое делают.
И если взаймы даете тем от кого надеетесь получить,
какая вам благодарность?
И грешники грешникам дают взаймы,
чтобы получить обратно столько же.
Но вы любите врагов ваших
и делайте добро и взаймы давайте,
ничего не ожидая обратно;
и будет награда ваша велика,
и будете сынами Всевышнего,
потому что Он благ к неблагодарным и злым.
Нельзя не заметить, как важно для Иисуса разорвать те узкие рамки, в которые было принято помещать любовь к ближнему. То же и с Божьей любовью. О многом говорит и то, как выражение "любите своих врагов" (составленное по аналогии с привычным "люби ближнего") плавно переходит к повелению "помогать" и "давать взаймы", с каждым шагом обретая все большую конкретность. На следующей стадии выражение это достигает полной наглядности, превращаясь, по существу, в притчу. "Если ударят тебя по правой щеке, подставь в левую. Если кто-то рубашку хочет у тебя отсудить, пусть забирает и плащ. Если тебя принуждают сопровождать кого-то версту, пройди с ним две" (здесь подразумевается обязательная в Римской империи трудовая повинность в пользу государства, в особенности труд письмоноши). "Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отворачивайся". Конечно, как правила повседневной жизни эти максимы утопичны. Они и не были задуманы как правила. Но Иисус предлагал принять их всерьез. Живые и даже поразительные сцены на крайних примерах показывали, как воссоздать в отношениях с людьми Божье отношение к Его детям. Сама утрированность этих решений говорит о том, что Иисус прекрасно понимал, сколь многого Он требует от человека, когда на место "люби ближнего" ставит "любите своих врагов". Такой же оттенок крайности присутствует и в небольшой, очень важной беседе, которую приводит Матфей. Иисус говорит, что надо прощать. Петр спрашивает: "Господи, сколько раз я должен прощать брату моему, если он будет грешить против меня? До семи ли раз?" Иисус отвечает: "не говорю тебе: до семи, но до семидесяти раз семи". Четыреста девяносто раз — это нелепо. Вопрос Петра вполне бы мог задать любой еврей того времени, получивший традиционное воспитание. Наученный, что прощать — добродетельно, он в духе распространенного тогда толкования Закона захотел бы узнать в точности, как далеко должен зайти. Иисус своим ответом сводит к нелепости любое количественное истолкование. Пределов прощению нет.
Возможно, кто-нибудь спросит, почему Иисус придавал этим темам такое значение. Ответ мог бы звучать так: Он, как всякий внимательный наблюдатель, видел, что еврейское общество разлагает злобная ненависть. Ненавидели друг друга группы и партии, на которые разделился Израиль, а все евреи вместе ненавидели римлян. Обязанностью любого проницательного проповедника было сказать об этом и призвать людей измениться, пока не поздно. Но это еще не все. Именно в той области человеческих отношений, где страсти и распри особенно сильны, может открыться безусловность велений Божьих. Это, в частности, подразумевалось за словами о том, что пришло Царство Божье. Некогда уже рассуждать о более или менее удобной и "жизненной" морали. Пришло время безоговорочных решений. Нет предела тому, что требует Бог от Своих детей, и невозможно до конца исполнить Его повеления. "Так и вы, когда исполните все указанное вам, говорите: "мы рабы ни на что не годные; что должны были сделать, сделали". Человек может лишь одно: принять всю полноту ответственности перед Богом, препоручив себя Его милосердию. Отец Небесный прощает "до семидесяти раз семи"; но "если же вы не простите людям согрешений их, то и Отец ваш не простит согрешений ваших". Это не угроза — "Бог накажет". Это лишь значит, что тот, кто не прощает, относится к Богу не так, как ребенок относится к Отцу. Он сам нарушил эту связь, вышел из числа детей Божьих. "Итак, — пишет апостол Павел, — учти благость и строгость Бога". Здесь то и другое сразу, в напряженном сочетании, от которого никак не уклониться тому, кто хочет понять учение Иисуса. Подобное же сочетание доброты и строгости видим мы и в Его жизни. Он добр к нуждающемуся, Он и требователен, и оба эти свойства проистекают из глубочайшего участия в каждой отдельной личности, ибо все — дети Небесного Отца. Так, по свидетельству Иисуса, относится к человеку сам Бог
