Unknown - Unknown
– Ты моя сладкая радость! Иди ко мне...
Все недавние усилия Темани по успокоению дочки вмиг пошли прахом: едва оказавшись на руках у Владычицы, Онирис расплакалась.
– Ну-ну, что такое? – слащаво мурлыкала та, покачивая внучку и заглядывая в её искажённое криком личико. – Что случилось?
– Она боится незнакомых, Великая Госпожа, – сказала Темань. – Дай её мне.
Дамрад не пришлось просить дважды: золотистая струйка, вырвавшаяся из-под рубашки Онирис, оставила на её чёрном кафтане мокрое пятнышко. В силу юного возраста девочка ещё не умела носить маску и скрывать чувства за учтивыми словами, а потому выражала своё отношение со всей возможной искренностью и прямотой. И это, в силу той же юности, было ей вполне простительно. Внутренне Темань торжествующе хохотала, а вслух принялась с жаром извиняться:
– Ох, прости, государыня! Как неловко вышло...
– Ничего, ничего... С маленькими детками всякое случается. – Улыбка Владычицы стала искусственной, а к мёду в её голосе примешивалась кислинка. – Девочка здорова, я надеюсь?
– Полностью, Великая Госпожа, – ответила Темань. – Очень хорошо кушает и прибавляет в весе.
Владычица, к её облегчению, не задержалась надолго. Когда её повозка грозной чёрной тенью растворилась в сумерках, Темань заглянула в коробки. Там обнаружилось множество детских вещей: одежда и обувь разных размеров, игрушки, книги, даже кроватка на вырост, с балдахином и набором кружевного постельного белья – всё роскошное, самое лучшее, достойное младенца монарших кровей, коим, впрочем, Онирис вполне являлась.
Полностью занятая малышкой, Темань не посещала великосветских приёмов, даже мысли о Леглит отошли в тень. А навья-зодчий между тем не наведывалась с визитами и не присылала записок. Даже поздравления с рождением дочки от неё не пришло. Темань смутно догадывалась о причинах её молчания, и догадки эти отдавались в груди печальным эхом. Она решила написать Леглит сама; как правило, ответ приходил в течение одного-двух дней, но тут прошло уже пять – навья-зодчий безмолвствовала. Холодея от беспокойства, Темань решила наведаться к ней лично. Она выслала вперёд себя записку-предупреждение, что будет завтра в девять вечера; Онирис она взяла с собой, не решаясь оставить её одну. Её встретила закрытая дверь и сообщение, что Леглит нет дома. Опечаленная и растерянная, Темань уехала. В крышу повозки барабанил унылый дождик, будто вбивая в душу маленькие гвоздики, малышка в одеяльце спала у неё на руках, а сердце висело в груди холодным, мрачным грузом...
Если бы не заботы о дочке, властно подчинявшие себе весь её быт и не оставлявшие ей времени для хандры, она бы извелась от грусти и тревоги. Порой перед её мысленным взором вставали глаза Леглит – посуровевшие, пронзительные, с этой блестящей плёнкой боли... «Неужели конец?» – эту мысль Темань, хмурясь, гнала прочь, не верила в неё, оправдывая Леглит занятостью и обнадёживая себя этим. Прижимая к груди родной тёплый комочек, она забывала на время о тоске, глазёнки дочки сияли ей путеводными маяками, грели и радовали, улыбка сама расцветала на губах при виде милого личика Онирис, её крошечных ручек и ножек, животика, пухлых складочек... Пусть бы все отвернулись от Темани, все забыли, все предали – она бы не повела и бровью, ведь самое главное её сокровище оставалось с ней. Да, когда-нибудь Онирис вырастет, отделится от неё и станет жить своей жизнью, но это случится ещё так нескоро! А пока Темань дремала, положив крошку рядом с собой на постель и окутав её оберегающими объятиями.
Возвратившись однажды с Онирис с послеобеденной прогулки, она застала Севергу дома. Та, как всегда, сидела в кресле у камина, вытянув ноги к огню и цедя хлебную воду со льдом. Снова призрак потери раскинул над Теманью холодные крылья, и она, прижимая к себе дочку, опустилась в соседнее кресло.
– Ну, как? Увиделась с Рамут и внучками? – не найдя, что ещё сказать, проронила она.
Северга кивнула, бросив в рот просвечивающий ломтик сыра.
– Я ненадолго. Завтра отбываю. Очередное задание.
Вид у неё был сурово-хмурый, озабоченный, замкнутый, под бровями пролегла неизгладимая, тяжёлая тень ночного мрака. Не зная, как к ней подступиться, о чём говорить, Темань тоже погрузилась в растерянное, горькое молчание. Малышка тем временем пискнула, закряхтела, заворочалась у неё на руках, и Северга, услышав её голосок, расправила насупленные брови. Взгляд её посветлел, даже что-то вроде улыбки проступило на жёстких губах.
– Как вы тут?
