Александр Янов - Россия и Европа- т.2
Петровский выбор, к сожалению, даже в голову не пришел новым российским реформаторам. Тем более, что в наши дни означал он не просто пробивание еще одного «окна в Европу», как в XVIII веке, но и попытку раз и навсегда сломать стену между Россией и Европой, с самого начала поставив стране цель в неё интегрироваться. Слов нет, такой проект требовал не только смелости исторического воображения, но и перелома в национальном сознании и великого терпения.
Насколько непрост в наши дни такой путь видим мы хотя бы на примере сегодняшней Турции, которая уже много лет изо всех сил пытается осуществить свой собственный Европейский проект. Чего только она ни делает, чтобы заставить Европу забыть прошлое! В одном лишь 2001 году турецкий парламент принял 34 (!) поправки к конституции страны, чтобы привести свои политические порядки в соответствие с требованиями ЕС. Уже после этого турецкое правительство согласилось для той же цели урегулировать и обе особенно болезненные для общественного мнения проблемы: курдскую (сопоставимую по своемузначению с проблемой Чечни в России) и кипрскую.
И тем не менее Европейский проект Турции уже долгие годы топчется на месте. Все еще не может простить ей Европа, что на протяжении столетий была в ней Турецкая империя инородным телом. Не прощает и разницы в религиозных ценностях (мусульманская все-таки страна). И особенно былого «морального обособления» не прощает. Того самого, между прочим, которое возродил в России в 1825 году с помощью Карамзина Николай.
Разница, однако, в том, что Турция, в прошлом «больной человек Европы», отнюдь не ограничивается европейской риторикой. Она целеустремленно и настойчиво пытается выкорчевать из своей традиции это «моральное обособление», тогда как Россия не устает его подчеркивать. Она не имитирует, в отличие от России, европейские стандарты, она работает над тем, чтобы им соответствовать. А мы все еще пытаемся «идти своим путем». Несмотря даже на то, что Европейский проект важен для нас даже больше, чем для Турции. Ибо ничто другое не даст нам возможности раз и навсегда освободиться от древней патерналистской традиции.
И главное, Европейский проект предложил бы стране ту самую великую цель, которой оказалась лишена элита постниколаевской России. Дал бы ей видение нормального европейского будущего, программу и план этого будущего. Я не говорю уже, что он избавил бы, наконец, страну от преследовавшего её столетиями страха геополитического окружения, сделав полноправной частью могучего и процветающего сообщества.
Беда Европейского проекта в России, однако, в том, что все его очевидные преимущества оборачиваются на деле недостатками. По простой причине: они лишают его политической базы. Ибо значительная часть сегодняшней российской элиты предпочитает стратегии конкурирующие. Например, всетотже николаевский Русский проект. С той, как мы уже знаем, разницей, что роль угасшего славянского «дополнения», которое столько десятилетий вдохновляло дореволюционных его идеологов, играет в наши дни постсоветское пространство или, употребляя уже известное нам выражение А.Г. Дугина, «собирание Империи».
С точки зрения историка николаевского идейного наследия, проблема как с современным «охранительством», так и с новым Русским проектом, прежде всего в том, что оба уже были испробованы. И, как знаем мы из исторического опыта, и то и другое никуда, кроме как в очередную «Московию» привести страну не могут. Новый Русский проект, допустим, даже окажись он физически возможным, ни при каких условиях не обрел бы легитимности в глазах современного мира. И уже по одной этой причине обрек бы страну на положение международного изгоя. На то самое, между прочим, положение «больного человека Европы», в каком находилась во времена Николая Турецкая империя. И чем, скажите, кончилось для этой евразийской империи дело? Напомню тем, кто забыл: её разделили между собою южные славяне и арабы, можно сказать, Европа и Азия.
С другой стороны, «охранительство», подменяющее, как в постниколаевские времена национальную стратегию вялотекущей политической тактикой, тоже ничего, кроме беды, не сулит. Во всяком случае привело оно уже однажды, как мы помним, к провалу в глубокий исторический тупик. И повторения этого постсоветская Россия — в условиях жесточайшего демографического кризиса — позволить себе никак не может. Хотя бы потому, что из еще одного тупика ей, скорее всего, уже просто не выкарабкаться.
