Свободин А.П. - В мире актеров
Печальные глаза "маленькой княгини", укоряюще детский вопрос во взгляде, крупные капли пота на чистом детском лбу, меченном знаком ранней смерти.
– В работе над "маленькой княгиней" я впервые стала думать о характере. Бондарчук любит воспевать актера на съемке, это очень помогает...
Так стала возникать тема страдания ее хрупких и не слишком приспособленных к жизни, не слишком стойких юных женщин, нуждавшихся в участии и поддержке.
Театр "Современник", куда пришла она после театральной школы, предоставил ее обширное поле для накопления опыта, но концентрировать на ней внимание не стал. Она оказалась из тех трудных актрис, до истинного направления которых нужно докапываться. Естественность, раскованность, счастливое "могу" приходят к ним не как результат усилий окружающих, а как следствие доводящей до отчаяния их внутренней борьбы с противником изворотливым и упорным – с самой собой.
Она играла все – и "девушку в толпе", и олеографически прекрасную героиню в декоративном спектакле "Мастера", и Викторию в "Провинциальных анекдотах" Вампилова, и теневую героиню Ирину в спектакле "С любимыми не расставайтесь" Володина, и Катю "женщину с ребенком" в "Эшелоне" Рощина.
– И еще был этот ужасный ввод в "Вишневый сад", а я стремилась к Чехову, вынашивала роль Раневской!
Ее хвалили или похваливали. Она привыкла к полууспехам, вернее сказать, привыкла терпеливо сносить их, научилась тому мучительному умению терпеть, о котором говорит чеховская Нина. Кстати, и ее она сыграла в последнем непонятном и непонятом спектакле Ефремова в "Современнике". Вряд ли могла она тогда предположить, что и ей и режиссеру придется ждать долгих десять лет, пока их новая "Чайка", уже на новой мхатовской сцене завоюет место под театральным солнцем!
Наука терпения приносит плоды!
И все-таки не было у нее в "Современнике" настоящего успеха до Оливии из "Двенадцатой ночи" Шекспира. Тут оказалась она сильной равноправной участницей дуэли с Мариной Нееловой. Тут пришли к ней свобода и уверенность и вернулось вахтанговское озорство. "Затуманенный взор мадонн" требовался когда-то для ее Офелии, здесь средневековый поворот фигуры – живот впереди
– создавал ироническую линию роли.
А киносудьба складывалась пестро. Не так-то легко собрать ее роли в столь любимое критиками понятие – "артистическая тема".
Китти в "Анне Карениной" в экранизации А.Зархи. Юная княжна Щербацкая предстала необыкновенно грациозной, трепетной, породистой. Ей удалось передать испуг Китти, ее предчувствие страдания после встречи с Анной. Княжна Мэри в переложенной с французского грузинской комедии "Не горюй". Кроткое существо с двумя косичками. Пускает мыльные пузыри, потом оказывается, что будет мамой.
– Там попала я в окружение блестящих грузинских актеров. Меня поразило, как быстро они притираются друг к другу и создают ансамбль. Это как многоголосное грузинское пение. Серго Закариадзе, Вахтанг Кикабидзе, Софико Чиаурели... Мне повезло.
Фильм "Случай с Полыниным" по повести К.Симонова "Бестолковая". Дуэт с О.Ефремовым. Война. Героиня тонконогая актриса в больших валенках, одетых на шелковые чулки. Зябнет, кутается, никак не может приспособиться. Порой словно вопрос "маленькой княгини" светился в ее глазах.
Женщины, обладающие зыбким внутренним изяществом, отнюдь не демонстрирующим себя, женщины, уже отпившие из чаши испытаний, удавались ей лучше. Красота не давила ее, как это порой случается с юными богинями экрана.
– Вы чувствовали себя когда-нибудь красивой актрисой? Было ли у вас то, что кто-то из классиков назвал" бременем красоты"?
Скорее мне это все время давали почувствовать режиссеры. Если в сценарии говорилось "ее глаза его поразили", — считалось, что сценарий надо послать мне.
Кинематографический калейдоскоп. Ритм вальса сменялся аритмией, После фильма "Человек на своем месте" (никакая чертежница Клара) она решает больше не сниматься в кино. По-видимому, это был один из труднейших эпизодов борьбы за свое артистическое "я", и отказ от кинокарьеры означал победу.