– Всё хорошо, – обрадовавшись этой улыбке, как яркому лучику сквозь тучи, ответила Темань.
Она принялась рассказывать об их с Онирис житье-бытье, не упуская ни одной мелочи: всё казалось важным, интересным. Дочка стала центром мироздания, Темань даже о творчестве не вспоминала, а работа маячила где-то в туманной дали... Надо хотя бы «Обозреватель» в руки брать, чтобы совсем не выпасть из жизни, отметила она про себя.
Северга похлопала себя по колену и раскрыла объятия:
– Идите ко мне, малышки.
Одной рукой прижав к себе Темань, а другой – Онирис, она немного помолчала; отблески пламени плясали во тьме её зрачков задумчиво и устало.
– Детка, я составила завещание, – сказала она наконец. – Дом и основная часть моих сбережений отойдёт тебе. Рамут я оставляю совсем немного, но, думаю, она не будет в обиде. Она – сильная девочка, вся в меня, в жизни не пропадёт. К тому же врач всегда при деле. А тебе с Онирис деньги нужнее.
Каменный холод снова сковал сердце. Вцепившись в Севергу и уткнувшись лбом в её висок, Темань сдавленно простонала:
– Прошу тебя, если можешь, не ходи на эту войну...
– Я не имею права отказываться, сладкая. Куда пошлют, туда и иду. – Сухие губы Северги легонько чмокнули её, защекотав тёплым дыханием.
– Но можно ведь подать прошение об отставке. – Темань жадно, с болью всматривалась в суровые, резкие черты супруги, нежно приглаживая пальцами тёмные мрачноватые брови. Найдя в левой серебристый волосок, поцеловала в него.
– Да кто меня отпустит? – качнула головой Северга. – Война не за горами. Сама подумай, какие сейчас могут быть отставки? Напротив, численность войска только увеличивается, набирают и обучают новых воинов. Нет, крошка, в отставку – это вряд ли.
Из-за малышки они даже поначалу не могли толком остаться наедине в супружеской постели. Онирис долго не успокаивалась, капризно и требовательно хныкала, хотя всё вроде было в порядке: сытая, сухая, чистая и в тепле. Что, казалось бы, ещё нужно?
– Видно, она ревнует меня к тебе, – усмехнулась Темань, укачивая дочку на руках и вороша пальцами золотой пушок на её головке. – Маленькая собственница!
– Ничего, у меня мигом успокоится, – хмыкнула Северга.
Она взяла Онирис на руки и долго смотрела ей в глаза, потом уложила в колыбельку и продолжала зачаровывать её взглядом. Хныканье и скулёж стихли, и вскоре ресницы девочки сомкнулись: она спала.
– Удивительно, – прошептала Темань, склоняясь над дочкой. – Как ты это делаешь?
– Думаю, и у тебя получится, если будешь упражняться. – Руки Северги скользнули и сомкнулись объятиями вокруг её талии.
Темань с головой кинулась в исступлённо-сладкую близость. Она пила ласки жадно, со слезами, словно стараясь надышаться Севергой впрок, раздвигала рамки ночи далеко во тьму, чтобы та взяла верх над жалобным, тоскливым призраком утраты, затаившимся в каждом углу.
– Какая ты ненасытная сегодня, детка, – шепнула Северга с усмешкой. – Ты собралась выжать из меня все соки?
– Молчи, – дохнула ей в губы Темань, скользя пальцами по рисунку её шрамов. – Целуй...
Один поцелуй вытекал из другого нескончаемой цепочкой. Воспользовавшись кратким мигом расслабления супруги, Темань оседлала её и велела жгуту хмари стать вдвое толще и твёрже. Это произошло так быстро, что та даже не успела воспротивиться. Обычно главенствовала в их паре неизменно Северга, потому что «не родилась ещё та сучка, что будет на мне сверху», но сегодня она то ли замешкалась, то ли задумалась. Миг – и Темань уже придавила её страстной наездницей, исступлённо насаживаясь на жгут хмари и словно бы желая, чтоб он пронзил её до самой глотки.
– Ах ты, негодница, – глухо прорычала Северга сквозь клыкастый оскал. – Ну, погоди, я тебе за это отплачу...
Месть свою она вскоре осуществила, перевернув Темань на живот и войдя в неё сразу двумя орудиями – хмарью и пальцами, как в их первую брачную ночь. Темань приглушала крик, зажав зубами подушку и закогтив простыню, а на её коже оставались красные пятнышки от укусов Северги.
На сон осталось совсем мало времени: Северга уезжала рано утром. Пробуждение было тяжёлым: от недосыпа Темань трясло, как с похмелья, а плач требовавшей к себе внимания Онирис смычком ездил по натянутым, встрёпанным нервам. Прежде Темань после подъёма велела бы дому приготовить купель, а сейчас она первым делом помчалась в детскую: дочка намочила пелёнки и проголодалась. Руки дрожали, голова гудела, но Северге уже было некогда ей помочь: она собиралась в дорогу.