Словом, Иисус исходит из того, что в немалой мере объединяет его с другими еврейскими учителями той поры, но кое в чем идет гораздо дальше. Конечно, вскоре возникла трещина, которая со временем превратилась в настоящую пропасть. Чтобы правильно истолковать сказанное об этом в Евангелиях, надо помнить: к тем годам, когда они были написаны, разрыв между последователями Иисуса и официальным иудаизмом зашел очень далеко и через несколько лет привел к окончательному разделению Церкви и синагоги. За годы этой распри некоторые речения Иисуса были неизбежно отточены и, конечно же, чаще повторялись именно те, которые оказались острее. Однако то, что при случае и сам Иисус умышленно противопоставлял свое учение учению других равви, сомнений не вызывает. Как несомненно и то (даже учитывая неизбежный в споре полемический запал), что иногда Он сознательно выражался очень резко. Конечно, не нужно думать, что Он обличал всех равви. Вероятно, учителей Закона, согласных с Иисусом, было больше, чем те двое или трое, которых упоминают Евангелия. Но спор нарастал, вошел в историю, и мы не можем от него отмахнуться. Каждый, кто изучает возникновение христианства, должен учитывать этот конфликт, пытаясь понять и его, и породившие его причины, тем более что такая попытка, мы надеемся, позволит вернее оценить разные тенденции и оттенки в учении самого Иисуса.
Из сказанного очевидно, что этика Иисуса преимущественно сосредоточена на высоком призвании человека и его ответственности перед Всевышним. Поэтому неудивительно, что Он не всегда был терпим к тем мелочам религиозного этикета, которыми в основном и занималась самая влиятельная школа еврейских учителей. Неудивительно, что Он, по всей видимости, умышленно подрывал хранимые в народе обычаи. Напомним, к примеру, что говорил Он о десятине — десятипроцентном налоге на религиозные нужды, которым облагали "сельскохозяйственный продукт". Налог этот ложился тяжким бременем на тех, кто платил честно, ибо государственные налоги, и немалые, взимались тоже. Конечно, честность эта доказывала преданность Закону. Лука и Матфей при водят (с небольшим различием в словах) решение Иисуса: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и обошли более важное в Законе: правосудие и милосердие и верность; это надлежало исполнить и того не отпустить. Вожди слепые, отцеживающие комара и проглатывающие верблюда". Иисус не порицал общепринятого порядка религиозной жизни — в самом порядке нет ничего предосудительного, и, если он уже сложился, нет ничего плохого в том, чтобы сознательно ему следовать. Однако надо понимать, что выше, а что — ниже: если правила мешают тем человеческим отношениям, которые Иисус назвал "справедливостью, милосердием и верностью", Закон все равно не соблюден.
По тем же причинам Иисус разрешал нарушать и другие благочестивые правила, в частности — безмерно изощренные и усложненные предписания о субботе. И в этом случае Он не стремился разрушить устоявшиеся обычаи. Рассказывают, что Он посещал по субботам синагогу и, надо полагать, следовал общепринятым правилам. Однако, если правила противоречат элементарным человеческим нуждам, их надо преступать. Сентенцию "суббота для тебя, но не ты для субботы" приписывают многим равви. Иисус соглашается: "Суббота создана для человека, а не человек для субботы". Однако Он следует этому — и решительнее, чем другие готовы были позволить. Нарушая святость субботы, Он исцеляет больных, которым даже не угрожает смерть. Когда Его призывают к ответу, Он спрашивает: "Дозволяется ли в субботу доброе сделать или злое?". Если правила мешают делать добро, если они не позволяют помочь всякому человеку, который здесь, рядом с тобой ("ближнему"), правила эти должны уступить высшему требованию. Возможно, Иисус хочет сказать, что не делать добра из- за субботы — все равно что "делать зло".
На первый взгляд может показаться, что вопрос о соблюдении субботы — слишком незначительный повод для разногласий. На самом же деле это был очень важный момент. Соблюдение субботы — один из самых главных обычаев у евреев. Мимо него не прошел ни один самый поверхностный наблюдатель-язычник, что убедительно доказывают и греческие, и римские источники. Не надо забывать, что за два века до евангельских событий, во время первого национального восстания, евреи-повстанцы скорее готовы были погибнуть, чем выйти сражаться в святой день. Субботу особо почитали как знак выделенности избранного народа и в любых посягательствах на нее видели осквернение национальной святыни.
