Кевин Фонг - Extremes. На пределе
***
Есть своеобразная разновидность жизни после смерти. Она называется трансплантологией. Человек может завещать свое сердце, легкие, печень и почки, чтобы спасти чью-то жизнь. И не одному человеку — в результате этого щедрого дара могут быть спасены многие жизни. Но сначала должна наступить смерть.
Ежегодно в Великобритании 1000 человек погибает, не дождавшись органов для трансплантации. Пациент может получить орган у донора лишь после того, как у последнего перестало биться сердце. Донорство органов после остановки сердца — именно так называется эта процедура. В последнее время она спасла множество людей, а перечень органов для пересадки существенно расширился.
После остановки сердца органы оказываются лишены притока свежей крови и кислорода. А как только этот приток прекращается, органы начинают отмирать, а значит, с каждой минутой возрастает риск того, что после трансплантации они не смогут функционировать нормально.
Одни органы более выносливы, чем другие. Почки, например, довольно долго держатся при скудном кровоснабжении и даже без него, и их все равно можно пересадить. Но органы с более высоким уровнем метаболизма, скажем, легкие и сердце, отказывают значительно раньше. Именно поэтому после введения в практику пересадок сердца возникло новое определение момента смерти, которое дает хирургам шанс на получение органа, способного прижиться и нормально функционировать.
В результате тяжелых травм головы повреждения мозга могут быть настолько значительными, что он утрачивает высшие психические функции, остаются лишь простейшие, примитивные рефлексы. Внутренние часы, управляющие биением сердца или, к примеру, процессами пищеварения, могут продолжать работать даже тогда, когда человека практически не существует.
Смерть ствола головного мозга трактуется как необратимое прекращение сознания и мыслительных процессов. Это состояние столь же терминальное, как и то, что возникает при остановке сердечной деятельности и дыхания. Однако сердцебиение может и продолжаться, можно также подключить пациента к аппарату искусственного дыхания, создавая видимость жизни, — но то неуловимое, что отвечает за мысли и мечты, нечто, определяющее человеческую личность, уже не вернуть.
Когда подобное происходит, внутренние органы еще какое-то время могут жить благодаря поддержке бьющегося сердца, хотя смерть уже наступила. В результате таких трагических утрат (обычно в результате несчастных случаев или обширных инсультов) появляется максимальный шанс для новой жизни, ведь смерть мозга позволяет сохранить органы для трансплантации в отличном состоянии.
Разговоры, которые нам приходится вести с родственниками или близкими друзьями умершего в тускло освещенных комнатах или больничных коридорах, — самое трудное, что случается в медицинской практике. Ну а уж перед медиками, обратившимися к безутешной семье в марте 2011 года (дело было в Новой Англии, США), чтобы попросить не только сердце или печень, а еще и лицо для пересадки, необходимость, думаю, стояла во много раз более тягостная.
Беседа получилась долгой, родственникам умершего рассказали обо всех тонкостях метода. Упомянули и о том, что операция будет одной из первых в мире — и в этом смысле экспериментом, как когда-то работы Макиндоу. Принуждение или давление в таких случаях исключается: только искренность и полная открытость.
Многое приходилось объяснять. Трансплантологи гарантировали, что реципиент — то есть тот, кто получит новое лицо, — не будет похож на их любимого человека. После пересадки ткани лягут на другую внутреннюю структуру из тканей и костей, так что результат станет уникальным и неповторимым. Ни облик, ни личность донора при этом не передадутся.
Но примириться с некоторыми деталями было трудно. После снятия лица донору постараются реконструировать наружность. Для этого заранее снимут мерки и изготовят силиконовую маску. Но вряд ли удастся достигнуть такого сходства, чтобы выставить тело для прощания или хоронить в открытом гробу. Все это нужно было понять и принять. Взвесив и обдумав все, семья ответила на шокирующую просьбу согласием.
***
В тот день пластический хирург Богдан Помахач несся на такси в бостонский аэропорт. Он возглавлял бригаду трансплантологов, которой предстояло подготовить и доставить донорский орган. Самолет был одним из нескольких бортов, регулярно используемых больничной трансплантологической службой. Сердца, легкие, печени, почки и другие органы нередко доставляют таким способом через все Соединенные Штаты. Но на сей раз случай был необычным. В тот день Помахач собирался сделать операцию, доселе в США невиданную: полную пересадку лица.
