Неизв. - Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
- Пайк? – переспросил он. – Вы так называете того рыжего?
- Да, его так зовут. Вообще-то он парень неробкого десятка, но сегодня мы все не в форме.
Ты знаешь, что я не знаток мирных переговоров, поэтому действовал наобум. Я представился, а он сообщил, что его зовут Мельхиор. Остальные тем временем вышли. Не исключено, в их намерения входила погоня за Пайком и остальными, но я не видел средства предотвратить это и утешал себя тем, что успел дать им шанс и теперь отвлекаю на себя внимание хотя бы одного из их возможных охотников. О, ты прав, что смотришь на меня так укоризненно: мне также было безгранично лень вставать из-за стола.
- Вы не можете смотреть на страдания и смерть других живых существ? – спросил меня мой новый, назвавшийся Мельхиором знакомый. – Я вас так понимаю.
- О, не вполне, - ответил я. – Если бы страдания любых живых существ причиняли страдания совокупно и мне, вашему покорному слуге было бы крайне трудно проводить ампутации. Однако сейчас другой случай - речь идет о моих товарищах, и вы могли преждевременно лишить меня их общества.
На лице моего собеседника появилось выражение сострадания – я бы даже не поостерегся назвать это гримасой милосердия. Но и это не сделало его лицо более человеческим.
- Вы настолько одиноки? – спросил Мельхиор искренне и безыскусно. Я невольно заглянул в свое сердце и вынужденно согласился с ним. Нет, Майлз, у нас прекрасная команда, но ты сам видишь, насколько я отличаюсь. Моя пустыня полна садов и дворцов, сказал бы я, развивая аллегорию, - но не перестает быть пустыней. Недолго поразмыслив, я ответил ему, что одинок, и одинок сверх всякой меры. Однако спустя малое время сообразил, что его слова могли иметь оскорбительный смысл для тех, кто вместе со мной выходил на берег, потому я напустил на себя строгий вид и добавил:
- Да, я не слишком близок с моими товарищами, но они – истинные британские моряки, и я горжусь, что мне выпало ходить с ними плавание.
Я увидел на лице своего собеседника непонимание, которое счел знаком будущей угрозы, и приготовился дорого продать свою жизнь.
- Вы говорите о них так, будто они люди, - сказал Мельхиор без вызова или презрения, даже весьма слабым голосом, как если бы вдруг почувствовал себя нехорошо.
- Да, люди! И какие! Соль земли! Когда они попадут в ад, сатана слезами умоется, - запальчиво ответил я.
- Они наделены речью? – спросил мой новый знакомый еще тише.
- Они говорят на том же самом благословенном английском языке, что и мы с вами, - да, Майлз, в минуты опасности я, очевидно, становлюсь патриотом. Нашей нации следует отдать должное: при полном неумении жить мы так искусно умираем, что глупо, стоя на краю, не причаститься тысячелетнего опыта.
- Они испытывают эмоции, боль, страх? Осознают собственную смертность? – продолжил спрашивать он.
- В полной мере.
- Могут создавать произведения искусства и наслаждаться тем, то создали другие?
Тут я собрал все свои способности, чтобы ради Пайка и всех остальных соврать не моргнув глазом.
- Да, и делают это ежедневно, - объявил я.
Некоторое время Мельхиор пораженно смотрел перед собой как некто, погруженный в созерцание собственных грехов, и один раз быстро прикрыл рот рукой, как будто ему необходимо было справиться со своими желудочными чувствами.
- Значит, они обманывали нас, - с трудом проговорил он. – Как же это жестоко, как жестоко с их стороны. Постойте, вы меня не разыгрываете? Если вы меня разыгрываете, пожалуйста, скажите об этом сейчас!
Я попросил его не огорчаться, потому что в момент его слабости почувствовал по отношению к нему симпатию, что совершенно естественно для меня в состоянии тяжкого опьянения. И, желая приободрить, заметил, что убийство по неосторожности или неосведомленности ложится на совесть менее тяжким грузом.
- Если бы только убийство! – воскликнул он горестно и заплакал настоящими слезами, что часто кажется мне волшебством, грубо нарушающим законы жизни. Я испугался того, что понял причину его горя. Мне бы хотелось ошибиться.
