Alana Enoch - Под маской Джокера
— Ну что, Витёк, провернём дельце? Есть у меня схемка, как этого старого лоха кинуть… К чему ему деньги? Он уж одной ногой в могиле, а туда же! Его халупу тоже в оборот можно пустить — двушка, как-никак, чего ей зря пропадать… Все бабки наши будут — глядишь, Настёнке с Серёгой на приличную жилплощадь и наскребётся. Заживут своим домом да своей семьёй, как белые люди, не век же по съёмным хатам мотаться.
Витёк изобразил на лице мыслительный процесс и задумчиво покивал — мол, дело говоришь, подруга. Холодное омерзение удержало Нелли от шага вперёд, и она осталась вне поля зрения этой парочки.
Чисто убранная квартира встретила её оглушительным тиканьем часов и запахом свежей выпечки. На зеркале в прихожей висела старая пелёнка. Из кухни навстречу Нелли вышла мать в длинной чёрной юбке и чёрном джемпере с блёстками.
— Всё уже, да? Людские поминки кончились — давай помянем промеж собой…
На кухонном столе стояла кутья, ещё тёплые сахарные булочки и пол-литровая бутылка какой-то ягодной настойки.
— Ох, ужас-то какой… — Тёмно-бордовое зелье наполнило собой хрусталь, липкая кутья темнела глазками изюма. — Хоть я и против ваших отношений была, но всё равно жалко… Молодых всегда жалко.
Рубиновый хмель горько пролился в нутро, мир подёрнулся прозрачным маревом, и только часы отстукивали секунды. Пустые секунды, лишённые озорного осенне-лисьего отблеска глаз Влады.
Леська старательно выводила в тетрадке буквы, а чёрные бантики в её аккуратно заплетённых «дракончиком» косичках пышно топорщились, как две траурных розы. За выполнением домашнего задания наблюдал белый плюшевый котёнок — подарок Влады. Хоть он и был игрушечным, но его огромные тёмные глаза с голубыми ободками смотрели так осознанно, что казалось — он вот-вот мяукнет и соскользнёт с письменного стола. Подобрав с нижнего века слезу, Нелли обняла плечики дочки и уткнулась лбом в её голову.
— Не плачь, мамочка… Смерти нет, — сказала та, гладя тёплыми ладошками щёки Нелли. Её глаза светились незамутнённым спокойствием, а губы сложились в мудрую улыбку — ни дать ни взять юный буддийский монашек. — Влада просто перешла жить в другой мир. Она сейчас здесь, прощается с нами.
Зябкое веяние невидимой шалью окутало плечи Нелли. Не то чтобы она верила в призраков, но сердце зашлось в молчаливом крике, а пальцы похолодели. Пустое пространство казалось не таким уж пустым, и хотелось верить в чьё-то незримое присутствие в комнате.
— Ты только не бойся, мама. Она очень нас любит и просит не плакать. Она обязательно пришлёт нам рыцаря с кошачьими глазами.
Детская сказка? Или, быть может, из этих подслеповатых глаз смотрела душа, способная лавировать по запутанным тропинкам вселенной, качаясь маятником между мирами?
*
— Нель, обрати внимание во-он на того симпатичного молодого человека в очках. Интеллигентный, не пьёт, инженер, кандидат наук. Характер — просто золото, покладистый, ты из него верёвки будешь вить. А главное — холостой! Зовут Святославом.
Мать, выпив несколько рюмок, сама чуть ли не облизывалась, как кошка, при виде этого кандидата. «Молодой человек» оказался на самом деле уже не первой молодости, и его шевелюра была на пороге вступления в неравный бой с лысиной. Худой и длинный, как аист, в солидных очках в тёмной оправе, в светло-бежевом костюме с тщательно повязанным галстуком, он чувствовал себя на шумном свадебном застолье неловко и мало общался с остальными гостями. Из груди Нелли вырвался усталый вздох.
— Так вот зачем это всё! Ах ты, сводня…
Бракосочетание троюродной сестры Натальи не казалась Нелли мероприятием, на котором её присутствие было обязательным: они и виделись-то редко, в основном — на похоронах или свадьбах. Теперь ей стала ясна причина настойчивости, с которой мать зазывала её на это семейное торжество: её решили опять выдать замуж.
— Мам, ну какой же это молодой человек? — усмехнулась она. — Сорокед этому Славику уже точно есть.
— Ну, во-первых, не сорок, а только тридцать семь, — с многозначительным видом поправила мать. — А во-вторых… Нель, давай смотреть на вещи реально: свободных мужчин в твоей возрастной категории почти нет, если не считать разведённых, так что привередничать особо не приходится. Шансы тают с каждым годом после тридцати. Разведённые нам ни к чему, а чтобы брать мужа моложе себя, надо быть как минимум Пугачёвой. А Слава и женат ещё ни разу не был.
— М-м, тридцатисемилетний нетронутый бутон! Я так понимаю, мне выпала редкая удача. — Нелли опрокинула в себя стопку водки. «Хоть напьюсь, что ли».
