Том Уикер - На арене со львами
— Расскажите мне про Андерсона,— сказал Гласс.— меня как раз недостает подробностей для передачи.
Моргана уже не бросало в пот, он не замечал больше тряски и скрежета. Гласс, думал он, бесцеремонен, как сама жизнь; от он сидит, настороженный и неотвязный, ремень надежно пристегнут, изо рта разит джином, плоть вожделенно влечет его к рыженькой, на лице нашлепка из пластыря, печать приспособленчества и наигранности; вот он сидит, как олицетворение жизни, что торопится к месту похорон. Ведь Гласс живет, что там ни говори; он в ладу с жизнью, он с ней в согласии и, может быть, потому вправе даже каким-то образом судить Андерсона; быть может, в жизни, какой она представлена Глассом, Андерсон оставил свой отпечаток или, может быть, не оставил ничего.
Впрочем, что об этом думать, решил Морган. Лучше, пожалуй, мне вернуться в свое кресло, уйти в себя, надежно, укромно замкнуться, как всегда, ради самозащиты. Он ничем не обязан Глассу, а значит, не обязан ничем поступаться — и уж во всяком случае, ничем из того прошлого, в котором Гласс ищет лишь детали для телепрограммы Блейки. Так говорил себе Морган, терзаясь горем, и одиночеством, и сознанием несбывшихся надежд.
— Рассказывать-то особенно нечего,— сказал он и осторожно встал, стараясь не расплескать водку.— Вы все можете найти в «Биографическом справочнике».
Он знал, впрочем, что «Биографический справочник» вряд ли поможет Глассу собрать подробности для программы Блейки или для чего-нибудь еще. В справочнике найдешь мало стоящего о ком бы то ни было, при всем обилии фактов, которыми он набит битком, при обилии сведений, набранных мелким шрифтом, строчечка к строчечке. Морган вернулся на прежнее место, откинул столик со спинки переднего кресла, поставил перед собой стаканчик с водкой. В справочнике, например, Хант Андерсон значится как сенатор Соединенных Штатов, но именно такой факт относится к самым коварным врагам правды, даже той поверхностной, приглаженной, штампованной ее разновидности, которая в терминологии Гласса зовется подробностями для программы Блейки. «Сенатор Соединенных Штатов» — этот факт навязывает представление, будто правда проста, однозначна и неоспорима, не тронута мраком, не запятнана кровью, точно правда не более как простая статистика рождений и смертей, браков и количества голосов, поданных за того или иного кандидата. Где, спрашивал себя Морган с оттенком самодовольства, словно был хранителем секретных архивов, где под этим мнимо многозначительным фактом отыщешь хоть что-то о Ханте Андерсоне, каким он был, и уж тем более о всем прочем, из чего складывается человеческая жизнь? И каким образом может подобный факт провести грань меж теми, кто, подобно Кэти, решительно влиял на него изо дня в день, и теми, кто, подобно старому Зебу Вансу Макларепу, лишь коснулся его мимоходом?
СЫН СТАРОГО ЗУБРА I
Зеб Ванс был первым политическим героем в жизни Моргана. И последним. В Вашингтоне Зеб Ванс-большого шума не наделал, поскольку к тому времени, когда он туда добрался, на пресс-конференциях, на телевидении — ну, словом, везде, где люди становятся знаменитыми,— такие, как он, никого уже не интересовали. Собственно говоря, Морган помнил только один случай, когда Зеб Ванс в бытность свою сенатором попал в заголовки всех крупнейших газет страны — из-за его речи против ку-клукс-клана.
Во всех сообщениях указывалось, что сенатор Макларен «бросил вызов Югу». Сам Морган этой речи не слышал, но, конечно, с легкостью мог себе представить, как все происходило. Репортеры на галерее для прессы лениво позевывали, слушая вполуха рассуждения об очередных тарифных расценках, мелких иммиграционных вопросах и законопроектах местного значения, которым предстояло избавить кого-то там от чего-то там, или же невнятное — исключительно для протокола — бормотание о праздновании «Дня матери» в Вайоминге, о распределении золотых медалей, о порядке чтения молитв для школьников. В те дни некий сенатор с Запада завел привычку произносить речи — все совершенно одинаковые — о цене на серебро, и ходила шутка, что он способен за десять секунд очистить зал заседания: стоит ему встать и сказать «господин председатель», как вокруг не останется ни души.
И Морган прямо-таки видел, как в тот давний день репортеры вдруг очнулись от дремы, почуяв, что наконец-то сбылась извечная мечта всякого журналиста — человек кусает собаку! Как они ожили и взялись за дело всерьез, едва Зеб Ванс Макларен принялся крушить ку-клукс-клан — Зеб Ванс в заношенном костюме из синей саржи, в широких брюках, которые не прикрывали грубых башмаков, Зеб Ванс, чей тягуче-медли- тельный голос южанина рокотал, обтекая комок во рту, в котором сразу можно было угадать табачную жвачку («Рабочий денек»,— подумал Морган). Недаром Зеб Ванс был последним сенатором, который пользовался старинными сенатскими плевательницами,— тоже своего рода бессмертие, и, пожалуй, не хуже, чем любое другое бессмертие.
