Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
Пожелаем им удачи.
Эпилог
Я иду за надеждой, я иду за судьбой, И гора за горой уступает…
К. Блинов. «На распутье»
Человек, утопая в песке по щиколотку, брел на север – туда, где, по его представлениям, должно было находиться Средиземное море, и думал, что странным образом этот его поход напоминает самое начало пути. Так же нищ, так же никому не нужен, так же не сияет впереди свет в конце туннеля… Лишь нет рядом милой Ромки, пусть даже в облике мальчишки‑рыбака…
Огромная луна, низко висящая над горизонтом, щедро серебрила своим мягким светом окрестные барханы, рельефно выделяя частые штрихи ветровых морщин на их округлых покатых спинах, отбрасывая чернильные тени от любых инородных предметов, будь то кустик верблюжьей колючки или голый костяк неведомо когда сгинувшего в песках путника. Тоже куда‑то брел, тоже на что‑то надеялся…
Может быть, просто лечь на остывающий от дневного зноя песок, закрыть глаза и заснуть глубоким сном, ни о чем не думая? И спать, спать, спать, пока солнце не высушит кости. Пока пустынные ветры не сдуют с них последние остатки плоти, мельчайшие песчинки лучше любой наждачной бумаги трудолюбиво не отполируют их до блеска, а в черепе, освободившемся от еще одной, неизвестно какой по счету, человеческой Вселенной, словно в замке, не поселится отшельник‑скорпион или трудяга‑скарабей…
Странник взобрался на вершину очередной дюны и прежде, чем поглядеть, что ему готовит дальнейший путь, оглянулся назад, на извилистую двойную строчку следов, дивясь, насколько далеко она тянется. Впрочем, на соседней гряде ее уже начала заметать песчаная поземка. Глядишь, и к утру никто не сможет сказать, что тут совсем недавно кто‑то прошел.
Взгляд, почти бесстрастно фиксирующий окрестности, вдруг зацепился за какое‑то темное пятнышко впереди, на серебристом склоне следующего бархана, в нескольких сотнях метрах от путника и почти на векторе его практически бесцельного пути.
Днем на таком расстоянии человек, когда‑то звавшийся Сергеем Дорофеевым, легко определил бы, что это такое – случайное скальное обнажение, до самой вершины заметенное песком, развалины постройки или павшее животное, но кажущийся таким ярким свет ночного светила скрадывал очертания, обманывал зрение, порождал иллюзии. Иногда даже казалось, что темное пятно движется, меняет форму, перемещается, одновременно не сдвигаясь со своего места ни на миллиметр. Да и отсутствие каких‑либо следов на девственно‑чистой шкуре гигантского песчаного монстра, каким в ночном полусвете представлялась дюна, неопровержимо доказывало, что предмет этот лежит тут давно и к царству живых либо уже не принадлежит, либо не принадлежал никогда.
«Подойду поближе – разгляжу, – равнодушно подумал человек, трогаясь в путь. – Чего зря гадать‑то? Эка невидаль…»
Но по мере приближения к загадочному предмету он постепенно замедлял шаги, пока не остановился в нескольких метрах от странного предмета.
Больше всего угольно‑черная туша, вольготно разлегшаяся на склоне песчаной горы, напоминала изваяние Сфинкса. Не того, изрытого временем стражника плато Гиза, а одного из украшавших набережную Невы в Санкт‑Петербурге: могучее львиное тело, человеческая голова, сложенные на спине орлиные крылья. Странное порождение фантазии неведомого скульптора.
– Почему ты так долго не шел, человек?
От неожиданно раздавшегося сварливого голоса, непохожего ни на мужской, ни на женский, Сергей вздрогнул и мгновенно выпал из своего ступора, за последние дни ставшего чем‑то привычным. Таким голосом могла бы разговаривать ожившая статуя, а не существо из плоти и крови.
– Кто это?
– «Кто, кто», – передразнил голос. – Не видишь?
Путник похолодел, увидев, что Сфинкс лениво повернул к нему голову, и на бесстрастном лице его медленно открылись глаза, сияющие фосфорическим кошачьим блеском.
– Я уже устал тебя ждать.
– А зачем ты меня ждешь? – Дорофеев уже смирился с фантастичностью ситуации, и в нем проснулось любопытство, казалось давно покинувшее его навсегда. – Вопросы будешь задавать?
