Диана Кристиан - ТВОРИМ СОВМЕСТНУЮ ЖИЗНЬ, или Как создать Экопоселение
колледже я не мечтала изменить мир, потому что я не верила, что это возможно. Я не верила, что это
возможно, до тех пор, пока не закончилась Холодная война, и в России не началась Гласность и
Перестройка – а это случилось, когда мне уже было сорок с лишним. До этого же я думала, что раньше или
позже мы все погибнем от мировой ядерной войны – будь то от прямой бомбардировки или от
радиационного облучения; перед этой мыслью у меня опускались руки, и поэтому на протяжении многих
лет я была не из тех, кто что-то делает или что-то меняет. Фактически, я ничего не делала – я просто тихо
плыла по течению, отчаянно пытаясь понять, почему все так происходит, и какой в этом может быть смысл.
Так что «столкновение мечты с суровой реальностью» случилось для меня очень-очень рано, в детстве,
когда я поняла, что мы и СССР находимся в этой безумной гонке вооружений.
С каждым новым обострением Холодной войны, начиная от Карибского кризиса и угроз Хрущева
«похоронить нас», и кончая антисоветскими проповедями Рейгана (посредственного голливудского актера с
прогрессирующей болезнью головного мозга, по странному стечению обстоятельств ставшему президентом
США), называвшему СССР «Империей зла» и затеявшего эту сумасшедшую программу «звездных войн», я
все более утрачивала веру в возможность какого-либо светлого будущего. Вспоминаю канун Нового 1982
года, когда мы с друзьями – все участники антивоенных и антиядерных общественных движений – давали
друг другу интервью перед видеокамерой. Все мы тогда говорили о том, как мало у нас осталось надежды на
то, что в наступающем году что-то изменится в лучшую сторону.
Когда мне было около 45 лет, я впервые прочитала о «народной дипломатии». Это когда люди из
Соединенных Штатов – не правительственные чиновники, а обычные рабочие и служащие, матери и отцы –
год или два откладывали деньги для того, чтобы накопить на билет на самолет, добыть визу и полететь
«Аэрофлотом» в СССР. Там эти американцы, сами по себе, бродили по улицам Москвы, Ленинграда и
Киева, стараясь познакомиться с простыми русскими людьми, семьями, родителями и детьми. Они
стремились встретиться именно с простыми людьми – не с представителями властей. Это было нелегко,
потому что русские, естественно, смотрели на них очень недоверчиво и подозрительно. И вдобавок, далеко
не всегда получалось преодолеть языковой барьер, потому что мало кто из американцев говорил по-русски,
и мало кто из русских – по-английски. Однако, в конце концов, они встречали русских, которые приглашали
их к себе домой, и там американцы сидели в кругу семьи, ели борщ и пили водку, и каждый рассказывал
историю своей жизни. Они рассказывали о своем детстве, о своей юности, о своих мечтах и надеждах, делах
и заботах. Они говорили о том, какой мир они хотели бы оставить своим детям. Они пили водку и плакали.
И они говорили друг другу, что они не хотят никакой войны и не хотят, чтобы их правительства заставляли
их убивать друг друга.
Я помню, когда я читала первую книгу о «народной дипломатии», я просидела над ней всю ночь, и
у меня из глаз катились слезы. И даже сейчас, когда я пишу тебе об этом, это воспоминание снова заставляет
меня плакать. Так или иначе, сотни и сотни, а через несколько лет – уже тысячи простых американских
граждан – школьных учителей, воспитательниц детских садов, врачей, шоферов, строителей, профессоров
колледжей, продавцов, инженеров, связистов, домохозяек, менеджеров, малых предпринимателей,
студентов – копили деньги и летели за океан для того, чтобы встретить русских людей, рассказать им о
своей жизни и передать сообщение: «Мы, НАРОД Соединенных Штатов, не хотим этой Холодной Войны!
Мы хотим мира и Дружбы. We want MIR! А вы?» И их новые русские друзья отвечали «Да! Мы тоже хотим
мира!»
Так эти американцы, сделав свою дневную работу, делали работу своей жизни. Снова и снова они
откладывали деньги, чтобы через год или два снова прилететь в СССР и навестить своих прежних знакомых
и встретить новых людей. Они писали письма. Посылали рисунки и открытки. Они становились друзьями...