Помахач долго ждал этой возможности, но сначала ему пришлось отчаянно добиваться самого проведения такой операции. На тот момент в мире была осуществлена лишь одна подобная пересадка — в Испании годом раньше. И все же Богдан Помахач был уверен, что такие вмешательства — единственная реальная надежда для тех, чьи лица страшно обезображены. Однако с этим были согласны не все. Хирург неоднократно обращался в Совет по вопросам этики клиники «Бригам энд Вименс». Члены совета, в чью компетенцию входила оценка вмешательства с точки зрения как научных, так и этических критериев, были настроены скорее благосклонно, но, чтобы убедить их окончательно, потребовалось время. Сложность состояла в том, что в отличие от других случаев трансплантации органов пересадка лица не спасала пациента от смертельной болезни. Совет по этике должен был взвесить, стоит ли так рисковать ради достижения чисто эстетических целей. К тому же серьезная опасность таилась не только в хирургическом вмешательстве.
Для успешного приживления чужого трансплантата иммунную систему реципиента (того, кому делают пересадку) необходимо подавить, чтобы вывести пересаженный орган из-под ее атаки. В обычных случаях врачи стараются подобрать донорский материал, максимально соответствующий тканям реципиента. Одна из функций великолепно организованной защиты организма от инфекции состоит в распознавании и отторжении чужих белков и тканей — эту работу выполняют белые кровяные тельца. Передвигаясь с током крови по всему организму, они бдительно несут свою службу.
Распознав «чужака», батальоны клеток иммунной защиты атакуют его, разрушают и уничтожают. Не будь у нас такой обороны, даже самое пустяковое заражение оканчивалось бы смертью. Но когда вы хотите пересадить больному донорский орган, эти механизмы оборачиваются против вас. Вновь обретенный орган распознаётся как чужой, подвергается атаке, и в результате происходит его отторжение.
Во время Второй мировой войны пластические хирурги заметили, что пересаженная кожа, взятая у родственников пациента, приживается намного быстрее, чем кожа чужого человека. Причина этого была не совсем ясна, но наблюдения давали пищу для раздумий. Сам Арчи Макиндоу отметил, что трансплантаты, пересаженные от одного идентичного близнеца другому, приживались без всяких осложнений. В наши дни доноров и реципиентов подбирают по принципу максимально близкого совпадения специфических белков-маркеров, выделяемых их клетками. Это что-то вроде вымпела на мачте военного корабля, сообщающего о принадлежности судна и позволяющего отличить его от кораблей противника. Если клетки предъявляют не тот поверхностный маркер, это будет расценено как демонстрация неприятельского флага и спровоцирует нападение.
Подбор максимально схожих поверхностных маркеров повышает степень защиты, но в конечном итоге лишь отодвигает начало отторжения. Чтобы обеспечить надежное приживление трансплантата, необходимо подавить иммунную систему, а это в свою очередь подвергает реципиента опасности получить инфекцию, которая может стать роковой.
Многократные обращения доктора Помахача в Совет по вопросам этики помогли добиться определенного понимания, хотя было решено, что в дальнейшем каждый новый случай будут рассматривать отдельно. Итак, Помахач начал свое исследование — работу, которая в конечном итоге свела его с Далласом Винсом.
Впервые о Винсе Помахач услышал на конференции Американского общества пластических хирургов в 2009 году. Он собирался сообщить коллегам об успехах, которых достиг с трансплантатами фрагментов лица. Но выступавший перед ним доктор Джефф Дженис, хирург из Техаса, поведал историю человека, лицо которого было разрушено почти полностью в результате электрической травмы. Помогая красить стены церкви в своем городке, Даллас Винс забрался в люльку подъемника, чтобы добраться до крыши. Что произошло дальше, не совсем ясно. Вероятно, люлька с Далласом, оторвавшись от земли, оказалась слишком близко к высоковольтной линии, и произошло замыкание. Несколько долгих секунд тело Далласа находилось под воздействием тока, который едва не убил мужчину и успел полностью сжечь ему лицо.
