Кит Ричардс - Жизнь
Я всегда думал, что любая песня как раз об этом — ты не можешь петь песню и одновременно что-то скрывать. И, когда мой голос подтянулся и окреп, я мог доносить им это обнаженное чувство, и я стал писать песни помягче, лирические, если хотите. Я бы не мог написать что-то полное пятнадцать лет назад. Сочинять такую песню перед микрофоном — это как всем существом довериться другу. Веди меня, брат, я пойду за тобой, а уж потом мы разберемся со всем остальным. Это как будто тебя взяли прокатиться неизвестно куда. У меня может быть рифф, идея, набор аккордов, но я понятия не имею, что петь поверх этого всего. Терзаться дни напролет, вымучивать из себя «стихи» — это не мое. И что меня поражает во всем этом — это то, что когда ты встаешь у микрофона и говоришь: «О’кей, поехали», приходит что-то, о чем ты даже не мечтал. А потом за миллисекунду тебе нужно выдать что-то еще, и оно должно подойти к тому, что ты только что произнес. Как будто поединок с самим собой. И вдруг что-то проклевывается, и у тебя по-является рамка, с которой можно работать. Обязательно не раз все запорешь, когда так работаешь. Просто нужно встать к микрофону и посмотреть, насколько тебя хватит, пока запал не кончится.
Thief in the Night — до мастеринга эта вещь добиралась долго, прошли все сроки. Название я взял из Библии, которую перечитываю довольно часто, — там навалом очень классных фраз. Это песня про нескольких женщин, а начинается все вообще когда я был подростком. Я знал, где она живет, знал, где живет её бойфренд, и я простаивал на улице у её дома в Дартфорде. По сути, вся история оттуда и начинается. И еще она про Ронни Спектор, потом про Патти, и про Аниту тоже. Мик наложил свой вокал, но ему было не поймать эту вещь, он её не чувствовал, и результат звучал паршиво. Роб никак не мог смикшировать её с вокалом Мика, поэтому ночью мы остались доводить её до ума с Блонди и Бернардом еле на ногах стояли от усталости, ходили прикорнуть по очереди. Когда мы вернулись на следующий день, выяснилось, что пленку успели замылить. Происходили всякие грязные делишки. Под конец нам с Робом пришлось умыкнуть двух-дюймовые пленки с полумиксами Thief in the Night из студии Ocean Way, где мы её записывали, и переправить из Лос-Анджелеса на Восточное побережье, где я уже сидел у себя дома в Коннектикуте. Пьер нашел студию на северном берегу Лонг-Айленда, и там мы микшировали её так, как мне надо,— два дня и две ночи, с моим вокалом. В одну из этих ночей умер Билл Берроуз, и, чтобы почтить его наследие, я послал несколько гневных берроузовских коллажей своего изготовления— с кричащими заголовками из выстриженных буковок и с прилепленными безголовыми туловищами — Дону Уозу, продюсеру посередине сэндвича: ты, иуда, эта вещь будет сделана по-моему или никак. Люки задраить, сейчас повоюем! У меня просто была злоба на Дона. Я его обожаю, и мы сразу потом обо всем забыли, но тогда я засыпал его страшными посланиями. Когда приближаешься к концу записи, любой, кто лезет поперек того, что ты хочешь, автоматически воспринимается как враг рода человеческого. Срок сдачи был на носу, и отвезти пленки на катере из лонг-айлендского Порт-Джефферсона до Уэстпорта, ближайшей к моему дому гавани на морском побережье Коннектикута, было самым быстрым способом доставить их в Лос-Анджелес. Мы продолжили этой ночью, при свете очень классной луны, — рассекали через Лонг-Айлендский пролив и с криками и виляниями еле-еле уворачивались от ловушек для омаров. На следующий день Роб доставил пленки в Нью-Йорк, и их отправили самолетом обратно в Лос-Анджелес в мастеринговую студию, чтобы в последний момент вставить вещь в альбом.
Что беспрецедентно для роллинговских песен, на этой Пьер де Бопор числится в авторах вместе со мной и Миком.
Теперь возникала большая проблема, а именно все шло к тому, что я буду петь на альбоме три песни — событие неслыханное. А для Мика вообще неприемлемое.