И, быть может, то, что произошло после, произошло отчасти благодаря «народной дипломатии».
Можно только гадать, насколько велик был ее эффект и был ли он вообще, но Холодная Война начала
стихать и мир изменился. А затем, в конце 1980-х изменилось все. И я впервые почувствовала, что теперь я
действительно что-то смогу сделать. Я, наконец, проснулась.
До этого же... До этого я была болезненным, недокормленным и недолюбленным ребенком, хотя в
нашей семье всегда хватало физической еды. Что-то было не так с моим здоровьем, но никто не мог
определить, что именно. И я была слабой и болезненной на протяжении учебы в школе и колледже, и даже
тогда, когда я была уже взрослой. И только в сорок с лишним я, наконец, начала поправляться и постепенно
становилась все здоровее.
Таким образом, одновременно случились две вещи: я стала выздоравливать физически, и весь мир
изменился с окончанием Холодной войны. И тогда... тогда я начала становиться сильным, успешным и
уверенным в себе человеком, который знает, что может достигнуть чего-то значимого. И хотя я начала свою
литературную деятельность задолго до этого, все-таки до конца 1980-х я в основном просто плыла по
течению.
2. Книги.
Почему я стала так много читать и почему я стала читать именно эзотерическую и метафизическую
литературу? Потому что с самого начала я не верила той картине мира, которое нам преподносила
тогдашняя американская культура. Эта картина мира гласила: «Верьте правительству, верьте политикам:
они знают, что делают». (Ха! Я никогда им не верила!); «Повинуйтесь законам. Покупайте товары: вы
ДОЛЖНЫ ПОКУПАТЬ товары для того, чтобы стать счастливее. Верьте медицинской индустрии,
доверяйте и повинуйтесь официальным докторам». Я не покупалась на это, я не хотела ничего покупать и не
могла понять, почему другие люди покупали. Наверно, все мое поколение не верило ни одному из этих
лозунгов. И поэтому эзотерические книги были словно вода для блуждающего по пустыне, словно пища для
голодающего.
«Автобиография йога» Парамахасы Йогананды была моей первой и наиболее революционной для
меня книгой. После нее я прочла сотни других книг на ту же тематику, включая священные писания всех
известных мне религий, а также откровения ясновидящих и отчеты контактеров с Высшим Разумом. Кстати,
именно потому, что я так много прочла ранее, книги Владимира Мегре уже совсем не показались мне
странными, необычными или фантастическими.
Результатом всего этого было, наверно, то, что после 20 лет чтения я, наконец, почувствовала, что у
меня есть понимание того, кто мы, зачем пришли в этот мир и что нам нужно делать здесь, в человеческом
воплощении. Это позволило мне расслабиться по поводу происходящего вокруг и сказать самой себе:
«О’кей, теперь, когда я все это знаю, можно заняться и моей собственной жизнью».
3. Друзья, компании, общины.
В юности и после мне нравились красивые, яркие, необычные парни с нетрадиционными взглядами
на жизнь, и именно с такими ребятами я в основном встречалась и влюблялась. Однако в молодые годы у
меня было немного друзей, потому что я была очень странной. Есть известный фантастический роман
Роберта Хайнлайна, который называется «Чужой в чужой стране» ( Stranger in a Strange Land), я думаю, он
переведен на русский язык. Так вот, я определенно была таким «чужим в чужой стране» почти всю свою
жизнь.
С годами я постепенно начала лучше понимать других людей, да и себя саму тоже. И сейчас я
ощущаю себя абсолютно здоровой, и у меня нет недостатка в друзьях. Но для того, чтобы это случилось,
мне пришлось учиться тому, как общаться с другими существами, живущими на этой планете – это не
произошло само собой (огромное спасибо книгам!).
На протяжении своей жизни я много раз жила в разнообразных сообществах и мини-общинах, в
частности в «квартирных общинах». «Квартирная община» ( Shared group household) – это, конечно же,
добровольное объединение близких по духу людей, и твой вопрос о том, не создаются ли подобные
сообщества властями принудительно, как колхозы и коммунальные квартиры в СССР, звучит для меня
очень забавно. Обычные «мэйнстримовские» люди, равно как и государственные и местные чиновники,
относятся с подозрительностью к людям, которые, не являясь родственниками, живут вместе в одном доме.
