Всеволод Багно - Книга песчинок: Фантастическая проза Латинской Америки
— Вчера вечером мне сказали одну вещь, очень меня удивившую.
— Как прошел вечер? Весело?
— Я рано ушла. Все быстро напились, и я ушла. Я не знала, что вы вдовец.
— Что еще вам рассказали ваши друзья?
— Что ваша жена похоронена здесь.
Лоренсо молчал и смотрел в окно. Спуск шел до самой Уанты.
— Этой темы я предпочитаю не касаться,— сказал он, когда за окном показались первые апельсиновые плантации.
Автобус остановился в какой-то деревушке забрать ожидавших его местных жителей.
— Давайте выйдем здесь,— сказал Лоренсо.— На самом-то деле смотреть в Уанте нечего.
Через минуту они уже стояли у дороги и смотрели вслед удалявшемуся автобусу, шины которого утопали в грязных колеях. Пробравшись через заросли колючих кустарников и карликовых деревьев, они вышли к реке: вода в ней была темная и грязная. Молча постояли, посмотрели на воду.
— По правде говоря, деревня наводит на меня скуку,—сказал Лоренсо.— Я человек городской. Вернемся.
Они снова стояли у дороги и понапрасну ждали автобуса или какогонибудь грузовика, который отвез бы их обратно в Аякучо. Мисс Эванс вспоминала о забытых в отеле бутербродах. Лоренсо предложил зайти поесть в одну из придорожных гостиниц. Им пообещали подать бифштекс с яйцом, а для начала водрузили перед каждым по огромной бутылке пива. Пиво было теплое. Мисс Эванс поднесла руку ко лбу, поймала муху.
— Я все время думаю о «Mandrake Club» [239]— сказал Лоренсо.— Когда я жил в Лондоне, я за два фунта стерлингов стал его членом. По вечерам ходил в клуб поесть спагетти и поиграть в шахматы.
Лоренсо заметил, какое долгое молчание наступило вслед за этой его фразой, заметил, что оно невыносимо растягивается, и голова его наполнилась зарождающимися в ней самой звуками: они не могли прийти извне, они были отзвуками бушевавшей в нем самом бури.
— Ты мне никогда не рассказывал, что ты делал, когда жил в юности в Лондоне,— сказала Ольга.— С кем ты там встречался? Была ли у тебя девушка?
— Знаю,— сказала наконец мисс Эванс.— Он находится в Сохо, возле турецких бань.
— А может быть, мы танцевали с вами как-то раз вечером в зале рядом с баром? Перед самым Рождеством.
— Играл «Нью-Орлеанз», исполняли Сиднея Бечета, если не ошибаюсь, одну очень навязчивую вещь под названием «Absent Minded Blues» [240].
— Но тогда ты звалась Винни. И была медицинской сестрой. И волосы у тебя были рыжие.
— Меня и теперь зовут Винни. Это мое второе имя. Вивьен Винни Эванс. А что касается цвета волос...
Лоренсо вгляделся в лицо мисс Эванс и увидел совсем крошечные темные веснушки на коже такой белизны, что ректор наверняка назвал бы ее небесно-голубой или алебастровой, и так расхохотался, что и она засмеялась, и не только она, но и компания водителей грузовиков, которые ели за соседним столом. Хозяин тоже смеялся, подавая им бифштексы с яйцом. Лоренсо заметил, что на его бифштекс, вернее, на яйцо уселась муха, и перестал смеяться. Теплое пиво, выпитое им, поднялось из желудка и подступило к горлу.
— Можно было бы сказать, что это игра,— сказал он.— Но почему это не может быть правдой?
— Могу напомнить вам еще кое-какие подробности,— добавила, улыбаясь, мисс Эванс.— Я очень отчетливо припоминаю многие вещи. Какая картина висела за стойкой, над зеркалом?
Лоренсо заколебался.
— Не стоит заниматься этими штучками.
— Почему?
Мы верим, что проходим по одним и тем же дорогам, мисс Эванс, что наши пути пересекаются с одними и теми же людьми. Но это иллюзия. Мы просто проходим рядом. Если жизнь — это дорога, как обыкновенно говорят, то эта дорога не прямая линия и не кривая. Это спираль.
— И куда же она ведет?
— В долину мертвых.
Подошел хозяин, спросил, не надо ли еще чего, но Лоренсо попросил счет. И снова они стояли на дороге, глядя на безоблачное небо, и ждали автобус. Мисс Эванс подошла к краю канавы, чтобы сорвать ветку дрока. Лоренсо издали приглядывался к ней; он увидел, как она присела, наклонилась.
— Нет, мисс Эванс! — закричал он.— Вы не Винни! Винни — это англичанка, с которой я познакомился семь лет назад в лондонском клубе, она была моей женой и умерла от сердечного приступа два месяца назад, когда ждала ребенка!
Теперь мисс Эванс смотрела на него очень сосредоточенно. Выпрямившаяся, длинноногая, она издали пристально смотрела на него, прижимая к груди ветки дрока. А потом, улыбаясь, пошла к нему.
