Юрий Коротков - Абориген
— И пишите. Пи-ши-те! Вы что думаете, я этого уголовника, — Феликс, как пистолет, вскинул палец на Борьку, — покрывать стану? Не стану! Я простой работяга! Я в жизни копейки чужой не взял! Я так считаю: натворил — отвечай! И пусть судят, и пусть в колонию…
— Феликс, — робко окликнула мать.
— Пусть! И пусть там ущерб отрабатывает!
— Да нет, — тренер развел руками. — Вы поймите меня правильно. Если бы я хотел на него писать, я бы к вам не пошел. Я ведь поговорить пришел, по-хорошему…
— А здесь и говорить нечего, — закричал Феликс. — Пускай с ним милиция разговаривает, а по-хорошему он не понимает. Уж я-то пробовал, я перед ним колбасой катался — и Боречка то, и Боречка это, а Боречка на меня с молотком бросается. Я его, гниду, кормлю, одеваю, обуваю, а он — молотком замахивается! Нет уж, пишите, дорогой товарищ, пишите, а я еще от себя подпишу. Пусть он лучше посидит за мелочь, а то ведь он и человека убьет. Да вы на него посмотрите — ведь убьет, убьет! Он способен, вы ему в глаза посмотрите!
— Феликс! — чуть не плача позвала мать.
— Что — Феликс? Что? Весь в твоего ненаглядного. Только тот сам себе голову прошиб, а этот другому прошибет. Лодку украл у меня…
— Не твоя! — крикнул Борька, — Врешь, гад, не твоя!
— Украл, и мотор украл! Отвернись — дом растащит!
— Убью! — Борька бросился на Феликса. Тренер вскочил, перехватил его за руки.
— Видите! Видите! — торжествующе заорал Феликс. — Что ж это творится-то, а? Домой боюсь идти. Дочку запугал, головка у ней уже дергается, — Феликс, как глухарь на току, заводил сам себя и уже не мог остановиться. Мать отвернулась к окну. — Пишите, пишите! Думаете, я за него платить буду? Не буду!
— Да не за что платить, успокойтесь, — сказал тренер. — Яхта списанная была, ни в одной бумаге не значится. Повезло вам… Пойду. Извините за беспокойство.
— Так что же? — растерялся Феликс. — Не будете писать?
— Не буду. — Тренер взял Борьку за руку. — Пойдем-ка, пират.
Они вышли из подъезда.
— Да… — протянул тренер невесело. Прикурил, искоса поглядывая на Борьку. Тот стоял, понурив голову. — Здорово живешь… Где родной-то?
— Потонул.
— Да… Что ж с тобой делать-то, а?
Борька молчал.
— Ну вот что, — решительно сказал тренер. — Пойдем-ка к нам!
— Не пойду!
— Пойдем, — тренер силком повернул его. — Нельзя тебе одному. Совсем одичаешь. Пойдем, — и повел по улице…
Борька правил поперек воложки к острову. Тренер сидел рядом, кричал сквозь треск мотора:
— Да ты пойми, какие они тебе лягушатники? Они такое хлебали, что тебе в страшном сне не снилось! Я ж по детским комнатам их собирал, за руку приводил. Многие давно срок мотали бы, если б ко мне не попали… Вон Шубину три года светило за драки, а теперь флагманом стал! Девчонки тоже… не тимуровки были, прямо скажем… А что на тебя ополчились — ты же первый полез! Ты же начал, признайся!
— Но, — неуверенно улыбнулся Борька.
— Ну вот! А если ты с добром, то и к тебе… Главное — держись за нас, человеком станешь!
Борька уткнул моторку в пирс среди яхт, и они с тренером направились к клубу. Обгоняя их, оглядываясь, промчались от пирса мальчишки и девчонки в «капитанской» форме, навстречу из клуба вывалились остальные, встали молчаливой, настороженной толпой.
— Становись! — скомандовал тренер. — Равняйсь! Смирно!
«Капитаны» растянулись в шеренгу и подравнялись, настороженно поглядывая на Борьку.
— Ну, принимайте пополнение! — весело крикнул тренер. — Знакомьтесь, — бывший пират, гроза Большой Оби и окрестностей, а теперь член нашего клуба Борис Хромов.
«Капитаны» молча переглянулись.
— Какого клуба? — спросил флагман.
— Нашего с вами. Какого же еще?
— Когда это мы его приняли?
— Вот сейчас и принимаем. А вопросы потом. Договорились?
— Совет капитанов выступает против, — сухо сказал флагман.
— А почему это ты от имени совета говоришь?
Флагман высокомерно пожал плечами и оглянулся на «капитанов».
— Да пошел он! — тотчас наперебой закричали те, — Давай, вали, пока опять морду не набили!
— Пусть катится! — громче всех крикнула белобрысая.
Тренер перестал улыбаться.
— Разговоры в строю! — вдруг гаркнул он, будто плетью огрел. — «Смирно» была команда!.. Руки из карманов!.. Береты поправить!..