Зеб Ванс занялся политикой в те времена, когда в ней преуспевал только тот, кто умел любой ценой завладеть вниманием толпы, а потому привык ничего не спускать противнику, не оставлять живого места ни от него, ни от его программы. В своем красноречии Зеб Ванс был последователен до конца. Для него ни один человек не был просто гадом. Если уж обзывать, говаривал он, так прямо «гадом ползучим», а кровопийцу банкира припечатать «мерзопакостным кровососом банкиром»: выступать — так выступать.
А потому, когда Зеб Ванс обрушился на ку-клукс-клан, он даже на сенатской трибуне не стал выбирать пути полегче или оберегать свой тыл. Он сказал без обиняков, что куклуксклановцы — это шайка последних бездельников, которые шляются по бильярдным и в жизни цента не заработали честным трудом, потому что у них на это кишка тонка: стоит такому день проработать, он сразу окочурится или до конца дней будет клянчить пособие. Тот, кто кутается в куклуксклановскую простыню, сопрет у матери последний грош из ящика ее швейной машинки, ну, а что до пресловутой «защиты чести белых женщин» или еще там чьей-нибудь, так он лучше доверит свою сестру попечению гремучей змеи, а то и сексуального маньяка, чем какого ни на есть куклуксклановца, тем более, что, по его твердому убеждению, эти гнилые потомки сук из породы дворняжек все как на подбор психи разнесчастные. Ведь под балахонами-то они прячут не только свои узкие лбы, ну, а тот куклуксклановец, с каким ему лично довелось встретиться за последнее время, к несчастью, оказался с наветренной стороны, так что его присутствие давало себя знать даже через два свинарника и четыре акра табачного поля, а вообще-то он, Зеб Ванс Макларен, с этими вонючими, жрущими падаль стервятниками встречаться не желает ни в этой жизни, ни уж, конечно, за гробом, поскольку там в их близости будет невыносимо жарко.
В то время Морган был вашингтонским корреспондентом газеты, издававшейся в его штате, и, разумеется, такая речь сенатора от его штата сулила статью на первой полосе. А потому, едва дочитав телетайпную ленту, он тут же кинулся в душноватый закоулок старого здания сената, где была приемная Зеба Ванса. Там он узрел сенатора перед почти опустевшей бутылкой «Виргинского джентльмена», а также Бадди Прудепа, помощника сенатора с тех времен, когда оба только-только кончили Сельскохозяйственный и технологический колледж «воего штата, и еще Дж. Миллвуда Барлоу, секретаря подкомиссии по табаку в сенатской сельскохозяйственной комиссии. Дж. Миллвуд имел внушительную внешность преуспевающего банкира, но должностью секретаря, а также всеми другими, какие ему доводилось занимать (никакому подсчету они не поддаются), он был обязан исключительно тому, что в свое время сочетался браком с мисс Перл Макларен, сестрой Зеба Ванса, которая вела его дом. Зеб Ванс был убежденным холостяком («каковой порочащий факт,— говаривал он, когда мисс Перл не могла его слышать,— сохранил мне золото в карманах и железо в штанах»).
— Садись, Следопыт,— сказал Зеб Ванс, едва престарелая секретарша (которую выбрала мисс Перл) ввела Моргана в кабинет.— Налей-ка ему глоточек живительной влаги, Миллвуд.
Он качнул ногой, закинутой на письменный стол, в сторону «Виргинского джентльмена», и Миллвуд нырнул за рюмкой в укромный тайник позади черной ширмы, где он главным образом и исполнял свои обязанности секратаря табачной подкомиссии.
— Нет-нет, спасибо, — сказал Морган, заранее зная, что возражать бессмысленно.— Я ведь на работе.
— В таком случае, Миллвуд, налей ему двойную порцию. Я смекаю, он желает послушать, с чего вдруг я принял политически дерзновенное решение рискнуть своей карьерой и спустил шкуру с вонючего клана. Ну, так надо подкрепить его перед тяжким испытанием.
Зеб Ванс стал первым политическим героем Моргана не потому, что Морган знавал его еще в те времена, когда он был прогрессивным — и честным — губернатором штата, и даже не потому, что Зеб Ванс задолго до того, как всем стало ясно, что на Юге происходят необратимые перемены, никогда не играл на расизме. «Дьявол меня побери, Следопыт,— как-то сказал он Моргану по этому поводу,— они же голосуют на выборах, так? Ну, почти по всему штату. Без ихних голосов я бы ни на одних выборах не победил». Чем, конечно, можно было бы объяснить и тот факт, что именно он ввел первых чернокожих в советы штата по образованию, социальному обеспечению и медицинскому надзору.
