Маргерит Юрсенар - Северные архивы. Роман. С фр.
значительное семейство придумывало себе гербы
60
и украшало их по своему вкусу с тем же удовольст
вием, с каким ныне президент какого-нибудь кон
церна составляет всевозможные аббревиатуры.
Именно в конце XV века тоска по уходящему
средневековью овладевает теми, кто обладал хоть
сколько-нибудь живым воображением, породив
такие шедевры исторического романтизма, как
турниры, рыцарские романы, миниатюры «Сердца,
охваченного любовью», кульминация же ее при
ходится на следующий век — то были героиче
ские безумства Дон Кихота. Она порождает
также увлечение геральдикой. Гербы фамилий, о
которых у нас сейчас идет речь, так часто соеди
няют свои цвета, знаки, фигуры и предметы, что
невольно возникает предположение, что между
ними существовали альянсы куда более давние,
чем известные нам. В детстве старые родственни
цы уверяли меня, что дрозды, символ перелетных
птиц, означали паломничества и крестовые похо
ды, а звезды — об этом я узнала с огорчением —
были совсем не те, что мы наблюдаем на небе, они
обозначали шпоры предполагаемых воинственных
родственников.
Паломничества совершали так часто, что у
любого из нас, несомненно, есть предки, от
правлявшиеся в Рим или Компостелу *, отчасти
из набожности, отчасти чтобы посмотреть мир и
затем по возвращении рассказать, привирая, о
пережитых приключениях. Что до крестовых по
ходов, то вслед за господами по дорогам рассе
ялось столько пеших и конных, столько
распутников, набожных вдов и заблудших де-
61
виц, что все мы можем похвалиться тем, что на
ши предки участвовали в этих замечательных
вылазках. Паломники видели волнующиеся поля
пшеницы вдоль дорог в Венгрии, страдали от
ветра и волков в каменистых ущельях Балкан,
столкнулись с теснотой и торгашеством в портах
Прованса, стали свидетелями того, как под
шквальным морским ветром, словно языки пла
мени, трепетали княжеские орифламмы, посети
ли золотой Константинополь, истекающий
драгоценными камнями и выколотыми глазами.
Увидав святые места хотя бы раз и издали, че
ловек чувствовал себя спасенным, и если ему
удавалось вернуться домой, он мог вспоминать о
своем путешествии на смертном одре. Паломни
ки познали темноволосых дев, отдававшихся до
бровольно или взятых силою, поживились
добычей, захваченной у неверных турок или
греков-раскольников, отведали сладко-горьких
апельсинов и лимонов, столь же неизвестных в
их родных краях, как райские яблоки, испытали,
что такое бубоны, раскрашивающие кожу фио
летовыми пятнами, и дизентерия, изнуряющая
тело, они корчились в агонии, покинутые всеми,
видя и слыша, как вдали толпа продолжает свой
путь, поет, молится, богохульствует, и им каза
лось, что вся сладость и чистота мира заключе
ны в недоступном глотке воды. Мы не первыми
увидели летнюю пыль Малой Азии, ее раскален
ные добела камни, острова, пахнущие солью и
пряностями, нестерпимо синие небо и море. Все
у ж е было испытано и опробовано тысячу раз,
62
часто об этом просто не говорили, или же ска
занные слова не дошли до нас, а дойдя — стали
невнятными и перестали волновать. Подобно об
лакам в чистом небе, мы возникаем и рассеива
емся в глубине забвенья.
* * *
Из-за существующей традиции передавать имя
от отца к сыну нам ошибочно кажется, что с про
шлым нас связывает только тонкий стебель, на ко
торый в каждом поколении прививаются имена
жен. Считается, что они представляют второсте
пенный интерес, разве когда столь блестящи, что
ими можно покичиться. Слова «происходить от ко
го-то по женской линии», особенно во Франции,
где правил салический закон *, воспринимались
почти как шутка. Кто — за редким исключением —
знает имя деда по материнской линии отцовской
прабабки? Однако человек, носивший это имя,
столь же значим в образующем нас сплаве, как и
предок, чье имя мы унаследовали. С отцовской сто
роны — а именно она интересует меня в данном
случае — у меня были четыре прадеда в 1850 году,
шестнадцать прапрадедов во II году *, пятьсот две
надцать в эпоху юности Людовика XIV, четыре ты
сячи девяносто шесть — при Франциске I, около
миллиона по смерти святого Людовика. Эти цифры
можно оспорить, учитывая перекрещивание родов,
часто один и тот же предок находился на пересече
нии разных линий, подобно тому как от одного узла
может отходить множество нитей. Вообще же мы
63
наследники целой страны, целого мира. Лучи угла,
в вершине которого мы находимся, раскрываются
в бесконечность. Если взглянуть на генеалогию с
этой точки зрения, то оказывается, что наука, так
часто служившая человеческому тщеславию, спер
ва воспитывает смирение благодаря осознанию на
шей малости в сравнении с множеством, с массой,
а затем вызывает головокружение.