Но актер кино живет и не зависимой от своей воли второй жизнью. Образ актрисы, образ Анастасии Вертинской укоренился в зрительских душах. В мозаике индивидуальностей, что складывается в сознании зрителей, ей уже принадлежит четко обозначенное, ее место. Неповторимое цветовое пятно. Это место не может занять другая актриса. Анастасия Вертинская ассоциируется с необходимым и прекрасным типом женского характера, женской красоты. Ее "нездешность" стала житейски узнаваема. Так внезапно узнают на улице в прохожей свою мечту. Ее хрупкость, ее мелодия звучат и по-детски наивно и по-взрослому печально и мужественно. Но в то время, когда все это происходило в ее второй, уже не принадлежавшей ей жизни, или, если вспомнить образ из знаменитой шварцевской пьесы, когда все это происходило с ее "тенью", самой ее в кинематографе становилось все меньше.
Но, как говорит древняя восточная пословица, случай всегда приходит на помощь тому, кто борется до конца.
Михаил Козаков предложил ей роль Монны в телефильме "Безымянная звезда". Не знаю, вспоминались ли им первые туры их беззаботного вальса в "Человеке-амфибии", где Козаков был элегантным злодеем Зуритой, но здесь они почувствовали себя дебютантами в своей другой, новой, зрелой артистической жизни. Один как режиссер полнометражного фильма, другая как исполнительница главной роли. И все, что было накоплено и тем и другой за годы работы в "Современнике", и все, что было пережито на съемочных площадках, вложено было в эту работу.
Козаков снимал по порядку, то есть в последовательности сюжета (это неслыханная творческая роскошь, в кинематографе так не бывает!). Он создал атмосферу неспешного обдумывания того, что уже снято. Это было похоже на нормальный театральный процесс, и актриса могла корректировать будущие сцены и предлагать свои решения.
Все, что было рассыпано в ее героинях, счастливо соединилось в Монне. Ее прошлая жизнь незадачливой и внутренне вялой Манон Леско из столичного отеля. И взрыв надежды на любовь и простую женскую долю, которая и есть счастье. И вера ее, что она сумеет, уже сумела перешагнуть, отрешиться, вернуться. крах всех ее надежд, атрофия воли. Все это она сумела рассказать на экране. Она сыграла уверенно и разнообразно. Теперь она не только не боялась быть некрасивой, этого она и прежде не опасалась, теперь она не боялась быть красивой на экране! Все шло в дело легко, радостно и осмысленно.
А потом была Нина в чеховской "Чайке".
Это был настоящий театральный успех, О спектакле писала серьезная критика, как о новом современном прочтении самой загадочной чеховской пьесы. Все отмечали Нину, уже не романтическую, но земную, перестрадавшую и близкую.
"Чайка" не знала полууспехов. В истории театра она или проваливалась или торжествовала. Больше проваливалась. Эта "Чайка" победила. Ее доля в победе велика.
И я уже не сомневался, что следующую свою роль она непременно выиграет. Так и случилось. Дорина в мольеровском "Тартюфе" вызвала единодушный восторг зала. Фривольность и чистота, кокетство и грация. Легкое дыхание и легкое движение. Она продемонстрировала игру глазами – это очарование классического фарса, она показала пластику рук, напоминавшую танцующие пальцы ее отца. Она была гармонична и радостна. "Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом", – вспомнились мне слова чеховской Нины, когда я смотрел на эту неотразимую Дорину, выводившую на чистую воду ханжу и циника Тартюфа.
...А ее уже ожидала Лиза в "живом трупе". В спектакле поставленном в Художественном театре А.Эфросом Лиза оказалась безупречно толстовским персонажем (точно так же как раньше и другая ее Лиза "маленькая княгиня" в фильме "Война и мир").
По-своему блестящая, отлично воспитанная, корректная не
только в поведении, но и в душевных движениях (даже в мыслях не позволит себе ничего неприличного), мать с вечной тревогой за ребенка. Но, как говорит о ней Федя Протасов, женщина без "игры", без всплеска поэзии, без "сумасшедшинки”.
Актриса разнообразно играла однообразие, тактично показывала пределы отпущенных этой натуре чувств, ее заурядность. Но она поймала тот миг, когда Лиза обнаруживает незаурядность, Когда следователь дал ей очную ставку с мужем, которого она считала умершим, покончившем с собой, в ней происходит взрыв любви к Феде, страстной, единственной, неотразимой. Лиза как-то неестественно, словно надломившись, бросается к нему, забыв всю свою респектабельность. И в эту секунду она великая женщина!
А следующая ее роль была сыграна не в спектакле, не в кинофильме и не по телевизору и об этом надо рассказать подробнее, ибо это новое, ранее не встречавшееся. Предложил это Святослав Рихтер. Он не только великий музыкант нашего времени, но человек с универсальным художественным мышлением. Он придумал и, главное, сумел осуществить некое новое действо. О нем поговаривали, ходили слухи, говорили даже, что "неприлично не побывать", что там, мол, собирается "вся Москва"… Ох, уж эти театральные кумушки! Но не будем строги.[2]