— Вот только не надо сарказма, — обиделась мать. — Я, как могу, пытаюсь тебе помочь устроить личную жизнь, а ты…
Хлопнув пару рюмок, Славик слегка раскрепостился и даже пустился в пляс. Он выкидывал коленца с невозмутимо серьёзным видом, создавая впечатление танцующего усатого циркуля, и Нелли, сдержанно двигаясь неподалёку, не удержалась от комплимента:
— Боже мой, Слава, где вы научились так отвязно танцевать?
Слава, продолжая вычерчивать на полу окружности и вписывать в них квадраты, глубокомысленно изрёк:
— Танец — это проявление души, этому нельзя научиться.
Банкетная круговерть плыла тошнотворным калейдоскопом, и Нелли, чувствуя потребность отдохнуть от угара, вышла на крыльцо кафе. Летний вечер шёлково шелестел кронами клёнов, солнце лениво плавилось в окнах домов, и в янтарном воздухе Нелли мерещился запах дыма от жарящихся шашлыков.
— Эм-м… Нелли?
Слава, в чуть съехавшем набок галстуке, на ходу приглаживая карманной расчёской встрёпанные вихры, измерил аистиными шагами крыльцо и остановился.
— Я… э-э… много наслышан о ваших… гм… достоинствах, — начал он, нервно подбирая слова и помогая себе жестами мягких холеных рук. — Но все заочные описания меркнут перед оригиналом! Я… хмм… осмелюсь заметить, что вы прекрасны, Нелли.
Шашлычный флёр янтарной дымки пронзительно рассёк низкий и певучий, как виолончель, женский голос:
— Славочка! Ну что ты себе позволяешь!
Слава, вошедший во вкус комплиментов и уже начавший распускать невидимый павлиний хвост, тут же испуганно сник.
— Что?.. Что такое, мама? Что не так?
К ним подплыла обладательница не только виолончельного голоса, но и подобной же фигуры — дама более чем пышных форм, весьма нелепо подчёркнутых чересчур облегающим бледно-фисташковым брючным костюмом и крупными белыми бусами. Её волосы интенсивно-каштанового цвета были тщательно уложены феном и сбрызнуты лаком с блёстками, а накрашенный малиновой помадой рот утопал в складках щёк и покоился на пьедестале из трёх подбородков.
— Славик, ну как ты выглядишь? Ты же разговариваешь с девушкой… Будь добр выказывать к ней уважение и следить за собой. — Пухлые, как сосиски, пальцы с бордовым маникюром ловко поправили подгулявший галстук. Сладко улыбнувшись, дама поплыла в обратном направлении: — Всё, не буду мешать вашему общению!
— Мама, — растерянно и смущённо улыбнулся Слава, пожимая вешалкообразными плечами.
— Боюсь, я такой конкуренции не выдержу, — усмехнулась Нелли. — Пойдёмте-ка, хлопнем ещё по коктейльчику.
Под конец вечера Слава, растеряв свой интеллигентный лоск, сидел на стуле и расхлябанно дирижировал в такт музыке. Его голова моталась на кадыкастой шее, очки перекосились, на усах висели икринки с бутербродов; через несколько минут таких испытаний вестибулярный аппарат сдался, и Слава начал бледнеть. Зажав себе рот, он беспомощно озирался. На его счастье, подскочила бдительная мама и увела сына в туалет.
— Нель, ну так нельзя! Куда ты? — Мать пыталась преградить Нелли дорогу, цеплялась за её рукава. — Отец! Нелька сбегает!
— Я бы тоже отсюда свалил, — сыто отрыгивая, отозвался тот. — Молодых поздравили? Поздравили. Подарок подарили? Подарили. Ну и всё, что тут ещё делать? Айда домой, мне завтра на работу.
На крыльце Нелли достала мобильный, чтобы вызвать такси.
«Данный номер заблокирован».
Она набирала номер Влады.
7
В первый раз Джокер приснился ей после того, как Леська уговорила её сходить в «Радугу» на фильм о Бэтмене. Весь вечер у Нелли перед глазами стояло лицо Джека Николсона в этом жутком гриме, а ночью она провалилась в ледяную бесконечность лесного тумана, преследуемая человеком в маске. Она запиналась о корни деревьев, падала, обдирая в кровь колени и ладони, вскакивала и снова бежала… За ней на чёрных крыльях плаща нёсся её персональный маньяк, то настигая, то давая уйти — играл с ней, как кошка с мышью. В конце сна он догнал её и вцепился ледяными руками в белых перчатках ей в шею. Она, задыхаясь, из последних сил царапала его маску, пытаясь сорвать её и напоследок увидеть истинное лицо злодея…
И тут зазвучала сороковая симфония Моцарта. Если до этой ночи Нелли любила просыпаться под неё, то сейчас этот шедевр показался ей трубой Апокалипсиса, раздирающей её душу и рвущей нервы, как струны живой арфы. Выключив будильник, она ещё несколько минут пребывала где-то меж небом и землёй, в сером междумирье.