Он смутно вспомнил какую‑то древнюю легенду про Сфинкса, который задавал вопросы встречным, а тех, кто ему не отвечал, съедал. Даже попытался припомнить вопросы любопытного монстра и ответы хитрого героя сказки, перехитрившего чудовище. Вроде бы что‑то про существо, в начале жизни четвероногое, потом перемещающееся на двух ногах, а в старости – на трех… Но не точно. И еще, кажется, сакраментальный вопрос о том, что движет звездами…
– Ты все перепутал, человек, – проскрежетал монстр, и Сергей понял, что тот смеется, причем над его невысказанными мыслями. – Мне незачем тебя спрашивать о чем‑то. Все, о чем ты думаешь, и так лежит передо мной, как открытая книга. И уж тем более меня не интересуют глупые байки про вас, людей, в детстве ползающих на четвереньках, потом ходящих на двух ногах, а на склоне лет – с посохом. Вот про звезды я бы узнал с удовольствием, но ты ничего о них не знаешь. И никто из вас, людей, не знает. Ни сейчас, ни годы спустя… Ведь ваши железные коробки, крутящиеся вокруг Земли или заброшенные на другие планеты, к вечным звездам не имеют никакого отношения…
– Так ты знаешь, что я – из будущего?
– Конечно знаю. Я же говорил уже, что вижу твои мысли насквозь.
– И знаешь, куда я иду?
Сфинкс даже не счел нужным ответить, только хмыкнул.
– Тогда скажи мне, где найти то, что я ищу.
Крылатый лев помолчал.
– Вообще‑то вы, люди, интересуете нас – вечных существ – очень мало. Даже когда думаете, что ублажаете кого‑то, поклоняясь ему. Но кое‑кому там, – Сфинкс сделал неопределенное движение головой, указывая куда‑то себе за спину и вверх, – понравилось то, что ты совершил. И поэтому меня послали, чтобы я сообщил тебе…
– Где Рамоон?!
– Не перебивая меня… Хм‑м. А я было готов был поспорить, что ты спросишь меня, как найти тропку к себе домой, в то время, которое по собственной глупости покинул… Но не переживай. Ты идешь правильным путем и, если не поддашься отчаянию, нигде не собьешься на неверную дорогу и не отступишь, – найдешь и то, и другое, и многое еще, о чем сейчас даже не подозреваешь. Это все, что мне велели тебе передать. Прощай.
Чудовище поднялось на все четыре лапы, шумно встряхнулось, будто собака, вылезающая из воды, и распахнуло громадные крылья.
– Постой! – кинулся к нему Сергей. – Ты ведь мне так ничего и не сказал!
– Люблю загадки, – ядовито улыбнулась тварь, делая крыльями такой взмах, что человека оторвало от земли, закружило в вихре колючего песка и пушинкой покатило по склону. – Жаль, что ты мне ничего не можешь сказать насчет звезд. Если бы ты сказал, что ими движет…
Сфинкс тяжело поднялся в воздух и медленно пошел вверх, подобно истребителю вертикального взлета, стартующему с палубы авианосца.
– То я смог бы наконец рассмеяться по‑настоящему, – донеслось до яростно протирающего глаза Дорофеева с высоты. – И тогда жизнь на Земле иссякла бы…
* * *
Бескрайняя сине‑зеленая гладь моря открылась перед путником на рассвете, внезапно, когда он перевалил очередную дюну.
Только что кругом расстилалась безжизненная красно‑бурая песчаная равнина, одинаково удачно смотревшаяся бы и на Земле, и где‑нибудь на Марсе, и вот оно – море. Мало того, возле берега, лениво облизываемого утренним слабеньким прибоем, стоял небольшой кораблик со спущенными парусами. Он словно звал усталого странника к себе: иди, мол, а то стою без толку, дожидаюсь…
И в самом деле: насколько хватало взгляда, и вправо и влево не виднелось никаких следов человеческого жилья. Даже берег был девственно чист, как будто никто с суденышка еще не сходил на него.
«Может быть, просто ночь пережидают? – думал Сергей, спускаясь к берегу. – Или брошенный кораблик, выморочный…»
В опровержение его последней догадки, на борту кто‑то зашевелился и встал во весь рост.
– Эй, на суше! – раздался зычный окрик. – Кто таков будешь?
– Да никто, – пожал плечами Дорофеев. – Просто прохожий.
– А чего тогда сюда прешь?
– Хочу и пру.
– Не положено.
– Так знак какой‑нибудь поставил бы. Чего – за версту твою лайбу обходить, что ли? Ты вот чего тут стоишь?
Моряк приосанился:
– Я‑то по государственному делу стою. Харонов перевожу на ту сторону. Ты, часом, не харон?
Сергей подавил искушение назваться проклятым Афонькой, благо и личина глиняная поддельная лежала в сумке. «Если не поддашься отчаянию, нигде не собьешься на неверную дорогу и не отступишь…» – прозвучал у него в ушах скрипучий голос Сфинкса.
– Нет, не харон я, просто так иду.
– А куда?
– А куда глаза глядят. Туда, – махнул путешественник рукой в сторону предполагаемого Суэцкого перешейка.