— Последнее — вранье,— сказала она.— Винни не была вашей женой.— И взяв его за подбородок, она притянула к себе его лицо, и губы их соприкоснулись.
Когда они вернулись, хакаранды блестели в лучах предвечернего солнца. Лоренсо толкнул дверь залы и распахнул одно за другим выходившие в сад окна.
— Есть хочется,— сказала мисс Эванс, садясь на покрытую пестрым одеялом кровать.
Лоренсо пошел на кухню, но обнаружил там только полбутылки старого монастырского писко и кусок вареной колбасы. Вернувшись в залу, он увидел, что мисс Эванс хочет взяться за ручку проигрывателя.
— Не трогайте, пожалуйста.
Мисс Эванс послушно отошла и снова села на кровать; Лоренсо, поискав глазами, куда бы поставить бутылку, увидел покрытый тремя пончо гроб. Он зедернул занавески на окнах и сел в деревянное креслице колониальных времен.
— Не знаю, обратили вы на это внимание или нет,— сказала мисс Эванс,— но когда мы поднялись в самолет, мое место оказалось рядом с каким-то священником. И прежде чем мы взлетели, я села рядом с вами.
Лоренсо отхлебнул писко.
— Я ни на что не обратил внимания, мисс Эванс.
— И за все время полета вы мне не сказали ни слова, не считая того случая, когда перед самой посадкой в Аякучо самолет провалился в воздушную яму. Почему же вы решили предложить мне путеводитель?
— Потому что в зале аэропорта в Лиме, перед тем как нас пригласили на посадку, я заметил, да, теперь я это знаю, я заметил, что Винни снова с нами.
Мисс Эванс рассмеялась.
— Угостите и меня. Опять вы с этими вашими историями.
Лоренсо передал бутылку мисс Эванс и снова уселся в свое креслице. Сгущались сумерки. Оба молчали. Снова голос зазвучал громче, сверля слух. Лоренсо несколько раз откашлялся, стараясь его заглушить.
— Поставь эту пластинку Вивальди, пожалуйста, еще раз. И пойди за доктором Алипио. Иди сразу, Лоренсо, прошу тебя.
Он поднялся, подошел к проигрывателю, включил его и поднял иглу.
— Не может быть, не может быть!
— Что? — спросила мисс Эванс.
Очень тихо зазвучали «Времена года» Вивальди.
— Я хочу распутать все это, я должен хорошенько припомнить все, как было... Я хочу знать, почему я задержался, почему не сразу пошел за врачом, когда она меня об этом попросила. Я подумал, что это капризы, столько раз она плохо себя чувствовала, ведь это случается с женщинами, особенно когда они в положении.
— Не понимаю, доктор Манрике.
— Шел дождь, помню, я взял зонтик. Я делал список книг, которые собирался заказать в Лиме, длиннейший список, я не мог вспомнить некоторых авторов. Кроме того, мне было лень. Конечно, доктор Алипио задержался, потому что был в гостях на одной из местных вечеринок, с которыми вы уже знакомы: по бутылке писко и блюду со шкварками на каждого приглашенного и разговоры, бесконечные разговоры. Но я дольше задержался, когда собирался идти за ним.
— А когда вернулись?
— Пластинка Вивальди кончилась.
— А Винни?
— Винни? Скажите Ольга, мисс Эванс. Винни — это англичанка... Ольга спала, как птичка, спрятав голову под руку, а рука была сжата, стиснута, рука искала меня, ждала и, не найдя, скорчилась на одеяле, вот на этом одеяле, на котором вы сидите. Она уснула, уснула и та жизнь, которую она носила в себе. Как говорится, уснула навсегда. Поймите это хорошенько: навсегда.
— Успокойтесь,— сказала мисс Эванс,— выпейте.
В полумраке она протянула ему бутылку.
Лоренсо подошел, и, когда он взял бутылку за горлышко, мисс Эванс взяла его за руку.
— Сядьте здесь. То, что вы мне рассказали, ужасно. Ваши друзья говорили мне, что она умерла, но я не знала как, не знала подробностей. Я не умею утешать, никогда не умела этого делать. Вы простите меня?
— Любовь,— сказал Лоренсо,— это я прочитал однажды на памятнике на английском кладбище в Ницце, любовь горька, как смерть.
Мисс Эванс сидела молча. Лоренсо крепко держал ее за руку. В молчании, в темноте Лоренсо слышал только собственное затрудненное дыхание, которое было словно бы и не его, а другого человека, хоть и вырывалось из его рта.
— И хуже всего то, что я ее хочу, мисс Эванс, я безумно ее хочу. Безумное желание... Здесь, сейчас же...
— Кого?
— Винни. Да, я хочу Винни, когда я рядом с Винни, с другой Винни.
— Какую Винни?
— Ту, что рядом, здесь.
Мисс Эванс посмотрела на пончо, вырисовывавшиеся темным силуэтом, более темным, чем сама темнота. Слабый свет, проникавший в комнату, выхватывал какой-то прямоугольный предмет.