Я говорю здесь только о кровных узах. Если
же иметь в виду передачу признаков, не поддаю
щихся анализу, то мы — единственные наследни
ки всей земли. Греческий поэт или скульптор,
римский моралист, родившийся в Испании, ху
дожник, происходящий от флорентийского нота
риуса и служанки гостиницы в апеннинской
деревушке, эссеист из Перигора, мать которого
была еврейкой, русский романист или скандинав
ский драматург, индийский или китайский муд
рец, возможно, повлияли на наше формирование
сильнее, нежели мужчины и женщины, чьими ве
роятными потомками мы являемся, будучи одним
ростком из миллиарда зародышей, погибающих
без толку в пещерах тела или в супружеских про
стынях.
Я не стану тратить время на то, чтобы просле
дить из поколения в поколение за Кленверками,
постепенно ставшими Креанкурами. Семья как та
ковая интересует меня меньше, чем род, род
меньше, чем группа, совокупность индивидов,
живших в одном и том же месте в одно и то же
время. Я хотела бы отметить аналогии, повторы,
совпадения и, напротив, расхождения в судьбах
64
известных мне потомков Кленверков, хотела бы
воспользоваться безвестностью и заурядностью
большинства моих героев, чтобы обнаружить дей
ствие некоторых законов, обычно скрытых от нас,
когда на авансцене истории находятся слишком
значительные действующие лица. Терпение! Че
ресчур быстро добираемся мы до тех, кто во вре
мени совсем от нас близко, нам кажется, что о
них нам почти все известно; слишком быстро до
бираемся мы до самих себя.
Прежде всего следует поставить крест на боль
шинстве альянсов с испанцами, это всего лишь ле
генда, прочно бытующая во многих семьях на
севере Франции. Из всех изученных мною лишь
два брака оказались подлинными, но они не каса
ются меня впрямую, подобные союзы заключались
главным образом в среде высшей аристократии,
усердно посещавшей Мехелен, Вальядолид, Мад
рид, Вену и их дворы. Не приходится также особен
но рассчитывать ни на адюльтерные похождения
арагонских или кастильских капитанов-соблазните
лей, ни на более грубые забавы солдат герцога Аль
ба или Александра Фарнезе: в их армиях было
столько ж е , если не больше, тевтонов, албанцев,
венгров и итальянцев, что и обладателей sangre
azul 1. То же справедливо и в отношении латинской
крови, которой наивно-мелкое тщеславие наделя
ло всякого француза, по крайней мере в те време
на, когда политический флюгер смотрел на юг:
1 Голубая кровь ( исп.).
65
римские солдаты, защищавшие от варваров Кастр
или Баве, чаще всего сами были варварами. Следо
вало бы проверить и другие экзотические родст
венные связи. У Бисвалей бытовали на этот счет
две противоречащие друг другу легенды: согласно
одной, они происходили от дворянина — торговца
стеклом из Богемии, поселившегося во Фландрии;
по другой версии, сообщенной моему деду непос
редственно его матерью Рен Бисваль де Бриард, их
предок был швейцарским офицером на француз
ской службе и, стало быть, мог сражаться при Ма-
риньяне или Серизоле, ибо Бисвали обосновались
в Байёле у ж е в конце XVI века. Ван Эльсланды
считали, что происходят от венгерского рейтара,
который предпочел фламандский уют маршам и
контрмаршам императорских армий, но доказа
тельств этому нет. Среди моих предков была некая
Маргарита Франета, итальянское, испанское или
португальское звучание ее имени погружает меня