- Они нас обманывали… - начал он свой горестный рассказ, то и дело прижимая к носу платок. – Когда мы явились сюда, мы были совершенно дезориентированы и беспомощны. Здесь нам встретились они, те, кто позднее стали называть себя «пастушками». Мы поначалу дичились друг друга, но это очень маленький клочок суши, вы понимаете. Здесь нечего есть. Наши пастушки – дети природы, они каким-то образом находили себе пропитание везде. Они ели рыбу, буковые орешки, корни – тысячу совершенно несъедобных ни на вид, ни на вкус вещей. Они держали двоих домашних любимцев, с которыми делились всей своей скудной едой. Мы пытались подражать им, но это не приносило нам ничего, кроме расстройств желудка. Только сок некоторых растений давал на короткое время иллюзию сытости. Наконец мы так оголодали, что поступили неделикатно и попросили отдать нам тех двух животных, что держали они, или разделить их с нами. Мы очень хотели есть и приготовились унижаться или угрожать – идти на что угодно, лишь бы получить немного привычной еды. Пастушки с гневом отвергли наше предложение, мы поняли всю степень своего падения и долго извинялись. Но после этого они пришли к нам, все трое, и сказали нам: если этот вид животных вас интересует, вы время от времени можете получать несколько свежих тушек, только придется принять участие в загоне и забое. Эти занятия нам не по душе, но выбирать не приходилось. Большие партии скота, сказали нам пастушки, возят по морю. Транспорт идет, движимый одними силами природы, без водителя и движущего механизма, и иногда сбивается с курса. Если волны прибьют один такой транспорт к нашему берегу, мы сможем забрать с него весь скот. Мы не верили, что такое нерачительное отношение к животным и имуществу в принципе возможно, но впоследствии убедились: все так и есть, как описали наши друзья. Вскоре показался красивый и оборудованный одними парусами корабль и стал болтаться возле нашего берега. Ночью, когда нет непереносимого для нас солнца, мы без труда добрались до транспорта и обнаружили на нем с сотню голов. Мы так обрадовались, не знали, за что хвататься. Нет, не буду рассказывать подробности, я теперь нахожу их слишком страшными. Так к берегам прибивало несколько кораблей. Мы ждали и надеялись, что владелец хотя бы одной из партий хватится своего имущества и прибудет к нашему берегу на чем-то управляемом, и тогда мы сможем умолить его взять нас с собой, но транспорты со скотом шли один за одним, а их владельцев мы так и не увидели.
Я внимательно выслушал его откровенную речь и, стараясь придерживаться ровного светского тона, чтобы не задеть его чувства, уточнил:
- Значит, вы ели человеческое мясо?
- Нет, - ответил он быстро. – Мы ограничивались только тем, что необходимо для поддержания нашей жизни. Мясо мы отдавали пастушкам. Они сначала выбрасывали его, но впоследствии стали находить его пригодным для пищи и разнообразили свой рацион.
Я опущу последующую, не слишком связную часть нашей беседы. Мой собеседник в основном на разные лады проклинал судьбу и ужасался собственному падению. Что до меня, я пытался добиться от него ответа, в каком виде его друзья поедали христианское мясо, в сыром или приготовленном, и если в приготовленном, то какую посуду они использовали. Я предполагал, что котел для приготовления пищи у них был только один, но вновь страстно желал ошибиться.
Дальнейшие события большого значения не имеют, но я расскажу ради целостности впечатления. Я вышел подышать свежим воздухом наружу – с неба как раз сыпался освежающий дождик. Очищение желудка пришлось как нельзя кстати. Я упоминал, что отравление беленой часто заканчивается смертью? Так вот, не исключено, что своевременная откровенность моего друга спасла мне жизнь. Мой собеседник выбежал следом за мной и трогательно справлялся о моем здоровье. Он громко заверял, что больше не позволит произойти ни единому убийству, а если кто-то из его единоплеменников особенно сильно оголодает, то ему предоставят возможность выцеживать кровь и ликвор из тел, выброшенных после бурь на берег. Его уточнение помогло мне не останавливаться на достигнутом в моем нелегком деле. Тем временем меня окружили его соплеменники и требовали ответить, умею ли я управлять транспортом и где мой транспорт стоит. (Майлз, ты поступил исключительно мудро, поставив корвет за скалами. Я никогда не сомневался в твоей удачливости, хоть в кости тебе и не везет.) Они рассчитывали с моей помощью покинуть это неплодородное место. Как только смог, я выпрямился и сдержанно, но твердо сообщил, что дам знак открыть огонь, если они вплавь или иным способом приблизятся к нашему корвету, а где он есть, я не скажу, хоть бы меня и начали употреблять в пищу немедля. Мой отказ им не понравился, и я не знаю, чем бы кончился для меня день, но Мельхиор остановил их, сказав, что имеет для них новость, которая сделает очевидными причины моего отказа, а сам отказ – вполне извинительным. Я оставил их и отправился на берег.