Вот и остается, казалось бы, первый, никем еще со времен Ивана III и Екатерины не испробованный Европейский проект. Вроде бы у него все преимущества перед своими конкурентами. По крайней мере, в отличие от них, он ни при каких условиях не мог бы привести ни к разделу страны, как Русский проект, ни к новому историческому тупику, как постниколаевский. Неважно, что осуществление его заняло бы, скорее всего, как и в случае Турции, долгие годы. Другое важно. То, что вектор движения в будущее был бы точно определен, не оставляя места ни для очередных имперских завихрений, ни для топтания на месте. Страна обрела бы в этом случае своего рода готовую «дорожную карту» и не было бы у неё надобности гадать о том, что будет после Путина. Поскольку после Путина будет в этом случае именно то, что заранее намечено в «дорожной карте» Европейского проекта. И за любое отклонение от неё пришлось бы слишком дорого платить. Турция, тоже некогда, как мы помним, грозная и гордая империя, поняла это на собственном опыте.
Глава седьмая
Национальная идея QflflTb ПОСТН И КОЛ Эв ВСКИ Й
выбор? Где, однако, политическая база Европейского проекта в сегодняшней России? Разве заинтересована могущественная бюрократия в избавлении от патерналистской традиции? В конце концов, это её хлеб. И потому куда больше устраивает её постниколаевский политический ступор, который она и пытается выдать за укрепление государственности. Зачем ей в самом деле национальная стратегия?
Активные же, чекистские, как принято теперь говорить, слои элиты тем более не испытывают ни малейшего тяготения к интеграции в Европу. Этих по-прежнему сжигает фантомный наполеоновский комплекс. Они все еще бредят николаевскими химерами, хотя и не подозревают об их происхождении. И потому куда соблазнительней для них привычный Русский проект.
Что оставалось в таких условиях делать на перекрестке стратегий лидерам постсоветской России, для которых Европейский проект так и не стал приоритетом? Конечно, искать компромисс между противоречивыми импульсами своей элиты. Нашли они его в идее интеграции «ближнего Зарубежья» вокруг России. Идея и впрямь имела свои преимущества. По крайней мере, на время. С одной стороны, она имитировала дугинское «собирание империи», помогая разрядить агрессивную энергию чекистских слоев элиты. С другой, устраивала она и «охранительные» её слои, поскольку, как всякая имитация, не требовала серьезных конфликтов с окружающим миром (во всяком случае до сентября 2001-Г0, т.е. до американских баз в Средней Азии, до того, как ЕС объявил Украину, Беларусь и Грузию своим собственным ближним Зарубежьем и до «революции роз» в Тбилиси).
Короче говоря, идея интеграции СНГ могла казаться идеальной, хотя и временной, подменой национальной стратегии страны. В начале XXI века обнаружилось, однако, что она вдруг стала постоянной. Между тем у неё есть, по крайней мере, три недостатка, которые, если их вовремя не заметить, могут стать для России фатальными.
Во-первых, она совершенно бесплодна. В том смысле, что ровно ничего не дает для избавления страны от её патерналистской традиции «людодерства», говоря языком Юрия Крижанича. Чему, спрашивается, мог бы научить Россию союз с такими светилами «людодерства», как Лукашенко в Беларуси, Каримов в Узбекистане или какой-нибудь новый Ниязов в Туркмении? Ясно, что ценности «нормальной» жизни Россия от СНГ перенять не сможет. От Европы могла бы, от СНГ — нет.
Во-вторых, имитация национальной стратегии обнажает и обостряет противоречия между Россией и Европой. Возрождая моско- витскую традицию «потребительского» отношения к Европе, она лишает Россию возможности заимствовать из неё не одни лишь технологии и капитал, но и главное её богатство — гражданские ценности, позволяющие стране жить «нормально» — без произвола чиновников, без нищеты и страха перед завтрашним днем. Как писал один из виднейших немецких экспертов Александр Рар, «Россия предлагает Европе общение, основанное на общих интересах, но не на общих ценностях, на экономическом прагматизме, но не
на гражданском диалоге, на партнерстве в модернизации, но не на демократическом партнерстве».158