Дон Уоз: Я ни секунды не сомневался, что у Кита есть право на третий вокал на диске, но Мика было не уговорить. Я уверен, что Кит вообще не в курсе, чего стоило протащить Thief in the Night на этот диск. Потому что здесь между ними двумя получилось абсолютное ни тпру ни ну — никто не собирался уступать, и нам грозило пролететь мимо даты выпуска, и тур бы начался при отсутствии альбома в продаже. И в ночь перед крайним сроком я позвонил Мику и сказал: я знаю, что ты думаешь по поводу его пения трех песен, но если две из них поставить в конец диска и объединить как медли[195], если особо не раздвигать их между собой, тогда они будут восприниматься как одна большая вещь от Кита под занавес. И для тех, о ком ты беспокоишься, которые не любят песни Кита, — они могут просто остановиться после твоего последнего вокала, а для тех, кому штуки Кита нравятся, это будет один большой Кит напоследок. Так что ты можешь смотреть на это не как на третью песню, а как на медли, и мы оставим место перед началом и почти ничего не вставим между двумя частями. И он дал добро. И я зуб даю, Кит понятия не имеет про это, и Джейн тоже — никто не знает, что происходило. В общем, это дало Мику возможность выйти из ситуации, по сути дела, потому что иначе это был тупик. И так получилось, что две песни стали одной. При этом песня, с которой Thief встал в пару, — это How Can I Stop, которая у Rolling Stones вообще одна из лучших за всю карьеру.
Это поразительная вещь... Кит, безусловно, в своей лучшей форме, и Уэйн Шортер с ним — вот страннейшая пара: с Уэйном Шортером, который знай себе дует свое, под конец это уже был какой-то Колтрейн, какая-то A Love Supreme.[196] Там было что-то необычайное. Как будто десять человек, которые играют одновременно, — волшебная сессия. На этой вещи не делали никаких наложений, она сама собой такая вышла. И еще одно в ту ночь было особенное, когда мы её записали. Чарли уезжал домой — конец вахты, последний трек альбома. На следующий день уже выносили инструменты. Чарли за порогом ждет машина. Он делает финальные фанфары, последний дубль, и это похоже на всеобщее прощальное ура, и у всех было странное ощущение в конце записи альбома — ни я, ни остальные не думали, что еще когда-нибудь соберутся в студии. Поэтому для меня How Сап I Stop — это была кода. Я думал, что это последняя вещь, которую они запишут в своей жизни, и какой же это прекрасный способ проститься. Как мне перестать, если уж я начал? Никак особенно — просто берешь и заканчиваешь.
«Амстердам Арена», 31 июля 2006 года
Глава тринадцатая
Двадцать с чем-то лет спустя после того, как я начал играть с местными растаманами, я приехал на Ямайку вместе с Патти на День благодарения 1995 года. И позвал отдохнуть с нами Роба Фрабони с женой — Роб познакомился с этой компанией еще в 1973-м, тогда же когда и я. Но отпуск у Фрабони закончился в первый же день, потому что оказалось, что в данный момент все уцелевшие члены коллектива присутствуют в полном составе и готовы к подвигам, а это была редкость — за прошедшие годы было много потерь, взлетов и падений, и арестов тоже, так что тут нам выпала исключительная историческая возможность наконец их записать. Фрабони как-то умудрился раздобыть немного записывающего оборудования через ямайского министра культуры и быстренько предложил садиться писать все это дело. Это был настоящий подарок богов.
Подарок еще и потому, что Роб Фрабони — тот гений который вам нужен, когда надо записывать какую-нибудь нестандартную фигню. Его знание и умение организовать процесс в самых необычных местах — это что-то умопомрачительное. Он работал продюсером на записи The Last Waltz[197], он ремастировал все вещи Боба Марли. Он один из лучших звукорежиссеров, которых вообще можно встретить. Он живет совсем рядом со мной в Коннектикуте, и мы много чего поназаписывали в моей тамошней студии, о чем я еще напишу. Как и все гении, он может действовать на нервы, но это как полагается.
В этот год я наконец окрестил коллектив Wingless Angels. Я сделал такой небрежный рисуночек — он на обложке альбома, — где изображается фигура вроде бы летающего растамана, и рисунок остался валяться где-то дома. Кто-то увидел и спросил, что это такое, а я, особо не задумываясь, ляпнул: бескрылый ангел. В группе на этот раз было пополнение в лице Морин Фримэнтл — тетки с мощнейшим голосом, притом что женский вокал вообще редкость для растаманского фольклора. Вот как мы встретились — в её изложении.
Морин Фримэнтл: В один вечер Кит сидел с Локси в баре Mango Tree в Стиртауне, а я просто мимо проходила, и Локси говорит: сестра Морин, заходи, выпей с нами. Я захожу и вижу этого человека. Кит обнял меня и говорит: смотрю, эта сестра — какая надо сестра. И мы стали выпивать вместе - я пила ром с молоком. А потом как-то получилось… Не знаю, воля Джа. Я взяла и как запою. Просто взяла и запела. И Кит говорит: эта женщина мне нужна. И с тех пор все пошло-поехало. Я просто запела. Меня просто несло. Просто запелось: любовь, мир, радость, счастье, и все вылилось в пение. Это было ни на что не похоже.