Под тяжелым взглядом тренера «капитаны» затихли, с угрюмой арестантской покорностью подтягиваясь, одергивая форменки.
— Становись в строй! — Тренер подтолкнул Борьку вперед.
— Вы сами устав утверждали, а сами нарушаете, — сказал флагман. — Нам такие в клубе не нужны.
— Ха! Не нужен я им! — закричал Борька. Он сбросил с плеча руку тренера и отбежал к берегу. — Это вы мне не нужны! Лягушачий флот! Нацепили бирюлек — думают, дороже стоят! Еще гирю подвесьте, чтоб долго не мучиться! Тряпки по ветру распустили, думают — короли здесь. Ходят! Вышагивают! — Борьке не хватало слов, он приплясывал на берегу перед «капитанами», показывал, как они поднимают паруса, смотрят из-под ладошки. — Позориться с вами — засмеют потом! Ну? — расставил он руки. — Чего стоите, пузыри таращите? Давайте! Навались! У вас здорово получается — все на одного, только и можете. Ну! Вот он я как голенький. Шагу от вас не сделаю, позорники. Ну, разом!
«Капитаны» молча смотрели на него. Борька плюнул и побрел к пирсу. Отвязал моторку и вышел из бухты.
Чутко замерли сосны вокруг лагеря. Вода в протоке застыла, как черный лед. Бульдозер неподалеку уткнулся ножом в землю. Даже флаг повис, будто прикорнул.
Борька тенью скользнул к палатке, осторожно отвел полог, тронул Степана за плечо.
— А? Что?
— Ты чо, спишь? Час потерпеть не мог?
— Задремал чуток, — Степан потер глаза, зевнул.
— Пошли. Время в обрез.
Они сели в лодку, и Борька погреб от берега. Отойдя подальше от лагеря, врубил мотор.
По пути Степан снова заснул, свесив голову на грудь. Борька со зла ударил скулой в волну, окатил его холодной водичкой.
— Ты эти дурацкие шуточки брось, — недовольно пробурчал Степан.
— Деньги свои проспишь…
Углубившись в узкий рукав, Борька заглушил мотор, снова сел на весла. Прибрежные деревья почти смыкались над водой. Степану было явно не по себе, он напряженно вглядывался в темноту.
Внезапно от берега наперерез бесшумно выдвинулась лодка, ударила в борт. Вспыхнули карманные фонарики, ослепили Борьку и Степана:
— Кто такие? Оперативники? Бумагу покажь!
— Какие оперативники? — Борька прикрыл глаза рукой. — Колчака не видал, с человеком путашь?
— Куда прешь?
— Туда же, куда и ты.
— Разворачивай!
— Чо расшумелся-то? Разворачивай! Твои пески, чо ли? Купил?
Степан испуганно помалкивал.
— Разворачивай оглобли, — хрипло сказал второй человек в лодке. — Пока корму не наскипидарил.
— Это кто там такой грозный? — прищурился Борька. — Демидов, чо ли?
— Но. А ты кто такой? — Луч второго фонаря тоже осветил Борьку. — Погоди. Это Хрома сын, чо ли? Борька?
— Но.
— Чо ж молчишь? Это ж Петра Хромова сын. Проходи. Кто с тобой?
— Свой. Ты на стреме?
— Но. Как дуплетом в воздух дам — значит, колчак пошел.
— Знаю, не учи.
Лодка снова скрылась в тени под берегом.
Борька погреб дальше. Полная луна стояла в сером небе. Впереди показались красные светляки горящих сигарет, на мгновение вспыхнула зажигалка, осветив бородатое лицо. Несколько лодок стояли, сойдясь носами. Браконьеры приглядывались к подходящей моторке.
— Еще кого черт принес?
— Здорово, земляки! — крикнул Борька.
— Здорово, коли не шутишь! Ты кто?
— Дед Пихто и бабка Матрена, — ответил Борька. — За кем буду?
На соседней лодке включили фонарик.
— Борька, что ли?
— Ты, Петрович?
— Ага. За мной и будешь.
— Кто это? — спросили с другой лодки, а с третьей ответили:
— Хромова сын. Слыхал?
— Кто ж про Хрома не слышал. Потонул вроде в прошлом лете. За отцом, значит… Эй, малец, тебе сколько лет-то?
— Все мои, — Борька распеленывал сеть из брезента.
— Не рано ли на пески пошел?
— Да он реку лучше многих знат. В лодке ж родился — Петр жену до города не довез…
Борька положил на елани сложенную сеть.
— Значит, слушай сюда. Это трехстенка и есть, — принялся вполголоса объяснять Борька. — Вишь, как бутаброд — с двух боков ячея пошире, а посреди — мелкая. Плавная называется, потому что плывет. Главное, значит, чтоб мережи меж собой не перепутались и чтоб плыла точно поперек. Дело нехитрое, когда привычно. Я на гребях буду, а ты, как скажу, байдон бросишь, — Борька указал на пустую канистру, привязанную к концу сети. — Потом сеть выкладывашь, чтоб балберы — поплавки эти — прямо легли. Понял?
